– Интересуюсь, – признался я. – Только меня отвлекают эти французы. И батюшка может вернуться.

– Ничего, мы тогда встанем перед ним на колени, как Адам и Ева перед Господом и покаемся.

– А если явятся солдаты?

– Ты прав, нечего разлеживаться, давай еще один маленький разик. Или ты больше не можешь?

– Не нужно меня подначивать.

– Хорошо, не буду. Давай так, сейчас ты послушаешься меня, а потом я тебя. Согласен?

– А я что делаю? – обреченно сказал я. – Только обещай, что это действительно последний раз. Если нас расстреляют как шпионов за раздевание наполеоновской армии, виновата, будешь ты!

– Клянусь! А теперь раздави меня…

Когда, наконец, кончилась эта вакханалия, мы порядком протрезвели. Во всяком случае, сумели одеться в платье уланов без травм и членовредительства. Потом, полюбовались друг другом. Из Матильды получился очаровательный корнет со стройными ножками и аппетитной попкой. Мне форма вахмистра оказалась немного коротка и широка, но если не приглядываться, то сидела вполне прилично. Несмотря на наше состояние, ни патенты, ни офицерское и унтер-офицерское звания, служившие одновременно и удостоверениями личности, ни пики и мушкетоны, штатное оружие второго уланского полка, мы взять не забыли. Оделись по всей форме, перепоясались саблями, я своей, Матильда – французской и превратились в обычных кавалеристов.

Выйдя наружу, мы обнаружили, что слишком увлеклись любовными утехами, уже поздно и если мы не поторопимся, ехать нам придется в темноте.

Вокруг было спокойно. Большая дорога проходила отсюда в версте, и ее шум до деревни не долетал. Оседланные уланские лошади привязанные у ограды недоуздками, скучали в ожидании седоков. Мы выбрали себе двух лучших жеребцов, и я их взнуздал. Матильда отправилась разбираться со своим экипажем. Нам нужно было что-то решить и с каретой и с кучером. Герасим после поминок мирно спал в экипаже. Когда мы его растолкали, старик потерял от удивления способность соображать и никак не мог взять в толк, что хочет от него молоденький французский офицер в красном мундире.

Однако все постепенно устроилось. Пузырева велела кучеру дождаться, пока не уйдет французская армия, и самому добираться в Брянское имение.

Мы опять вернулись в батюшкину избу и собрали необходимые вещи. Женское платье Матильда решила взять с собой, как и я, ранец с непромокаемым платьем, а вот ларцом с «творческим наследием» Пузырева. я распорядился преступно небрежно. Взял только одну связку бумаг, намереваясь, за отсутствием туалетной бумаги, использовать их для «бытовых» целей, ларец, со всем его содержимым оставил на попечение батюшки.

Уланские лошади оказались на удивление хороши. Легкие на ходу и послушные. Матильда, вопреки моим опасениям, уверено сидела в мужском седле. Мы рысью доскакали до Старой Калужской дороги и влились в общий воинский поток. Холодный ветер быстро выдул из меня последние пары алкоголя.

К этому времени уже окончательно стемнело, но вдоль дороги горели костры, что позволяло ехать довольно быстро. Какое-то время мы двигались друг за другом, и разговаривать было невозможно, но когда дорога стала свободнее, поехали в ряд, и Матильда воспользовавшись возможностью, задала давно волновавший ее вопрос:

– Ты был чем-то связан с Виктором?

Рассказывать всю историю встречи с ее покойным мужем мне не хотелось. О покойниках хорошо или ничего, поэтому я ответил неопределенно:

– Мы случайно встретились с ним несколько лет назад, ты сама видела, он меня даже не узнал. Поэтому о связях…

– Я говорю о другом, – нетерпеливо перебила она. – Ты тоже как он, гость из будущего?

Я помедлил с ответом, не зная, стоит ли ее посвящать в свои тайны. Решил погодить и ответил вопросом на вопрос:

– Он что, тебе все о себе рассказал?

– Да, конечно, у нас не было тайн друг от друга, – самоуверенно, как все жены, ответила она.

В этом я уверен не был, но спорить не имело смысла. Я совсем не знал их отношений, хотя то, как вчерашней ночью Пузырев охарактеризовал жену, не говорило о том, что они были особенно близки.

– И как ты к этому относишься? – осторожно спросил я.

– Хорошо отношусь, – засмеялась Матильда и тут же сменила тему, почему-то вспомнила то, что между нами сегодня произошло. – Тебе понравилось?

– Не знаю, я был слишком пьян, – отшутился я, чтобы не провоцировать любовные признания, это пока было невовремя, да и неуместно.

Француженка промолчала. Рассмотреть ее лица я не мог, потому не понял, как она отреагировала на мой ответ. Однако по следующему вопросу стало понятно, что он ее не удовлетворил:

– А зачем ты ночью пошел за нами в лес? Сознайся, я тебе сразу понравилась, и ты собирался, – она не договорила и так близко ко мне подъехала, что соприкоснулись наши ноги.

Врать и придумывать романтическую историю о любви с первого взгляда, я не захотел и рассказал, так как было на самом деле:

– Увы, должен тебя разочаровать. Пошел я не за вами, а за разбойниками. Я случайно с ними столкнулся на дороге, и подслушал их разговор. Почему-то они хотели меня убить. Поэтому я и следил за ними. Когда они пошли за вами, решил их остановить. Если бы твой муж не понес в лес ларец, мы бы с тобой вряд ли познакомились.

– Жаль, а я думала, что ты спасал меня, – сказала Матильда.

Я почувствовал себя виноватым, и не оправдавшим надежд, но что сказано – то сказано и переигрывать было уже поздно. Какое-то время мы ехали молча. Был уже поздний вечер, почти ночь, но по Старой Калужской дороге движение не прекращалось. На юг ускоренным маршем продвигался Пятый корпус принца Богарне.

– Давай возьмем в плен какого-нибудь французского генерала, – совершенно неожиданно, без какой-либо связи с тем, о чем мы только что говорили, предложила Матильда, – и отвезем его в Петербург.

– Зачем нам генерал? – засмеялся я. – И как ты собираешься брать его в плен?

– Очень просто, – серьезно сказала она, – сначала выследим, потом я его буду отвлекать, а ты подкрадешься сзади и наденешь на голову мешок. Потом мы его свяжем и отвезем государю.

План, мягко говоря, был наивным и детским, но после того как она «развела» уланов, я не был склонен, снисходительно посмеиваться над ее причудами. Признаться, даже немного испугался, что Матильда, и правда, попытается проделать что-нибудь подобное, потому, прочувствованно ее попросил:

– Давай пока обойдемся без генералов, как бы нам самим не надели мешки на голову. Ты, как я понимаю, воюешь на нашей стороне?

– А на чьей еще я должна воевать? – удивилась она.

– Ну, ты же все-таки француженка.

– Ну и что? Родилась-то я здесь. И, знаешь, мне почему-то больше нравится быть барыней в России, чем куртизанкой во Франции. А если говорить серьезно, то с маминой родиной меня связывает только пролитая кровь. В революцию ее родителей казнили, как аристократов, хотя никакими аристократами они не были, обычными небогатыми горожанами. Все ее родные погибли, только ей одно удалось спастись и бежать. После долгих скитаний пробраться в Россию. Здесь она родила меня.

– Понятно, значит, тебе есть, за что ненавидеть революцию и ее первого консула.

– Бонапарта? Нет, скорее Робеспьера. Бонапарт мне даже нравится как мужчина, – лукаво сказала она. – А ведь ты до сих пор мне не сказал, чем кончится эта война? Ты ведь знаешь будущее. Виктор почему-то не хотел мне ничего о нем рассказывать.

– Ну, какая тут тайна. Сама подумай, чем может кончиться война против России! Скоро эти ребята, – кивнул я на пешую колону, которую мы обгоняли по обочине дороги, – будут штурмовать Малоярославец. Главное, чтобы их армия не прорвалась на юг. Я даже пытался познакомиться с пасынком Наполеона, думал воздействовать на Бонапарта через него. Припугнуть, что у Кутузова там огромные силы. Жаль, что ничего у меня не получилось.

– Почему? – живо заинтересовалась Матильда.