И снова — кофе, снова — сигара, снова — потрепанные страницы записных книжек… И опять мерные шаги по гостиной, и змеящийся за аппаратом черный шнур…

— Хорошо, ты не можешь — я это понял. А кто тогда может? Кто?.. Ах, господь бог?!. Ну-ну, низкий поклон тебе за помощь, Сергей Сергеич…

Ночь таяла, как шоколадка на солнцепеке. Край неба посерел, наступало безрадостное утро.

Членкор шмякнул трубку на телефон и, шумно выдохнув, достал носовой платок. Он неторопливо вытер губы, промокнул взмокший лоб и так же неспешно спрятал платок в карман. Сашина мать с замиранием сердца ждала, что он скажет на этот раз.

Тремя стремительными шагами Холмогоров пересек гостиную и, откинув крышку пианино, взял несколько громких бравурных аккордов.

— Все, — повернулся он к Татьяне Николаевне. — Отмазал.

— Как отмазали? — боясь поверить в удачу, дрожащим голосом спросила Сашина мать.

— Э-э-э, Татьяна Николаевна, где мы с вами живем?.. — Юрий Ростиславович налил себе хорошую дозу коньяку и, крякнув, лихо его опрокинул. — Все сразу, конечно, не образуется, но люди помогут и постепенно, плавно спустят это дело на тормозах. Вы пока своего Сашку куда-нибудь к родне спрячьте, подальше от Москвы. А через полгода-год, когда все утихнет, сможет вернуться.

Он сдержанно улыбнулся — с тайной гордостью и сознанием выполненного долга мужчины и отца. На глазах у измученной Татьяны Николаевны выступили слезы.

— О, Господи… Как мне вас благодарить, Юрий Ростиславович?

— Никак, — накрыв её руку своей, покачал головой членкор. — Вы же понимаете — я тоже боюсь потерять своего сына. Так что давайте будем считать, что наши интересы совпадают. А ваш Сашка, я думаю, все-таки возьмется за ум.

Что делать с раненым Сашей не знал никто. Понятно, что надо было искать врача, но знакомых медиков не было ни у кого, а соваться в первую попавшуюся больницу с пулевым ранением — означало сдать друга своими собственными руками.

Отъехав подальше от злополучных дач, они остановились и сделали Белову качественную перевязку, обмотав его бок всеми бинтами, что нашлись в аптечках. Только после этого «Линкольн» направился в Москву.

Друзья бесцельно колесили по предрассветной столице, тщетно стараясь придумать выход из создавшегося положения. Саше хуже не становилось, даже наоборот — то ли от новой, более тугой перевязки, то ли оттого, что успел свыкнуться с болью, — он почувствовал себя бодрее.

Белов, конечно, видел, что его друзья не знают, как с ним поступить. Он и сам не знал этого. Но зато он знал другое — нельзя, ни при каких обстоятельствах нельзя поддаваться унынию и опускать руки. И, как часто случалось в их компании в затруднительных ситуациях, решил взять инициативу на себя.

— Кос, давай на смотровую, — сказал он водителю.

— Да ладно, что там делать, Сань?.. — озабоченно буркнул Космос.

— На смотровую, Кос, — негромко, но твердо повторил Белов.

Космос переглянулся с Пчелой — тот едва заметно кивнул. «Линкольн» повернул к Университету.

Когда машина остановилась на смотровой площадке, уже начало светать. Друзья вышли из машины. Последним, при помощи Фила, осторожно выбрался Саша.

В утренней дымке перед ними раскинулась величественная панорама Москвы.

— Саня, давай сюда, к парапету… И руку сильней прижимай, чтоб кровь не сочилась… — Фил, пристроив Белова, повернулся к Космосу. — Кос, делай что хочешь, но надо искать больничку.

— Какая больничка, ты что? Концы везде паленые… — с мрачным видом жевал губы Космос. — Надо как-то разруливать… Блин, я не знаю, что делать…

— Ты же у нас все всегда знаешь!

— Да пошел ты!

— Сваливать надо, сваливать… — пробормотал Пчела. — Куда-нибудь за уральский хребет!

— Тогда погнали к твоим «старшакам»! — теряя терпение, предложил Космосу Фил.

— Ты вообще соображаешь, что несешь?! — вытаращил на него глаза Космос. — Это же прямая подстава!.. Да нас за такие пенки на перо посадить могут!

— Братья, по-любому… — вдруг тихо и взволнованно заговорил Белов. — Спасибо вам… Я… я вас никогда не забуду… Клянусь, что никогда, никого из вас я не оставлю в беде. Клянусь всем, что у меня осталось…

— Братуха, перестань!

— Ты что, Сань, помирать собрался?

— Хорош ты, правда… — успокаивая его, наперебой загалдели друзья.

Но Белов словно не слышал их. Пристально заглядывая в глаза каждому, он продолжил — ещё торжественней, ещё громче, и ещё тверже.

— Клянусь, что никогда не пожалею о том, в чем сейчас клянусь! И никогда не откажусь от своих слов… Клянусь!

Он протянул вперед ладонь, и её тут же накрыла широкая ладонь Фила.

— Клянусь!.. — глухо вымолвил он.

— Клянусь!.. — легла сверху ладонь Пчелы.

— Клянусь!.. — тяжело опустилась ладонь Космоса.

— Клянусь!.. — ещё раз повторил Белов и положил поверх четырех скрещенных рук свою вторую руку — густо перепачканную собственной кровью.

Над огромным городом поднималось солнце. Начинался новый день, сулящий и новые радости, и новые проблемы, и новые беды. Друзьям пора было уезжать, но они медлили, не в силах разорвать узел своих сцепленных ладоней.

На запястье окровавленной Сашиной руки неслышно тикали часы. И никто из этой четверки ещё не знал, что эти часы только что начали отсчет нового этапа в судьбе всех и каждого — времени БРИГАДЫ.

Поначалу все шло именно так, как и предполагал Юрий Ростиславович. Сашино дело сразу прикрыть не удалось, его спускали на тормозах. Сначала следователю Сиротину мягко, но доходчиво объяснили в неком высоком кабинете, что рвение по этому делу — излишне, что, в сущности, Мухин — обычный бандит, и кто бы ни был его убийца, он, объективно говоря, оказал всему советскому обществу небольшую услугу, избавив его от такой мрази, как убитый.

Сиротин оказался человеком понятливым. Он полностью переключился на другие дела, а на все вопросы Каверина только бессильно разводил руками. Тот попытался подключить свои связи, чтобы как-то надавить на Сиротина или добиться передачи дела другому следователю. Он даже напрямую заявлял, что имеет оперативную информацию о месте, где скрывается Белов. На что ему тоже мягко и тоже доходчиво было сказано, что преступность в стране поднимает голову, и органы правопорядка не могут, забросив все остальные дела, заниматься лишь убийством его беспутного двоюродного братца.

Каверин тоже был сообразительным человеком и сразу прекратил все попытки ускорить следствие. Ему стало ясно — где-то наверху Белова решили отмазать, и он, старший лейтенант милиции, просто не в силах воспрепятствовать этому.

И он смирился. Смирился с тем, что проиграл этот бой. Но только один этот бой, а не всю войну. Когда-нибудь — Каверин был уверен в этом — их с Беловым пути снова пересекутся, и тогда-то он прижмет ему хвост по-настоящему!

А Саша… Саша зализывал раны… Тогда, ранним октябрьским утром, Космос все-таки рискнул и отвез друга прямиком к своим старшакам. Тем о Белове было известно немногое, но главное — то, что этот парень загасил Муху, — они знали. Так ли все это было на самом деле или нет — никого, по большому счету, не интересовало.

Важно было другое — на той стороне, в лагере люберецких, многие были убеждены, что Муха получил пулю именно от Белова. Поэтому принять беглеца сейчас, когда его физиономия светилась на каждом столбе, дать ему кров и защиту — означало не только пойти на возможный конфликт с властями, но и бросить открытый вызов сильному и опасному конкуренту.

Как ни странно, именно это соображение и решило дело в пользу Белова. С люберецкими давно существовали трения, локальные стычки из-за спорных точек и территорий случались едва ли не каждый месяц. Конкуренты вели себя беспардонно, пренебрегая не только прежними договоренностями, но и принятыми в их среде понятиями. Необходимость поставить наглецов на место была совершенно очевидна, и, что называется, давно назрела. Кстати подвернувшийся Белов мог послужить прекрасным поводом для крупной и решительной разборки. Причем в этом случае зачинщиками конфликта становились бы люберецкие — а это означало, что «общественное мнение» наверняка было бы против них.