– Ты неуязвим, мой мальчик,– сказал знакомый голос, и в воздухе на высоте моего лица от спирали вытянулся короткий побег, на конце которого мгновенно набух голубой бутон, а когда он раскрылся, на его дне замерцал чей-то живой глаз. Глаз, вздрогнув, уставился на меня, я даже рассмотрел, как отражаюсь там в черном зрачке радужной капелькой.

– Кто ты? – спросил голос.

И я, Наставник седьмой степени, кавалер ордена Правды, впервые ответил:

– … не знаю…

И мягкая сила вновь подхватила меня бережным и несокрушимым приливом могучей воли.

Свет в больничной палате опять отчаянно замигал и погас. Квадратная комната не имела окон, и я остался в полной темноте с открытыми глазами. Вот уже третий день, как я в постели.

Я плохо помню, что было со мной после того, как побывал в пирамиде супермозга. По словам дежурной сестры – меня нашли утром на заднем дворе, на мне вместо мундира наставника была патрульная форма. Что-то выкрикивая, я потерянно бродил по крохотному бетонному пятачку и что-то лихорадочно искал в кучах мусора, разрывая его металлическим щупом. Когда меня окликнули по званию, я потерял сознание и упал…

Свет снова ослепительно вспыхнул (сколько мы еще сможем протянуть в этом мире, где нет больше источника высшей Правильности?), и в палату вошла медсестра с оранжевой масочкой на лице.

– Верный вечер, Наставник-семь.

– Верный… верный…

– Ваш ужин.

Она поставила на столик поднос с кружкой жидкого кау и тарелкой витаминных палочек.

– Спасибо… простите, но кто раздевал меня три дня назад, ну, в тот день, когда?..

– Я, Наставник.

– Скажите, вы ничего не обнаружили странного в карманах?

Она замолчала, ее глаза в прорезях масочки смотрели с явным испугом.

– Не пугайтесь, по рангу Наставник может спросить об этом.

– Я нашла у вас оружие… линзер, но он был испорчен.

– Ах, я не об этом… Вы не находили такой необычный предмет в форме яйца?

Впрочем, по ее глазам было видно, что она ничего не нашла.

– Нет, нет, Наставиик-семь.

И вот тут случилось невероятное!

Внезапно на клавише у двери вспыхнул уже забытый желтый цвет срочного вызова и мелодичный голос пропел: «Наставника Шонгера к его величеству Директору Правильной школы».

Мы оба окаменели.

– Наставника Шонгера к его величеству, срочно…

– Вы… вы слышали, сестра?

– Да… вас к Директору.

– Где моя форма? Быстро!

Через несколько минут, еще слабый, но уже чувствуя прилив необыкновенного восторга, я вышел в коридор. Весть о том, что меня вызывал Директор, молнией пронеслась по всей школе, и, когда я почти бегом пробежал от лазарета через туннель до главного корпуса, встречные наставники провожали меня испуганными глазами.

Сердце отчаянно колотилось в груди – после двух лет мертвого молчания его величество первым вызвал меня! – я еще успел забежать к себе в кабинет и захватить папку для доклада.

– Наставник Шонгер, наставник Шонгер, срочно, срочно…– шептала маска связи на стене.

К лифту на священный верхний этаж я просто прибежал, а вот и заветная высоченная дверь, черная, как ночь, с золотой табличкой: «Директор Правильной школы эры Абсолютной правильности его величество наставник высшей степени». Я с трепетом нажал клавиш вызова.

Вот слышны легкие шаги, затем ключ в замке повернулся, я вошел на непослушных ногах. Директор уже сидел за огромным письменным столом, на котором горела тусклая лампа. Шторы на окне были наглухо задернуты. В помещении стоял аромат затхлой тишины и пыли. Он так любил. И смотрел на меня хмуро и враждебно. В первую минуту мне показалось, что это совсем не Директор, его лицо изменилось совершенно, щеки провалились, зато нос по-птичьи заострился и вытянулся над губой, кроме того, он был одет не по уставу; исполинский каштановый парик до плеч и черный цилиндр венчали голову.

– Садитесь,– сказал его величество каким-то странным знакомым голосом.

– Желаю верности, ваше величество,– произнес я условную форму приветствия № 2, что означало особую готовность к откровенному разговору, но директор не ответил по инструкции, а вздохнул, продолжая рассматривать меня пристальным, даже злобным взглядом. За его плечами что-то плеснуло тяжелым широким взмахом. Что, я не успел рассмотреть.

– Извините за малое нарушение правил общения – я начну первый, ваше величество, я уже докладывал вам двумя последними донесениями о беспорядках в школе, которые грозят хаосом, но…

– Я все знаю сам, помолчи, Шонгер,– властно перебил директор,– я даже знаю, что написано у тебя в этой тощей отвратительной папке для доносов и что ты сейчас думаешь… помолчи, дай я еще раз посмотрю на существо, которое могло привести к катастрофе целый мир…

– Я не понимаю вас, ваше величество, вы говорите не по форме.

Директор кивнул:

– И не должен понимать, тебе не дано это – умение понять, Шонгер, 33 лет, незаконнорожденный, инкубатор – прочерк, скрытовоспитанный, Наставник седьмой степени, допущен к информации трех цветов…

Я обомлел. Директор выдавал святая святых – мою совершенно секретную личную карточку, абсолютно секретные данные о точном возрасте (так мне всего 33, я считал себя старше на 5-10 лет!), и я… я не государственный ребенок… я, как мои воспитанники, зачат преступным способом вне инкубатора… Голова пошла кругом, стало ясно, что меня собираются отстранить от наставничества и признать негодным к работе, а это… это публичная отставка.

– Не беспокойтесь, Шонгер, я не собираюсь отстранять вас от наставничества, хотя с удовольствием сделал бы это и прихлопнул бы вашу школу, эту жуткую механическую табакерку по переделке детей в машины. Я сделаю иначе. Кроме того, я не тот, за кого вы меня принимаете, я не директор вашего концлагеря, нет!

– Как?

– Очень просто.– Директор усмехнулся, и за его плечами опять что-то плеснуло, словно крылья.– Я мог бы и не встречаться с вами, Шонгер, потому что сегодня Контакт будет прекращен, но благодаря случайности вы стали свидетелем и даже Опекуном, и по нашим неписаным правилам, исходя из неведомых вам принципов добра и гуманности, мы должны осуществить над вами опеку, одним словом, рассказать истину, что я и делаю.

Я не понимал и половины из слов, которые он говорил. Это был не Директор, но… но согласно инструкции Директор – это тот, кто находится в кабинете и пользуется директорским шифром связи. А раз так, то это лицо оставалось Директором Правильной школы, несмотря ни на что.

– В чем-то, вот ведь ирония судьбы, Шонгер, мы схожи с вами. Мы тоже наставники и опекуны, только наша опека не замкнута в рамках ваших стен с колючей проволокой, а простирается на целую вселенную, на бесконечное множество миров и сонмы галактик, где так редко возникает драгоценная капелька жизни. Мы охраняем ее от гибели, вырождения или самоубийства.

– Так кто же вы, господин Директор… ваше величество?

– Я?

Он встал, поднимая вверх указательный перст, из которого брызнул ослепительный голубой луч невероятной силы и, растворив потолок кабинета, обнажил солнечное небо над Пентеллой, небо красных туч.

– Я – Архонт времени! – Луч погас, и он сел за стол.– Я один из великого союза блюстителей неба.

Папка с рапортом о беспорядке с мертвым стуком выпала из моих рук. Я понял, где уже слышал этот властный голос. Это был он.

– Успокойтесь, Шонгер. К сожалению, вам лично ничего не грозит. Слушайте внимательно. Мы опекаем жизнь в твоей вселенной. И то, что твоя планета рехнулась, увы, в этом тоже наша вина. Но сам я люблю не Пентеллу, а совсем другой мир, мир планеты, которая значится в каталоге Опеки под номером С-7293. Вы слышите меня, Шонгер?

– Да, ваше величество.– Я был словно в сумасшедшем сне…

– Я опекун Земли… Так вот, долгий опыт Великой опеки, тысячи лет нашей миссии убедили в том, что далеко не всегда наше вмешательство приносит нужные плоды. Случается, что цивилизация чахнет и жизнь вырождается. Такая планета исключается из Опеки. Наверное, это жестоко. Так вот, нам – бессмертным старикам – порой трудно рассчитать будущее, трудно предугадать и обнаружить развилки вечности, где возможно выбрать тот или иной путь развития. Нам, Шонгер, не хватает непосредственности, интуиции, дерзости, наконец, без которой могущество бессильно. Нам нужны союзники, и мы нашли их – это дети… Да, да, Шонгер, это они помогают нам опекать миры. Союз бессмертия и мальчишества, знания и наивности, власти и слабости – вот ключ к гармонии, вот суть Великой опеки. Без детей наша миссия стала бы мертвой оболочкой, как ваша механизированная Пентелла, первый грех которой был доверить жизнь самоорганизующейся машине, а второй – уничтожить детство.