Зато, как на утро после свадебного пира проснулся Садко, увидел он себя в Новгороде на берегу реки Чернавы, смотрит, а по Волхову бегут его кораблики, один другого краше, один другого богаче.

Горько плакала жена Садка, не видя так долго любимого мужа, кручинилась по нем его дружинушка.

А подъехав к Волхову, видят добрые молодцы — жив и невредим Садко!

— Как это ты тут очутился? — спрашивают они его.

Рассказывал им Садко все, что с ним приключилось. И стала упрашивать его молодая жена, чтобы не ездил он больше торговать за море.

Возвратясь домой, состроил Садко в Новгороде богатую церковь Николе Можайскому, своему заступнику и покровителю. Как жар горели ее золотые маковки, весь иконостас сиял драгоценными камнями.

И стал Садко жить себе поживать лучше прежнего — бросил с тех пор ходить в синее море.

Зародилось горюшко от сырой земли, вышло из-под серого камушка, из-под ракитова кустика, в шелковые лапотки горе обулось, в рогожу горе нарядилось, лыком подпоясалось, пришло горе к доброму молодцу.

Едет добрый молодец в дальние страны людей посмотреть, себя показать; снаряжают его отец с матерью в дальний путь, наказывают доброму молодцу:

— Дитя наше любимое, как будешь на чужой стороне, не ходи в царев кабак, а как будешь на людях — не садись на большее место, выберешь место похуже — на лучшее тебя сами хозяева попросят, а как сядешь на большее место — станут над тобой смеяться добрые люди.

Не послушал добрый молодец родительского наказа, зашел по дороге в царев кабак, крестится молодец по писаному, поклон отдает по-ученому; выходит к нему хозяин, наливает чару зелена вина, говорит ласковые речи:

— Выпей, молодец, добрую чару, развесели свою душу.

Взял молодец чару: от края до края огнем кипит, посреди чары дым стоит.

Выпил молодец чару и заснул крепким сном.

Проснулся — глядь: нет на нем дорогой шубы, сапожек сафьяновых, шапки черного соболя, пропали и денежки его, оставили ему воры одну старую рогожу прикрыть грешное тело.

Закручинился тут добрый молодец, а горе на подмогу из-за печки выскакивает, пляшет горюшко по горнице, само приговаривает:

— Не кручинься, добрый молодец; в горе жить — некручинну быть!

Научило его горе надеть кафтан из рогожи, лыком подпоясаться, да так и идти на пир.

Увидели на пиру доброго молодца — не знают хозяева, что с ним делать: по одеже — надо бы посадить его на малое место, там бы и кусочек ему какой-нибудь перепал из милости, а по роду-племени надо бы посадить его на место большое — так другим гостям обидно покажется… и посадили его на среднее место; тут поел и попил добрый молодец досыта, после пира тут же и выспался.

Наутро говорят ему добрые люди:

— Послушай-ка добрых советов: наймись служить к богатому купцу на двенадцать лет — наживешь и шубу бархатную, и сапожки сафьяновые, и денег пятьдесят рублей.

Послушался добрый молодец, прослужил у купца двенадцать лет, воротил назад все, что порастерял.

Опять советуют молодцу добрые люди:

— Не ходи, молодец, в царев кабак, не пируй, не гуляй, женись лучше — выбери себе по сердцу красную девицу, будешь жить-поживать, от горя навек избавишься.

А горе молодцу свое толкует:

— Эх, не живи чужим разумом — не женись, не продавай своей волюшки, пойдем лучше разопьем добрую чару вина, потешим молодецкую душу.

И послушался опять горя добрый молодец, прогулял все свое имущество, нажил себе неизбываемой беды, и связалось с ним горе с той поры на целый век: некуда молодцу от горя укрыться; молодец от горя в чистое поле, а горе за ним тенета[15] несет — стой, не уйдешь, добрый молодец; молодец от горя в быструю речку, а горе за ним невода тащит; молодец от горя в постель укрывается, а горе в ногах сидит:

— Не на час я к тебе, горе, привязалось — на целый век! Молодец от горя в сырую землю, в гробовые доски, а горе за ним вслед лопату несет, тележку везет.

Положили молодца в сырую землю — сидит горе на могиле, присказывает:

— Хорош ты был, добрый молодец, ладно мы с тобой век прожили, а пойду по свету, найду и другого — получше тебя!

В славных степях саратовских, пониже города Саратова, повыше Камышина, собрались в круг вольные казаки с атаманом своим Ермаком Тимофеевичем. Стали они раздумывать великую, глубокую думушку. Говорит Ермак:

— Проходит красное лето, наступает суровая зимушка, где будем зимовать? Немало мы нашутили недобрых шуток, немало пограбили богатых кораблей, послов царских перебили, какой будем ответ держать? Будем жить на Волге — прослывем целый век ворами-разбойниками; уйти на Урал — переход слишком долог; под Казанью стоять — не рука: стоит под Казанью Грозный царь Иван Васильевич с ратной силой; всех нас, товарищи, переловят царские слуги, засадят в глубокие погреба в наказание за наши разбои и дурные дела. Уйдем-ка зимовать к славным купцам Строгановым, возьмем с собой хлеба про запас, захватим казну свою, а как наступит весна — пойдем походом на татар: заслужим своими подвигами себе прощенье у царя Ивана Васильевича.

Стали казаки по весне строить себе лодочки-коломенки, ставить уключины еловые, строгать сосновые весла.

— Поедем вверх по реке Чусовой, — говорит Ермак, — проберемся к басурманскому сибирскому царству; возьмем в плен царя Кучума — вымолим себе милость Ивана Васильевича, Грозного царя.

Долог и труден был поход: шли казаки вверх по Чусовой реке, а оттуда по Серебряной, а потом пришлось по земле им тащить на себе лодки — утомились казаки, оставили лодки по дороге.

Добрались казаки и до реки Баранчи и опять начали рубить себе сосновые боты, сколачивать наскоро новые лодки. У Медведя-камня жила дружина Ермака с весны до Троицы; поплыли они потом по Туре-реке и на Епанче остановились до Петрова дня; тут понаделали они соломенных людей, нарядили их в цветное платье; было у Ермака всего триста человек дружины, а тут стало более тысячи.

Поплыли казаки все вперед и вперед до татарских селений; взяли с собою в плен татарского князька, чтобы дорогу им указывал.

Собрали казаки еще раз думу и порешили, чтобы ехал Ермак вверх по реке к самому устью, а сами остались внизу. И загорелся тут под горой великий бой между казаками и татарами: как дождь сеются татарские стрелы, и выставили казаки вперед своих соломенных дружинников; видят татары, что сколько ни стреляют они — живы и целы казаки. Диву дались татары.

А Ермак Тимофеевич был уже на реке Сибири, дошел до малого устья, взял в плен самого царя сибирского и послал сказать татарам:

— Сдавайтесь, уже царь ваш у меня в руках.

Смирились татары, пришли к Ермаку с поклоном, принесли дары: куниц и соболей, и жил Ермак в Сибири до самой зимы, а зимой послал в Москву белокаменную своего верного есаула и казаков с богатыми подарками к Грозному царю.

Тихонечко подвигался есаул Кольцо к Москве, пришел в Москву в день святой Пасхи; поднялся он с товарищами на Красное крыльцо, упал на колени перед Грозным царем.

— Надежа, православный царь! Не вели казнить, позволь речь держать: принесли мы тебе повинную голову; кланяется тебе атаман Ермак Тимофеевич богатым сибирским царством, что добыли для тебя казаки, верные твои слуги — прости же нам наши великие вины перед тобою!