– Ваше величество, сообщение…– шелестела маска у входа.
Я нажал клавиш связи, и регистратор протянул мне в резиновых пальчиках белый бланк с тремя черными полосами, бланк чрезвычайного сообщения № 1! «Внимание! В школе не осталось ни одного воспитанника».
«Брат мой, где ты?..»
Книга вторая
ТЫСЯЧЕЛЕТНИЙ ДЕНЬ
Глава первая
К полудню в небе над побережьем стала скапливаться мглистая гора летней грозы. Словно к незримому магниту, устремились в точку зенита тучи, втягиваясь в медленный кипящий водоворот. С самого утра над Приморьем стояла белоснежная жара, из которой – в конце концов – вылупился зловещий птенец с косматыми крыльями, он уже пробовал силу клюва, и над горизонтом, над фиолетовым брюхом грозы, в платиновом просвете дня чиркали первые легкие молнии.
Так начался этот тысячелетний день –12 августа 1999 года.
Красный спортивный самолет сверкал в лучах солнца яркой пурпуровой каплей, он казался кровавой слезой мироздания. Взяв курс подальше от грозового прилива, пилот одновременно пошел на снижение, и внизу, с бетонного шоссе, можно было легко различить намалеванную на борту самолета гигантскую цифру «3» в окружении голубых полос; стальная стрекоза самым необычным образом была размалевана с головы до хвоста, даже на крыльях вместо обычных знаков вились яркие граффити.
Впрочем, это был знаменитый самолет.
Пилот хорошо слышит, как катится слева по курсу ленивое громыхание. Он крепко держит штурвал. На нем защитная куртка и авиашлем, на которых крупно на разных языках, в том числе на русском, одна и та же надпись: «Роман Батон». Сзади него два летных кресла. Там сидит женщина – жена пилота. Она молода и красива. На ней: спортивный комбинезон, по салатной ткани которого бежит все та же залихватская роспись: «Роман Батон».
«Роман Батон» – написано на крыльях самолетика, та же надпись на фюзеляже, на женской сумке, на клипсах в ушах, на ботинках пилота! Это парящее пиршество надписей, пир нахальства и вызова.
– Ром, гроза,– с тревогой повторила женщина.
– Эта тварь слишком ленива, не достанет.
Пилот посмотрел вниз: тень самолета, извиваясь, неслась по сверкающей громаде витазавода. Триада исполинских воронок каждую секунду выбрасывала в атмосферу кислород, и открытая кабина вкусно и сладко обмакнулась в прохладные массы свежего воздуха.
– Еще десять минут – и мы дома. Что у нас на вечер, Мария?
– Я чего-то боюсь с самого утра,– внезапно сказала женщина,– впрочем, извини, сегодня такой день, не стану приставать со своими страхами…– Она сняла с колен переносный телевизор, поставила рядышком на пустое сиденье, достала из сумки пластиковый блокнот и зашелестела страницами: – Днем пресс-конференция для журналистов… в 18.00 интервью для Евровидения, прямой репортаж. В 19.20 видеоразговор с Варшавой, с председателем «Клуба свидетелей 12 августа» Тадеушем Барантовским… в 20.00 ты заказал разговоры с Пузо и Мазилой. Уф! И, наконец, в 21 час банкет в твою честь в ресторане «Таврида». Недурно?
– Чертов денек. Я бы хотел провести его только с тобой.
– Ладно, брось.
– Честное слово.
– Эй, Роман,– ожил динамик бортовой связи,– ты слишком близко подлетел к грозовому фронту. Ветер северо-восточный, 9-10 метров в секунду.
– А, товарищ Кисунько! Вы что – за мной следите?
– Не хватало, чтобы ты грохнулся в такой день. Возьми правей!
– Есть, товарищ начальник крымской погоды!
Гора мрака угрожающе сверкала в лучах солнца.
Самолет плавно пошел вправо, мелькая алым росчерком на фоне черно-сиреневых круч. Мария включила телевизор как раз в тот момент, когда на мерцающем экране появилась заставка юбилейной программы.
– Итак,– ожил телевизор,– сегодня исторический день в жизни Земли. 12 августа 1999 года…
На маленьком экране возникли застылые лица солдат почетного караула. Мундиры. Трепет флагов. Сиянье труб духового оркестра. И оркестр и воины застыли почетным каре вокруг внушительного памятника, задрапированного белоснежной тканью. На маленькой трибуне для почетных гостей пока еще пусто. Трибуна утопает в гирляндах цветов. Зрители вокруг каре на площади размахивают разноцветными флажками. На плечах многих папаш – счастливые дети.
– До торжественного открытия памятника в честь двадцатилетия Великого посещения остались считанные минуты. Судя по очертаниям памятника работы выдающегося кубинца Санчеса…
Телерепортер поправил очки и сделал глубокомысленную паузу.
– Ребята, покажите крупнее нашим зрителям это чудо. Так вот, судя по очертаниям, мы увидим космическую ракету Пришельца. Ту самую, знакомую нам по сотням открыток, фотографий, рисунков и картин с самого детства,– летающий купол! Но может быть, я и ошибаюсь. Наш Санчес не меньшая загадка, чем Пришелец. Вот и он сам на трибуне среди гостей. Мы еще спросим его, что это такое он состряпал из мрамора. А пока я передаю телеэстафету своему коллеге из Сан-Франциско Ллойду Зимпелу… По-моему, он собирается взять интервью у сегодняшних излеченных. Ребята, включите Фриско…
На экране заставку Евровидения сменяет вид Сан-Франциско. Камера оператора летит над солнечным заливом. Там утро. Сияют серебристые переплеты Золотого моста над заливом. Радужной лаковой змеиной шкурой струится по мосту пестрый поток автомашин.
– Ром, я хочу туда,– сказала Мария. Пилот скосил глаза на экран позади себя.
– Я был там дважды, ничего похожего на эти картинки.
…. На экране вырастает исполинское здание в стиле типичной американской эклектики – нечто похожее одновременно на больницу, авиаангар, оперный театр и греческий Парфенон, с обязательной нашлепкой в виде купола вашингтонского Капитолия. На парадной лестнице репортер Ллойд Зимпел и трое излечившихся – двое мужчин и одна женщина.
– Привет! – начал репортер в камеру.– Мы с вами находимся, вы уже и без меня догадались, на ступенях, ведущих в здание Универсального исцелителя, где в бронированном кольце, под усиленной охраной, находится самый великий из Великих Даров.
Мелькают кадры, снятые внутри, здания: больничные палаты, коридоры, плавательные бассейны, санитарки, которые катят в каталках улыбающихся калек. Море улыбок, счастливые глаза, приветственные жесты. Меньше всего это заведение похоже на последнее прибежище у врат смерти, скорее это сам эдем, рай, где старость смывается с лица в кастальском источнике. И вот кульминация! Под звуки фанфар распахиваются двухэтажные двери, и взор проникает в белоснежный зал, посередине которого обычный операционный стол, над ним обычная хирургическая бестеневая лампа, но почему тогда вокруг него не хирурги, а автоматчики? Из стены внезапно вытягивается стальная рука, которая держит стальное кольцо, внутри которого сверкает и переливается всеми цветами радуги нечто круглое, похожее на драгоценный опал…
– Покажите в этот торжественный день миллиардам землян,– говорит репортер,– святая святых – Универсальный исцелитель. И ради бога, без рекламы! Покрупнее, ребята, я ведь тоже хочу полюбоваться на чудо. Без рака печени к вам не пробиться даже президенту. Ха, ха, ха…
Затем улыбка на тупом лице одного из автоматчиков. Затем торжественное появление трех хранителей, которые тремя ключами и электронной дактилоскопией отмыкают из бронированного заточения пленника – первый из Великих Даров – яйцо размером чуть больше обычного куриного с утопленной в поверхности кнопкой. Универсальный исцелитель в подрагивающих руках играет холодными бликами на муаровой стеклянно-стальной поверхности. Вспышки фотокамер. Старческая рука поднимает яйцо над головой. Весь мир, открыв рот, смотрит на чудо из чудес.
– Главный хранитель Универсального исцелителя Малькольм Нельсон показывает вам, ребята, дамы и господа, леди и джентльмены, Великий Дар космоса, который по решению ООН передан в пользование всего мира и хранится на территории Штатов, вот здесь, в медицинском центре Сан-Франциско.