Водка развязала язык еще недавно сдержанному и осторожному Илье, и он, еле ворочая языком, начал хвастаться своими талантами. Я надеялся, что он что-нибудь расскажет о помещике, но скоро его заклинило, и он вообще замолчал.

Наконец мы добрались до ворот, и вошли во двор. Там никого не оказалось. Я спросил Илью в каком сарае заперли француза. Он посмотрел на меня мутными, бессмысленными глазами, попытался что-то сказать, но у него ничего не получилось. Лицо исказила гримаса, а изо рта начала вытекать слюна. Он опьянел как-то неправильно и выглядел скорее больным, чем пьяным. Я подумал, об отравленном вине, которого было много в доме, и спросил:

– Что ты пил?

Илья не ответил и начал оседать на землю. Потом его начало рвать. Он ползал по двору на четвереньках, теряя человеческий облик. Я его оставил и пошел в дом. Выломанные двери висели на одной петле. Я заглянул в залу и остановился на пороге. На полу в самых экзотичных позах лежали люди. Среди них были и обе женщины. В нос ударил такой мерзкий запах, что пришлось зажать нос.

Догадаться, что здесь произошло, было несложно. Все почему-то опились отравленным вином. Я вышел из дома на свежий воздух. Илья уже затих и лежал, скорчившись перед крыльцом.

Я побежал через двор к службам. Двери в конюшню оказались открыты настежь. Я туда только заглянул и бросился дальше. В сенном сарае Матильды не оказалось. Дверь крайнего сарая оказалась подперта колом. Я отбросил его и вошел внутрь. Моя бедная, подруга стояла посередине сарая на коленях. На нее были надеты примитивные деревянные колодки, а в рот засунут кляп.

– Сейчас, потерпи, я тебя освобожу, – сказал я, помогая ей подняться, но у нее оказались еще и связанными ноги.

Пришлось вынести ее наружу на руках и там разрезать веревки и снять оковы. Выглядела Матильда жутко, все лицо разбито и в крови. Однако, – и это было главное, – жива, и полна свирепой ненависти.

– Где этот негодяй?! – первое, что спросила он, когда я осторожно освободил ее от кляпа. – Ты его убил?

– Нет, он уехал, а все его люди, что оставались здесь – мертвы, – ответил я, помогая ей подняться.

– Тогда что мы стоим, его нужно догнать! Седлай лошадей! – закричала она, вырвалась и, шатаясь, пошла в конюшню.

– Подожди, куда ты в таком виде! – попытался я ее остановить. – Я не знаю, куда он уехал, а тебе нужно хотя бы умыться!

Женщина остановилась и, теряя силы, опустилась прямо на землю, потом обижено спросила:

– Почему тебя так долго не было?

– Пришел, как только выбрался из подземного хода, – ответил я. – Давай я помогу тебе дойти до колодца.

Я довел ее до колодезного сруба, усадил на его край и достал воротом ведро воды. Матильда безучастно сидела, не обращая ни на что внимание. Я осторожно обмыл ей лицо. Судя по синякам и ссадинам, били ее жестоко, и мне даже показалось, что повредили левый глаз и сломали нос. Во всяком случае, он сильно распух, от чего она сразу лишилась своего задорного очарования.

– Очень больно? – сочувственно спросил я, старясь действовать крайне осторожно, чтобы не причинять ей лишние страдания.

– Ничего, потерплю, мне теперь главное – поймать этого негодяя! – полным ненависти голосом ответила она. – Я заставлю его за все заплатить! Ты даже не представляешь, что это за мерзавец!

После того, что я видел всего несколько минут назад в охотничьем доме, я это вполне представлял. Мало того, не меньше Матильды хотел встретиться с благородным стариком. Однако, пока она находилось в таком плачевном положении, ни о какой погоне не могло быть и речи. К тому же я не знал, ни где находится имение, ни даже имени помещика. Также не стоило забывать, что война еще не кончилась, и по округе бродят десятки тысяч вражеских солдат, беженцы, партизаны и мародеры.

– Поймаем, куда он денется, – бодро ответил я. – Погоди, я тоже умоюсь.

Сделать это оказалось тоже не просто, мою одежду и лицо покрывал слой жидкой грязи. Пришлось с головой окатить себя водой, благо одежда у меня была непромокаемая.

– Все, – сказал я, оканчивая водные процедуры, – теперь пойдем лечиться.

С моей помощью Матильда встала, и мы пошли в сенной сарай.

Первым делом я соорудил ей ложе из сена. Теперь, когда у нее прошел первый запал, Матильда еле двигалась. Мало того, что ее избили, и она стерла на шее и руках колодками кожу, ей видно так выкручивали руки, что, кажется, растянули сухожилия. Я и сам чувствовал себя таким разбитым, словно прополз на коленях и животе четверть километра, так что парочка из нас получилась вполне подходящая.

– Сейчас немного приду в себя и начну тебя лечить, – пообещал я, ложась рядом с ней. – Ничего, все скоро наладится, главное, что мы живы.

Она не ответила, закрыла глаза и, мне показалось, впала в полудрему. Я сначала занялся собой, постарался максимально расслабить мышцы, чтобы дать им хоть немного отдохнуть. Получилось это у меня не самым лучшим образом. Несмотря на все усилия, никак не проходило внутреннее напряжение, а когда я кое-как справился с нервами, на меня навалилось вялое безразличие. Я понимал, что нужно взять себя в руки и заняться Матильдой, но никак не мог собраться. Сил не было даже на то, чтобы просто сесть, не то, что на экстрасенсорику. Так я и лежал на сене, трусливо отдаляя начало активных действий. Матильда уже немного пришла в себя, но лежала не шевелясь. Она долго, не мигая, смотрела в потолок, потом сказала, не поворачивая головы:

– Зря я тебе не послушалась и вернулась, мне нужно было остаться с тобой.

Я, после того, что мне пришлось вытерпеть в туннеле, так не считал. Останься она со мной, мы могли вообще оттуда не выбраться. Пробормотав что-то невразумительное, я заставил себя повернуть голову и дружески ей улыбнуться. Она восприняла мой взгляд по-своему и задала главный для женщины вопрос:

– У меня сильно изуродовано лицо?

– Да, – честно признался я, – но все обойдется. Синяки проходят быстро.

О распухшем, ставшем бесформенным носе, я ей ничего не сказал.

– Он сюда не вернется? – после минуты молчания, спросила она.

Спрашивать о ком она говорит, нужды не было. Я сказал то, что узнал о помещике:

– Он повез в имение хоронить своего чернокнижника.

– А кто убил его дворню? Ты?

– Нет. Они, скорее всего, отравились вином. Только непонятно, сами или это сделал барин.

Мы опять какое-то время лежали молча. Потом я все-таки заставил себя встать. Матильда не шевелясь, следила за мной одними глазами. Я пошел к выходу и на всякий случай осмотрел двор. Там все было без изменений.

– Я скоро вернусь, – сказал я, – попробую размяться.

Однако сказать о предстоящей разминке оказалось легче, чем ее сделать. Любые движения отдавались мозжащей болью в стертых локтях и коленях. В голове творилось невесть что, будто внутри нее находился гремучий студень. Пришлось заставить себя, пересилив головную боль и слабость, начать делать гимнастические упражнения. И, удивительное дело, скоро я почувствовал, что мне становится легче. Теперь я хотя бы мог двигаться без особых усилий.

Кончилась разминка тем, что я смог легкой трусцой обежать вокруг сарая. Когда я вернулся в сарай, оказалось, что Матильда спит. Это было к лучшему. Я сел рядом с ней и поднял над ней руки. В нормальном состоянии, вылечить ее для меня не составило бы особого труда. Тем более, что травмы у нее оказались локальными, без повреждения внутренних органов, и лечение их не требовало от меня большого напряжения, Однако в том состоянии, что я находился и небольшого усилия хватило, чтобы окончательно лишиться сил. Экстрасенсорика так меня вымотала, что я практически потерял сознание. И вот в самый кульминационный момент, когда я лежал, откинувшись на спину, и не в силах был пошевелить ни рукой, ни ногой, в сарай вошел нежданный гость.

Не узнать его я не мог, даже при том, что половина его головы оказалась в застывшей крови. Незваный гость удивленно уставился на наше импровизированное ложе и спросил: