— В сравнении с тобой, я был белым и пушистым!

— Неправда!..

Остаток дня пролетел как одно мгновение, мы о чем-то вспоминали, болтали, смеялись.

Мне было так хорошо и уютно, так спокойно, как я не чувствовала себя уже очень и очень давно. Вслед за первой бутылкой откуда-то появилась и вторая, за ней третья. К моменту, когда за бортом корабля поселилась темнота, Лэнс вытащил свою лютню, и мы вовсю распевали старые песенки.

— Ты помнишь, когда-то сочинил песню… Лет восемь или девять назад, — вдруг вспомнилось мне. — Мы еще сидели на яблоне, когда обманули наставника по культурологии и убежали гулять!

— Про ложь, что ли? — Лэнс нахмурил лоб, стараясь сообразить, чего же я от него сейчас хочу.

— Точно! — я встала с кресла, намереваясь подойти к столу, но ноги предательски подкосились, и я рухнула обратно.

Эльфийское вино коварно, обожаю его вкус и аромат, но ненавижу за то, что никогда нельзя угадать — какая же капля станет роковой. У меня вообще с вином ушастых странные отношения… И все равно, не могу отказать себе, когда ощущаю его удивительный букет трав и пряностей.

— Спой, а? — я подперла подбородок рукой, с ожиданием глядя на друга.

— Она же старая, одна из первых моих, не скажу, что самая удачная.

— Мне нравится… спой, для меня…

— Хорошо, но только для тебя, — все же согласился он. — Обычно я столь ранние вещи не пою.

Лэнс не отличался кристальной трезвостью, но пел от этого ничуть не хуже. Он на минуту затих и взял первые аккорды, ласково касаясь струн инструмента.

Я прикрыла глаза, полностью погружаясь в удивительную мелодию. В музыку одной из моих самых любимых песен.

Мама тоже мне лгала, искренне думая, что во благо. Считая, что спасает, оберегает. Лгала, любя… И от этого лишь больнее.

Я не выдержала и тихо начала подпевать Лэнсу, слова сами всплывали из подсознания, поднимались из глубин памяти.

Последний звук стих, и комната погрузилась в тишину.

— Это было удивительно, — я открыла глаза, с нескрываемым восхищением глядя на Лэнса. — Я всегда говорила, что ты поешь безумно красиво.

— Ну, если бы не одна черноволосая и синеглазая девчушка, однажды силой выпихнувшая меня на сцену посреди ярмарки, неизвестно, был бы я тем, кем являюсь сейчас… или нет…

— Был бы, сердце ведь не обманешь. И от своей судьбы не уйдешь. Мне казалось, да и кажется, что лютня в твоих руках оживает.

— Знаешь, я не жалею о пути, по которому когда-то решил пойти, но вот порой, — он задумчиво перебирал струны. — Мне кажется, что я сам теряюсь в том количестве образов и масок, которые приходится одевать на себя вновь и вновь. Словно проживая жизнь своего героя, одну на двоих.

— Лэнс, мы ведь все играем роли. Каждый свою. Кто-то лучше, кто-то хуже. У одних людей этих ролей миллионы, у других — лишь пара. Но… — я пожала плечами. — Разве от этого можно уйти?

— Сомневаюсь, что глядя на тебя как на профессионала в экономических делах, хоть кто-то из клиентов догадался бы, что ты один из лучших мастеров дарханов, — Лэнс залпом осушил свой бокал. — Всегда удивлялся, как в тебе умещались две такие разные сущности. Спокойная, серьезная, настойчивая и рассудительная в работе, но сумасшедший вихрь, огненный шквал эмоций, ярости, бесшабашности в минуты боя с клинками.

— Выходит, это мои ипостаси, мои маски, как назвал их ты.

— Маски, — бард задумался. — Но какие же в этом случае наши истинные лица?

Я промолчала, даже не зная, что на это можно ответить.

Лэнс вдруг тихо запел, вовлекая свою единственную слушательницу в мир новой мелодии. Мне казалось, что музыка эта живет своей собственной жизнью. Яркой, молниеносной, невероятной.

Я заслушалась. Не зря Лэнс так знаменит. Его талант и его баллады сложно не любить.

Какое-то время мы просто сидели молча. Я вертела в руках бокал с остатками вина и наслаждалась полнейшим отсутствием каких-либо мыслей.

— Еще никогда прежде мне не было так приятно выступать для столь небольшой зрительской аудитории, — он рассмеялся.

— Ну, теперь я точно с тобой не расплачусь. Твои песни бесценны, ты всегда попадаешь в яблочко, цепляешь так, что забыть или оторваться невозможно, — я говорила искренне, зная, что это не пустая похвала.

— Вот засмущала бедного пьяного поэта.

— Тебя попробуй смути!!! — пришлось справедливо возмутиться.

Я украдкой зевнула. Усталость и вино сыграли свою роль, и я отчаянно хотела спать, пусть до этого и готова была проговорить с Лэнсом хоть всю ночь.

— Я, наверное, пойду, ночь уже глубокая… завтра еще поговорим, — подняться удалось только со второй попытки. Меня ощутимо штормило, невольно вспоминалось плавание на «Морской звезде» в бурю. Сейчас ощущения были практически такими же.

Лэнс впихнул мне в руку какую-то бумажку.

— Через неделю будет дядин прием. Это приглашение, — язык барда изрядно заплетался. — Меня и так пустят, а ты приходи. Обязательно! Обещаешь?

— Я с удовольствием, но обещать не могу, вдруг буду занята? — я мотнула головой, стараясь попасть в дверной проем.

— Шейн!!! Я уверен, что пару часов ты выделить в своем безумном графике точно сможешь. Для меня.

— Лэнс…

— Считай это платой за песни и поверь, ты еще легко отделалась, — он подмигнул.

— Хорошо, — я не удержалась, вдруг решив, что ничего плохого в приеме нет, особенно если учесть присутствие на нем Лэнса.

Как истинный джентльмен, он даже проводил меня до каюты и вроде как галантно поцеловал руку. По крайней мере, точно постарался это сделать, но, по-моему, промахнулся.

Как я умудрилась добрести до кровати, уже не помню…

Лунная дорожка, серебрившаяся по зеркальной глади спокойного океана, притягивала взгляд словно магнитом. Воздух дышал свежестью и остротой глубокой ночи, звезды в обрамлении темного бархата неба сверкали невыносимо ярко, соблазняя своим светом.

Я резко отвернулась от чарующей картины ночного океана и пристально всмотрелась в чернильную темноту, которая, казалось, подступала к самым носкам моих сапог. Впереди начинались густые и непроходимые заросли тропического леса, занявшего все свободное пространство на восточном склоне главной островной скалы.