«И все-таки зачем?»
«Ни за чем! Разве у игры есть смысл помимо того, который в самой игре? Завоевав власть над временем и пространством, мы стали искать смысла и приложения сил для своего могущества и нашли его в игре в Опеку».
«В игре?»
«Мне трудно перевести точный и полный смысл этого понятия, наиболее близкое из твоего словаря – слово «игра»… Пойми, если для вас это жизнь, то для нас это всего лишь убедительный повод для демонстрации власти над вечностью. То есть род игры. Мы слишком неуязвимы, чтобы она стала нашей жизнью».
Архонт помолчал.
«Да, благородная цель – всего лишь ширма для ритуального ристалища. Опека – это почти жизнь. И все-таки почти. Словом, вы – кегли вселенной, мы – шар в мировом кегельбане. С Опекой надо кончать. Канопа должна встать в ряд уязвимых… смотри, вот она…»
Голубой шар Земли на перекрестке креста погас, и в центре исполинской крестовины возникла массивная красноватая планета, опоясанная кольцом наподобие Сатурна.
«Это кольцо защиты».
Планета стремительно увеличивалась в размерах, меняя окраску от красного к фиолетовому, казалось, они падают на ее поверхность, в какую-то заданную точку, как вдруг круглая громада вспыхнула разом световым залпом раскаленной добела звезды. Но странное дело, на это сияние можно было смотреть не щурясь.
– Мы в самом начале,– сказал архонт,– там, где Канопа еще звезда, видишь.
Он показал радужным лучом нечто, похожее на бублик в центре звезды. «Это зал Архонтесса. Отсюда мы правим миром». И они понеслись над грандиозным амфитеатром, полным сотен призрачных вращающихся зеркалец. Все ниже, ниже вдоль колец неземного Дантова ада к центру исполинской воронки, где на прозрачном треножнике лежал обычный камень, обломок серого гранита. «Ты можешь взять его в руки».
Они застыли над камнем, и Роман взял его в руки. Обломок чем-то напоминал человеческий череп, наверное, из-за двух выбоин, похожих на пустые глазницы. Странное чувство охватило Романа, он как бы стал сливаться, слипаться с этим камнем, колебаться между жизнью и небытием. Такое же чувство он испытал тогда, когда лежал бездушным обломком на берегу времени. «Этот камень и есть весь опекаемый мир, твой мир меньшей размерности,– протекли в его сознании мысли архонта, и они были настолько странны, что человек не мог и верить тому, о чем как бы сам думал.– Бесконечная дробность уходит в глубь материи. И Космос и песчинка пронизаны жизнью. Пространство на всех уровнях размерности имеет структуру, а значит, обладает проникаемостью. Волна то мгновенно расплывается поверх времени и пространства до бесконечности и мгновенно стягивается в одну точку, когда сталкивается с преградой. Части некогда единой системы, независимо от расстояния между ними и бездной прошедшего времени, продолжают мгновенно реагировать на перемены состояний друг друга. Они слиты, эти частицы, а дробный мир являет тотальную цельность неделимого античного атома».
Человек хотел положить камень на место, но тот продолжал висеть как приклеенный под разжатой ладонью.
«В этом камне, Роман, твоя галактика, твое солнце, твоя Земля и еще 120 других опекаемых миров. Это абсолютно случайный камень. Первый попавший под руку камешек, который поднял основатель Опеки и Архонтесса у порога своего дома в пустыне Магг для опытов с пространством и временем. Он-то и стал Священным Камнем Канопы, мишенью для пушек времени…
Вместо того чтобы жить в своей вселенной. Вместо того чтобы осваивать свою размерность и в поте и крови решать свои задачи здесь, где Опека принципиально невозможна, Канопа бросила всю свою интеллектуальную и техническую мощь на головоломку контроля, на лакомство для ума… И время расплаты не за горами».
Зал Архонтесса погас. Они оказались под ночным звездным куполом чужого неба, на котором магически сияло сразу три луны. Мягкий теплый ветер овевал лицо, шевелил густые темные кроны деревьев. Они шли по светящейся дорожке к странному сооружению: это была цепочка треугольников на сваях, уходящих в песок. Слева, вдали, тусклой стеклянной массой сверкал морской залив, в стоячей воде которого отражалась все та же лунная триада… Пустынная печальная местность, край какой-то плоской пустыни у моря. «Это Канопа?» – спросил Роман.
«Да. А это мой дом… Но началось все не здесь, а в твоей размерности, в бездне священного игрального камня, на сумасшедшей Пентелле. Вместе с Землей и Рейхаллом она составляет единую психофизическую гуманоидную триаду. Я был архонтом всей триады и искал для Земли ребенка-опекуна…» Роман увидел сквозь вечность большие недетские глаза на лице мальчишки, искусанные губы, маленький шрам над левой бровью и очнулся как от глубокого сна… Они стояли все на той же светящейся дорожке, вблизи странного неземного дома из цепочки треугольников на сваях, в ночном небе Канопы с прежней магической силой сияли три луны и всходила четвертая. Вдали все так же заколдованно блистал морской залив, теплый ветер нес запахи цветов. В прорезях золотой маски что-то влажно блеснуло. Слеза?
«Я искренно привязался к несчастному маленькому узнику пентелльского карцера,– сказал архонт, затем добавил с усмешкой: – К тому времени я завершил, наконец, серию своих экспериментов с пространством и временем и… и убедился в собственном гении».
Откуда идет этот глубокий волнующий голос?
«А может быть, гением тебя сделало благородство поставленной цели?» – спросил Батон.
Луна быстро всходила над морем, озаряя водяное стекло оранжево-апельсиновым маревом.
«На заброшенной в окрестностях Канопы астроплоскости я создал объемную модель городка детей, который нарисовал Брейгель на своем полотне. Там, в полном одиночестве, среди полиэртановых фигурок, на виду солнца, я разрабатывал свой план вторжения в опекаемый мною же мир, но таким образом, чтобы проникновение не было замечено Опекой».
«Что значит вторжение?»
«Проникнуть в реальное прошлое Земли можно только с одной целью: что-либо изменить в ее настоящем… Именно эту цель я ставил перед собой: проникнуть, чтобы вывести мой – да, мой! – мир из-под Опеки. Но пушки времени мгновенно б зарегистрировали малейшее возмущение в толще вечности, а уж от моего вторжения побежали бы мощные круги. Тайное тут же стало бы явным. Выход имелся один – преступление. Преступление против вечности. Сначала нужно было протянуть между мирами Канопы и Земли тоннель-лаз, подземный ход, подкоп или топологическую трубку, заметить которую бессильны (пока) даже сами повелители времени. Впрочем, для меня это не было преступлением».
Из-за маски долетел шорох, похожий на глубокий вздох. «Мое положение архонта-опекуна существенно облегчало задачу, особенно на первом этапе, когда я однажды ночью спокойно явился в зал Венского исторического музея, пройдя сквозь стены со свертком в руках. Хорошо помню ту ночь… лунные квадраты на полу, расчерченные тенью решеток на окнах, тишина и редкое чувство страха в душе. В отличие от стражей, архонт бестелесен, я уже говорил об этом. Мы – лишь взгляд из вечности, взгляд Канопы. Только приемное зеркальце и руки-манипуляторы материальны. Я развернул свой сверток, в нем была искусная копия Брейгеля, сделанная по моему заказу в Париже, и подменил оригинал».
Низко-низко над их головами промчалась искусственная птица, окутанная музыкальными звуками. Ее полет вызвал бурное цветение молчаливых кустиков вдоль световой дорожки, из красно-фиолетовых веточек буйно прянули лучистые цветы, изгибаясь, лучи издавали нежную музыку. Архонт замер, вслушиваясь в печальные переливы ночи. Вдали, в одном из окон причудливого дома, загорелся свет.
«Тайный палладиум вашей цивилизации,– продолжил архонт,– никак особо не охранялся Опекой. Идеи «Детских Игр» были заложены в программу и не зависели теперь от оригинала, поэтому моя кража прошла незамеченной. Конечно, в тотальной канопианской копии мой ночной визит был зафиксирован, но до начала процесса разоблачения мастера Тьмы столь малые подробности земной жизни картины не занимали Архонтесс. Наконец я принял меры предосторожности – никто не смог бы узнать архонта в облике пожилой дамы – грабительницы в шляпке с вуалью. Словом, все шло по плану. Пушки времени продолжали удерживать планету в силовом поле контроля; самоуверенный ареопаг и не подозревал о том, что предмет (и какой!) из параллельного мира тайно перенесен на Канопу, и между двумя вселенными протянулась пуповина иллюзиативного тоннеля, она же топологическая трубка. Под Опеку был сделан подкоп. Наконец-то я стал преступником. И я с радостью стал им! Я жаждал своего «греха», отпадения от жизни бессмертных властителей времени…»
