— Ну разумеется! — немедленно согласился членкор. — Хотите, я вам привезу их сам?

— Нет-нет! Не стоит… — испуганно отказалась Татьяна Николаевна. — Я сама… Я уже еду!..

Она бросила трубку и, торопливо одевшись, выскочила из дома. «Ночной бомбила» заломил неслыханную цену, но она, не торгуясь, согласилась. Катя говорила, что адвокату вперед можно было заплатить только половину, поэтому важно было собрать деньги сегодня, чтобы уже завтра постараться с ним встретиться и обо всем договориться.

Дверь ей открыл сам Юрий Ростиславович, его молодая жена к гостье не вышла. Хозяин провел Татьяну Николаевну в гостиную и, извинившись, вышел.

Он вернулся через минуту и положил на стол перед Сашиной мамой несколько пачек в банковской упаковке и тонкую стопочку сторублевок россыпью.

— Вот, — хмуро сказал он. — Пока все. Остальное завтра сниму с книжки…

— Спасибо вам, Юрий Ростиславович, — глядя на эту невероятную гору денег, Татьяна Николаевна едва сдерживала слезы благодарности.

— А, бросьте… — с досадой дернул плечом членкор и, опустив голову, глухо спросил: — Таня, вы можете мне сказать, что произошло с нашими сыновьями?.. Когда это началось?

Женщина беспомощно теребила платок на груди, она сама хотела бы найти ответ на этот вопрос.

— Я не знаю… Саня всегда был такой… такой справедливый, понимаете?

Негромко хлопнула входная дверь. Оба родителя встревоженно переглянулись. Разом помрачневший Юрий Ростиславович поднялся и быстро вышел в прихожую.

Там, разя перегаром и пошатываясь, как былинка на ветру, его единственный и бесконечно любимый сын Космос пытался развязать на ботинке шнурок.

— О, папа… — изо всех сил стараясь казаться трезвым, широко улыбнулся Космос.

— Ты где был? — сдерживая закипающий гнев, спросил отец.

— Пап, дай денег, а?.. — продолжая довольно глупо улыбаться, попросил сын.

— Что?!

— Ну дай пару сотен до послезавтра, пап, — повторил Космос. — Ну дай, а?..

— На! — не выдержал Юрий Ростиславович и наотмашь отвесил сыночку звонкую пощечину!

От неожиданной оплеухи парень отлетел в угол и юркнул оттуда в столовую.

— Ты никуда не пойдешь! А ну, раздевайся немедленно! — с яростным ревом кинулся за ним членкор.

— Опять, да?! У меня дела, ты что?! — ещё громче кричал Космос, отступая от взбешенного отца за огромный круглый стол.

— Я никуда тебя не пущу, мерзавец! — Холмогоров, потеряв голову от охватившего его бешенства, гонялся за сыном вокруг стола. — Ты останешься дома! Ты слышишь, что я тебе говорю?! Я отец тебе или кто?!!

— Какой ты мне отец, ты даже денег дать не можешь! Отец называется! — истошно вопил сын.

Космосу удалось выскользнуть из столовой. Он бросился в кабинет, обшарил один за другим ящики стола, где отец обычно хранил деньги — пусто. Он метнулся в гостиную, к старинному бюро, но и там денег не оказалось. Раздраженный неудачей Космос развернулся и… столкнулся взглядом с изумленной, испуганной, ошеломленной тем, что ей довелось увидеть и услышать, Сашиной мамой.

— Здрасьте, теть Тань… — опешил в первую секунду он.

— Здравствуй, Космос, — еле вымолвила Татьяна Николаевна.

— Извините, теть Тань… — он быстро пришел в себя, наклонился к столу и взял из денежной стопки две сторублевых бумажки. — С Сашей все в порядке… — конспиративным тоном добавил Космос и выскочил в прихожую.

Но там, у дверей квартиры, стоял, перекрыв ему проход, мрачный и решительный, как Печорин перед дуэлью, Юрий Ростиславович. Отец.

Папа.

Он схватил Космоса за плечи и с холодной яростью спросил:

— Белов на даче?

— Тебе какое дело! Пусти! — дернулся Космос.

— Как это — какое дело?! — свирепо прошипел сыну в лицо членкор. — Я твой отец, негодяй!.. Я дал тебе ключи! А он убил человека! Его ищут!

Внезапно Космос перестал дергаться, тоже взял отца обеими руками за плечи и приблизил к нему лицо.

— Он мой друг, — неожиданно тихо и твердо сказал он. — И я дам ему защиту. Понял, папа?..

Заглянув в его глаза, Юрий Ростиславович вдруг отчетливо увидел, что его сын совсем не так пьян, как кажется. И ему стало совершенно ясно, что его слова — не пьяный треп, не дешевая мальчишеская поза. Это — стойкое убеждение, приумноженное максимализмом молодости, некоторым романтизмом и несокрушимой верой в святость уз мужской дружбы.

Отец опустил глаза и прижался щекой к плечу переросшего его почти на целую голову сына.

— Сынок, тебя посадят!.. — тоже тихо, с болью, сказал он.

— Мне все равно, — ответил Космос. — Пусти. Юрий Ростиславович, не поднимая глаз, шагнул в сторону. Он услышал, как за Космосом захлопнулась тяжелая входная дверь. Отец вытер выступившую на лбу холодную испарину, поднял голову и прокричал:

— Надя! Сигару, кофе и все мои записные книжки! Срочно!

XXXVIII

Стылая осенняя ночь накрыла поселок тишиной и покоем. Шалый ветерок, заблудившийся среди кустов сирени и смородины, охлаждал тяжелую от хмеля голову, выдувал пьяный кураж и навевал легкую, необременительную грусть.

Пчела сидел на крылечке, нацепив на голову маску и трубку для подводного плаванья. С методичностью автомата он глубоко вдыхал сигаретный дым и с силой выпускал его в трубку. Впрочем, это занятие его, похоже, забавляло не сильно. Угар веселья сменился вялой апатией. Ему было спокойно и скучно.

Позади него скрипнула дверь — из дома вышел зябко поеживающийся от ночной прохлады Белов.

— Пчел, дай огонька, а?

— На… — протянул ему свою сигарету Пчела. Белов прикурил и присел на ступеньки рядом с другом. Пчела глубоко затянулся и снова выпустил тугую струю дыма из трубки.

— Знаешь, я всю жизнь мечтал быть аквалангистом… — задумчиво сказал он.

— Будешь, — уверенно кивнул Саша и добавил: — А я — вулканологом…

— Будешь.

— Не факт… — с сомнением покачал головой Саша.

— Ну что, как она? — показал взглядом назад Пчела.

— Замаялась, маленькая… спит, — небрежно бросил Белов.

— Махнемся не глядя? — без всякого энтузиазма предложил друг. — Я к твоей, а ты мою бери.

— Да ну, с меня хватит, — поморщился Саша. — И так башка уже трещит.

— Нет так нет, — легко согласился Пчела и вздохнул. — Космос чего-то не едет…

И тут вдруг ночную темень вспороли лучи от мощных прожекторов, и в полночной тишине прогремел усиленный мегафоном жесткий, какой-то металлический, словно и не человеческий голос:

— Приказываю всем оставаться на своих местах! Дом оцеплен. Белов, ты под прицелом!

От неожиданности Пчела выронил сигарету. Парни коротко переглянулись.

— Пчел, ты со мной? — быстро спросил Саша. — Угу…

— За домом — забор, за ним — лес…

— Белов! Повторяю: ты под прицелом. Руки за голову и два шага вперед! — гремел мегафон.

Оба поспешно подняли руки, но с места не двинулись. Пчела еле слышно выматерился.

— Белов, повторяю: два шага вперед!.. Считаю до трех и открываю огонь на поражение.

— На счет «раз»… — шепнул Саша.

— Мамочка… — выдохнул рядом Пчела.

— Раз!.. — громыхнуло из мегафона.

Оба разом бросились на землю, и тут же ночь взорвалась яростной канонадой. Десятки пуль, со свистом пролетая над их головами, впивались в старые дощатые стены, крошили кирпич фундамента, били стекла, срезали уже облетевшие ветки кустов и деревьев. В доме заполошно, в голос, завизжали насмерть перепуганные девчонки.

Белову сразу удалось укрыться за перевернутой лодкой, Пчеле повезло меньше — сумасшедшим огнем его прижало к земле, и он полз вдоль фундамента, укрываясь в мелкой водосточной канавке. Саша увидел торчащую плавательную трубку — её густо осыпала кирпичная крошка, сыпавшаяся от пуль.

— Пчела, сюда! — перекрывая грохот пальбы, крикнул Саша, бросаясь к другу.

Он схватил его за руку и выдернул за лодку. Оттуда они, согнувшись в три погибели, юркнули за угол дома. Молнией перемахнув через забор, парни что было мочи рванули вниз по склону — к темной стене леса.