– Я вот все раздумываю: откликнулся ли народ на ваш вчерашний призыв?

– Разумеется, откликнулся. За последние сутки на электронный адрес в мой офис пришло восемьдесят тысяч писем.

Кроули помолчал.

– Восемь тысяч?

– Нет, сэр, – ответил Спейтс. – Восемьдесят.

Кроули ошеломленно моргнул.

– От кого же? – спросил он, опять немного помолчав.

– От зрителей, конечно.

– Наверняка вы не рассчитывали на подобный успех? Или я ошибаюсь?

– Не ошибаетесь. Но мое вчерашнее выступление задело их за живое. Впрочем, ничего удивительного тут нет. Если правительство пускает собранные с населения деньги на то, чтобы доказать, будто Господь лжец, то христиане, несомненно, восстанут.

– Да, само собой. – Кроули снова растянул губы в улыбке. Восемьдесят тысяч! Узнай об этом хоть самый храбрый конгрессмен, тотчас перепугался бы до смерти.

Официант принес напитки, и Кроули подождал, пока он не удалится. Спейтс схватил запотевший стакан и жадно отхлебнул.

– Перейдемте к вопросу о судьбе «Времени Господнего» и прочих моих дел.

– Да, конечно. – Кроули похлопал по пиджаку в том месте, где с внутренней стороны располагался карман. – Все, что вас интересует, при мне.

– Что говорят в Вашингтоне?

Из своих источников Кроули знал, что многие конгрессмены тоже получили пропасть электронных сообщений и что им целые сутки пытаются дозвониться, однако лоббист не спешил порадовать Спейтса, чтобы тот не заломил несусветную цену.

– Через толстые вашингтонские стены подобные новости пробиваются не так скоро.

– А масса моих зрителей заявляют, что отправили копии писем и конгрессменам.

– Несомненно, – поспешил исправить ошибку Кроули.

У столика вновь возник официант. Спейтс и Кроули сделали заказы.

– Если не возражаете, – сказал Спейтс, – я хотел бы забрать деньги сейчас. А то принесут еду и обляпаем их жиром.

– Да-да, естественно. – Кроули достал из кармана конверт, будто между прочим положил его на скатерть и чуть покривился, когда Спейтс перегнулся через стол и открыто схватил деньги. Из-под манжета выглянуло мясистое, поросшее оранжевыми волосами запястье. «Стало быть, этот отвратный цвет – его натуральный», – отметил Кроули. Удивительно. Самое немыслимое в этом толстяке – самое естественное. Может, это далеко не единственная его странность? Кроули постарался не обращать внимания на свою неприязнь к сотрапезнику.

Спейтс разорвал конверт, ковырнув бумагу отманикюренным ногтем, извлек чек, поднес его ближе к свету и внимательно изучил.

– Десять тысяч долларов, – медленно прочитал он.

Кроули осмотрелся и вздохнул с облегчением: в этой части ресторана они до сих пор сидели одни. О сдержанности и хороших манерах преподобный как будто не имел понятия.

Спейтс крутил чек в руках.

– Десять тысяч долларов, – повторил он.

– Надеюсь, сумма вас устраивает? – полушутливым тоном спросил лоббист.

Преподобный вернул чек на место, засунул конверт в карман пиджака и, не отвечая на вопрос собеседника, произнес:

– Знаете, сколько у меня затрат? Каждый день христианских трудов обходится мне в пять тысяч долларов. Неделя – в тридцать пять. А год – почти в два миллиона.

– Суммы внушительные, – ровным голосом произнес Кроули.

– Вашей проблеме я посвятил целый час своего драгоценного времени. В пятницу я собираюсь снова поднять этот вопрос. Смотрите «Америка за круглым столом»?

– В обязательном порядке. – Кроули знал о связях Спейтса с кабельным христианским каналом и о ток-шоу, в котором он участвовал, однако не смотрел это шоу ни разу в жизни.

– Буду повторять об этом еще и еще раз, – произнес Спейтс. – Пусть вся страна содрогнется от праведного христианского гнева.

– Очень вам благодарен, преподобный.

– Сами понимаете, что десять тысяч долларов за подобное одолжение – капля в море.

«Чертов святоша», – подумал Кроули. Он ненавидел иметь дело с подобными пронырами.

– Простите, преподобный… Мне казалось, мы оговорили конкретную и окончательную сумму.

– Так оно и есть. Я оказал вам единичную услугу и беру столько, сколько запросил. А теперь предлагаю долгосрочное сотрудничество. – Спейтс поднес бокал к влажным губам, выпил остатки коктейля, поставил бокал с кубиками льда на стол и вытер рот.

– Я подкинул вам блестящую идею. Есть смысл развить ее, даже… гм… без дальнейших вложений извне, – проговорил Кроули.

– Мой друг, речь об истинной войне, о защите веры. Мы сражаемся с безбожниками на нескольких фронтах. Я в любую минуту могу сменить местоположение. Если вы желаете, чтобы я боролся на вашем участке, будьте добры, вкладывайте в операцию требуемые средства.

Официант принес заказ. Спейтс заказал себе хорошо прожаренный бифштекс из вырезки, и теперь кусок мяса за тридцать девять долларов цветом, размером и формой напоминал хоккейную шайбу. Преподобный потер руки и наклонился над тарелкой. До Кроули с секундным опозданием дошло, что его сотрапезник благодарит Господа за еду, а не нюхает ее.

– Чего-нибудь еще, господа? – спросил официант.

Спейтс поднял голову и взял бокал.

– Повторите. – Он проводил удаляющегося официанта внимательным взглядом слегка прищуренных глаз. – По-моему, этот человек – гомосексуалист.

Кроули глубоко вздохнул, чтобы не выходить из себя.

– Какого рода сотрудничество вы предлагаете, преподобный?

– Дайте подумать. Надо сделать так, чтобы и вы, и я оставались довольны.

Кроули терпеливо ждал.

– Скажем, пять тысяч в неделю, с условием, что я буду упоминать об «Изабелле» во время каждой проповеди и посвящу ей по крайней мере одно ток-шоу.

«Ну уж нет», – подумал Кроули.

– Десять тысяч в месяц, – твердо сказал он. – При условии, что во время каждого выступления вы будете говорить о проекте не менее десяти минут. Что же касается ток-шоу… Первое посвятите «Изабелле» полностью, а на всех последующих можете просто упоминать о ней. Платить я буду в конце месяца, после проделанной работы. А оформлять платежи как благотворительные вклады по всем установленным правилам и прикладывать к каждому соответствующее письмо. Это мое первое, последнее и единственное предложение.

Преподобный Дон Т. Спейтс печально взглянул на собеседника. Внезапно его лицо расплылось в радушной улыбке, а на стол легла веснушчатая рука, вновь демонстрируя оранжевую шерсть.

– Бог отблагодарит вас, мой друг.

Во вторник рано утром, перед завтраком, Форд сидел на кухне в своем домике и изучал стопку досье. Естественно, незаурядные умственные способности никого не спасают от превратностей судьбы. Однако на долю здешних ученых их выпало больше, чем можно было вообразить. Кто-то в детстве страдал от крайней нужды, кому-то достались непутевые родители, кто-то не мог определиться с половой ориентацией, многие познали на собственном опыте, что значит нервный срыв, двое даже становились жертвами банкротства. Тибодо уже в двадцать лет поставили диагноз «пограничное личностное расстройство», и она с тех самых пор сидела на специальных медпрепаратах. Чеккини подростком вовлекли в некую религиозную секту. Эдельштайн время от времени впадал в глубокую депрессию. Сен-Винсент был алкоголиком. Уордлоу страдал посттравматическим стрессовым расстройством, после того как в пещере, в афганских горах Тора-Бора, у него на глазах его командиру отстрелили голову. Тридцатичетырехлетняя Коркоран успела дважды побывать замужем и дважды развестись. Иннс получил строгий выговор с занесением в личное дело за то, что спал с пациентами.

Одной Рей Чен было как будто нечего скрывать. Ее мать, китаянка, много лет назад переселилась в Америку и теперь владела рестораном. Долби тоже вроде бы казался относительно нормальным, если не заострять внимания на том, что он родился и вырос в одном из самых неблагополучных районов Уоттса, и на том, что его брат, случайно получив пулю в уличной перестрелке, был парализован.