Арнольд нагнулся, зачерпнул воды, глотнул. Скривился, будто зубы заломило. Вода и впрямь была холодной. Спросил:

– Кто-нибудь будет мыться?

Я покачал головой:

– Грязь костей не ломит.

Хелен подошла было к озерцу, зачерпнула воды и тоже покачала головой. Все ее лицо выражало сразу и желание помыться, и отвращение к ледяной купели. Маркус поежился, Петер даже сделал шаг назад.

Арнольд вздохнул. Видимо, найдись еще один сумасшедший, он бы рискнул забраться в подземное озеро. А так – духу не хватило.

– Что ж, дождемся османских бань… – пробормотал он, выпрямляясь.

У озера мы и заночевали.

Здесь не было никаких лежаков, как на прежнем привале контрабандистов. Вещей же у нас с собой было слишком мало, чтобы устроить нормальный бивак. Мы отошли от озера к стене, на каменистый участок, где хотя бы сырости не было, и стали готовиться ко сну. Главное было – хоть что-то постелить под себя, на камни.

Я достал из сумки туго скатанный плащ, в котором совсем недавно изображал слугу при Йенсе. Простой плащ, дешевый, зато из плотной и теплой ткани. Да и в два слоя его можно постелить…

– Ильмар. – Хелен подошла ко мне. В руках у нее тоже был плащ, явно позаимствованный у сумасшедшей баронессы – белых и красных цветов, с битой молью соболиной опушкой. – Я думаю, лучше постелить под себя как можно больше одежды. И лечь рядом. Иначе замерзнем.

Я кивнул, невольно улыбаясь. Нет, какие уж тут игривые мысли, это я просто так…

Но Хелен едва-едва, уголками губ улыбнулась в ответ.

– Давай, – сказал я. – Хорошая мысль, Хелен.

– Надо всем вместе держаться, – сказал из-за плеча Маркус. – Я с вами лягу.

Ну вот!

Так всегда.

Я взял у Маркуса куртку из твида и постелил поверх плащей.

Пример наш оказался заразителен. Все улеглись по двое, по трое, доставая из сумок все теплые вещи, что только нашлись. Запасливее всех оказался наш проводник – у него имелся спальный мешок, в который он и забрался незамедлительно. Фарид Комаров извлек из баула два тонких шерстяных пледа – но не пожадничал, один отдал Антуану.

Десяти минут не прошло, как все затихли, набросив на себя плащи, рубашки, все остальное, что было.

– Я тушу фонарь! – сообщил Комаров. – Да, господа?

И снизошла темнота. Вернулась на свое законное место, где царила с сотворения земли. Непроглядная, жуткая темень, которую не встретишь в самую темную облачную ночь в самом глухом лесу, исконная тьма с тех времен, когда еще не было света. Маркус, забравшийся между мной и Хелен, сдавленно охнул. В стороне нервно рассмеялся Петер.

Ну непривычны люди к подземному мраку… что уж тут.

– А ты всегда выбирался из катакомб, Ильмар? – тихонько спросил Маркус. Видать, от испуга лишился соображения… я даже ответить не успел, как тихонько засмеялась Хелен, а потом и сам Маркус, сообразив, что за глупость произнес, хихикнул.

– Всегда, – почему-то я ответил серьезно.

Много их было, этих катакомб. В землях египетских, что и под османами бывали, и под Державой, а все никому не покорились. В киргизских землях… в китайских…

Земля – она ведь пещерами утыкана, будто хороший сыр – дырками. И всегда найдутся умные люди, что пещеры под свои нужды приспособят. Людей-то и надо бояться, а не мертвого камня.

Я лежал, глядя во тьму, и вспоминал. Все что придется. И плохое, и хорошее. Все, что привело меня в подземелья под Аквиникумом.

Судьба человеческая – будто ветвь дерева. Росла прямо, да надломили ее небрежной рукой, мимо проходя. Выправилась, но ударила буря. Согнулась от ветра, протянулась вверх. Уткнулась в другую ветвь – да и изогнулась вниз.

И все равно – растет ветвь. Все равно – радуется весне, все равно – жжет ее мороз и калечит град. Изломанная, но живая. А какой могла стать – то уже никому не ведомо.

Мог ведь я остаться в родной деревне? Никогда бы не повидал мир, не встретил Хелен, не спас Маркуса… зато и грехов бы не множил. Значит, не мог. Не для меня была эта жизнь, пусть не голодная, но пустая.

А мог и иначе собой распорядиться.

Когда пацаном сопливым из дома удрал – две дороги было. Либо воровскому ремеслу учиться, либо юнгой на корабль. Ясное дело, у юнг доля нелегкая, но для умного человека перспектива всегда есть. Сегодня – юнга, завтра – матрос, а там, глядишь, и боцманом станешь.

Нет, занялся грешным промыслом. И ведь преуспел! Ильмар-вор, Ильмар Скользкий, кто в Державе обо мне не слышал?

Пошел бы в моряки, отличился в сражениях, может, нашел бы иную славу. Звался бы адмирал Ильмар, Ильмар Победоносный. Моряки, они в Державе всегда почетом и уважением пользуются, и на происхождение их сквозь пальцы взирают.

Да и потом, если вспоминать честно, не раз рука Сестры мне на правильную дорогу указывала. Вот, к примеру, года три назад… уже и не вспомнить, с какой такой радости гулял с друзьями неделю кряду. А нет… вспоминается. Говард, фартовый вор, женился в очередной раз, да не просто женился, а на молоденькой, богатой, красивой вдове умершего от лихорадки начальника Стражи города Гронингена. Ох и смеялись мы… вор из воров вдову офицера Стражи очаровал! Будет на его кровати спать, в его халате ходить, отпрыску офицерскому отчимом станет.

Думали вначале, что Говард ради злой шутки свадьбу учинил, так нет! И впрямь – полюбил. Больше того! В грехах покаялся, изрядную долю неправедных богатств Церкви отписал, получил прощение от Стражи… наверное, тоже без звонкой стальной монеты не обошлось. Собрал всех, с кем хотел проститься, объяснил, что с преступным ремеслом закончил навсегда. И прощались мы с Говардом целую неделю. Ох как прощались!

Каждому свой путь… Прошла неделя, вышел я из дома, что раньше стражнику, а теперь вору принадлежал. Раннее утро, едва-едва светает, город только просыпаться начинал. Как сейчас помню…

Гронинген я знал плохо. В гости к Говарду приехал на дилижансе, а уезжать собирался на корабле. И вот – заплутал, добираясь к порту. Вроде и нет проблем в портовом городе к морю выйти, а заплутал в лабиринтах узеньких улочек, маленьких, старых домишек. Уже совсем рассвело, двери начали хлопать, когда люди стали в садики выбираться по понятному утреннему делу, а я все блуждал.

И вдруг из одного дома вышел мужчина в капитанской форме. Не военной, конечно, но все едино, капитан – это капитан. На поясе кортик стальной – без страха, напоказ.

Одет я был прилично, раскланялся вежливо, и в ответ получил сдержанный кивок.

– Уважаемый, не укажете ли приезжему дорогу в порт? – спросил я.

– Идем, – коротко ответил капитан. И пошел не оглядываясь, меня за спиной оставив без колебаний.

Молодец. Уважаю я таких.

Шел капитан уверенно, сразу видно, что не первый раз здесь бывал. Вряд ли жил, уж больно домик скромный…

– Подруга, – вдруг сказал капитан. – Подруга тут живет, хорошая. Бываю нечасто, а все равно ждет, дочь растит.

Я даже не удивился, что он мысли мои угадал. Подумал почему-то о Говарде, который из вора бюргером стал. И первый раз за всю веселую неделю зависть ощутил. К его особняку просторному, к его спокойствию нынешнему, к налаженной жизни. И капитану позавидовал, у которого и свой дом где-то имеется, и в каждом порту – такая вот верная подруга, что дочерей-сыновей растит, ждет, принимает радостно…

– А ты куда собрался, лихой человек?

– Почему «лихой»? – оскорбился я.

Капитан на миг обернулся. Улыбнулся жестко, но без угрозы:

– Если б я по глазам людей читать не умел – давно бы на дне морском лежал. Ты не бюргер. Либо стражник бывший, либо… либо тать.

– Уважаемый, сейчас я – простой пассажир, который мечтает побыстрее в Гетеборг попасть, – твердо ответил я. – И от меня в рейсе беды не будет.

– Верю, – не оборачиваясь сообщил странный капитан. – Но я не в норвежскую провинцию иду, в Вест-Индию… А вот и порт.

– Вижу, – обрадовался я. Улица кончила петлять, впереди открылась водная гладь и шхуны с убранными парусами. – Спасибо, что провели, уважаемый, счастья вам.