– Я знаю, что вас считают превосходным стрелком и фехтовальщиком. Знаю и о том, что вы участвовали в нескольких дуэлях. Полагаю, все поединки случались из-за женщин?

Джоселин сдержанно поклонился.

– Я знаю и о том, – продолжала Джейн, – что вы привыкли вступать в связь с замужними женщинами, что таинство брака для вас – ничто, что вам нисколько не жаль обманутых мужей.

– Вы, похоже, немало обо мне знаете, – насмешливо улыбнулся Трешем.

– Чтобы не знать об этом, надо быть абсолютно глухой, К тому же вы с презрением смотрите на всех, кто стоит ниже вас на социальной лестнице, а ведь таких большинство, и все они, по вашему мнению, рождены лишь для того, чтобы прислуживать вам.

– И они не заслуживают даже того, чтобы им говорили «спасибо», – с готовностью подхватил Джоселин.

– Вы привыкли заключать самые вздорные и рискованные пари, но при этом вам нисколько не жаль Фердинанда, вашего брата, который вполне может свернуть себе шею из-за глупого спора.

– Фердинанду ничего не грозит. Он такой же, как я, и шея у него крепкая.

– Вы хотите лишь одного – чтобы он выиграл гонки. Чем он рискует – вас не интересует. Хотя могу предположить: вы бы и сами с удовольствием приняли участие в гонках, рискуя свернуть себе шею.

– Нет смысла затевать гонку, если не надеешься победить, мисс Инглби. Хотя считаю, что не следует терять достоинства в случае проигрыша. Значит, вы решили меня отчитать? Захотели поучить меня хорошим манерам?

– Не мне вас учить, ваша светлость. Я просто высказываю свои мысли.

– Вы обо мне не слишком высокого мнения.

– Но вас мое мнение абсолютно не интересует, – заметила Джейн.

– И не только ваше, – снова рассмеялся Джоселин. – Впрочем, так было не всегда. Мой отец внес свою лепту в воспитание джентльмена и, так сказать, поставил точку. Я стал именно таким, каким он хотел меня видеть. Возможно, мисс Инглби, вам даже повезло, что вы выросли без отца и без матери.

– Ваши родители, должно быть, очень любили вас.

– Любили? – со смехом воскликнул Джоселин. – Боюсь, вы идеализируете это понятие, поскольку не имели счастья насладиться родительской любовью. Вы не знаете, что обычно под этим подразумевается. Если любовь – это когда полностью посвящаешь себя другому человеку, то, должен сказать, такого чувства просто нет в природе. Если же любовь – проявление эгоизма, если объект твоей любви должен обеспечивать тебе ощущение комфорта, то, пожалуй, она существует. Но зависимость – это не любовь. Похоть – тоже не любовь, хотя иногда она является вполне подходящей заменой.

– Я сочувствую вам, – тихо проговорила Джейн. Джоселин поднес к глазам лорнет, но девушка спокойно встретила его взгляд – надменность герцога нисколько ее не смутила. А ведь все женщины вели себя в подобном случае совершенно иначе: одни начинали прихорашиваться, другие смущались. Все, но только не Джейн.

Опустив лорнет, герцог проговорил:

– Мои родители были прекрасной парой. Я никогда не слышал, чтобы родители ссорились. Они произвели на свет троих детей, что является очевидным свидетельством их взаимного чувства.

– Но в таком случае вы опровергаете свою теорию, – заметила Джейн.

– Возможно, все обстояло именно так потому, что они встречались всего лишь раз в году, да и то на несколько минут. Как только отец приезжал в Актон-Парк, мать уезжала в Лондон. А когда она возвращалась, он уезжал. Это соглашение выполнялось неукоснительно.

Дети же, не знавшие, что можно жить и по-другому, принимали такой семейный союз как должное и считали подобную жизнь совершенно естественной.

Джейн промолчала, и герцог продолжал:

– К тому же они умели хранить секреты. Впрочем, любая семейная пара, если она дорожит своим браком, поступает точно так же. В Актоне совершенно ничего не знали о любовных похождениях моей матушки. Я даже не догадывался о том, что у нее есть любовники, пока в шестнадцать лет не приехал в Лондон. К счастью, лицом и статью я пошел в отца. То же самое можно сказать об Ангелине и Фердинанде. Этот факт отчасти избавляет от подозрений, что кто-то из нас – бастард, не так ли?

Рассказывая о своих родителях, Джоселин пристально смотрел на девушку. Откуда у нее такая редкая фамилия? Обычно в приютах все Смиты или Джонсы. Но может быть, в дорогих приютах детям дают фамилии позаковыристее?

– Вы правы, – кивнула Джейн. – Я вам сочувствую. Вероятно, вы очень переживали, когда, приехав в Лондон, узнали правду об отношениях своих родителей. Должно быть, вы испытали настоящее потрясение. Но я осмелюсь предположить, что ваша мать вас любила.

– Если число и стоимость привезенных из Лондона подарков можно считать мерилом любви, то да, она обожала всех нас. Что же касается моего отца, то ему, чтобы наслаждаться жизнью, можно было и не уезжать в Лондон. В дальнем уголке Актон-Парка находился небольшой, но весьма живописный коттедж. Да, Джейн, весьма живописный… За коттеджем был разбит сад, за садом среди зеленых холмов петляла река. В течение нескольких лет в этом домике жила какая-то дальняя родственница, женщина весьма обаятельная и даже красивая. Я не догадывался о том, кто она такая на самом деле. Не догадывался, пока мне не исполнилось шестнадцать.

Джоселин давно собирался снести этот коттедж, но так и не снес. Сейчас там никто не жил, и герцог тщательно следил за тем, чтобы на содержание домика не было потрачено ни фартинга – так он и сам со временем развалится.

– Я очень сожалею, – в смущении пробормотала Джейн: казалось, ей было стыдно за бестактное поведение отца Трешема.

– С возрастом у меня на многое открылись глаза, – продолжал герцог. – Вернее, мне их открыли, и не всегда опыт был сопряжен с приятными эмоциями. Впрочем, я и сам внес посильный вклад… То есть поддержал семейную репутацию.

– Вы в плену прошлого, – сказала Джейн. – Но каждый волен освободиться от него. Да, прошлое влияет на нас, иногда давит невыносимо, но оно не может подчинить нас себе. Каждый волен поступать, как считает нужным. У вас есть титул, богатство, власть… У вас есть все, чтобы жить так, как вы пожелаете.

– Именно этим, моя маленькая моралистка, я и занимаюсь, – вполголоса проговорил герцог. – Настоящий момент – не в счет. Меня ужасно угнетает вынужденное бездействие. Но может, это и есть подходящее наказание за то, что я лег в постель с замужней женщиной. Вы так не считаете?

Джейн покраснела и опустила глаза.

– Они у вас до пояса? – спросил Трешем неожиданно. – Или даже ниже?

– Волосы? Вы о них спрашиваете? Да, ниже талии.

– Волосы… Золотое руно, – пробормотал он. – Волшебная паутина, чудесная сеть, из которой не выбраться ни одному мужчине, Джейн.

– Я не давала вам разрешения на такую фамильярность, ваша светлость.

Джоселин тихо рассмеялся.

– И почему я мирюсь с вашей дерзостью? – проговорил он. – Ведь вы – моя прислуга.

– Но не ваша рабыня. Я могу встать и уйти в любой момент, когда пожелаю. Могу уйти и не вернуться. Те несколько фунтов, что вы заплатите мне за трехнедельную службу, не дают вам права распоряжаться мной как своей собственностью. Вы не должны говорить подобным образом о моих волосах. Полагаю, что вы говорили и смотрели на них… с определенным намеком. Разве не так?

– Конечно. Я не стану это отрицать, – кивнул Трешем. – Я всегда стараюсь говорить правду, мисс Инглби, Пойдите принесите шахматы из библиотеки. Посмотрим, как у вас сегодня получится сыграть со мной. И пусть Хокинс принесет мне бренди. Меня замучила жажда. В горле пересохло.

– Да, ваша светлость.

Джейн с готовностью поднялась с места.

– И вот вам мой совет, мисс Инглби, Не дерзите мне больше. Не надо испытывать мое терпение.

– Но вы прикованы к постели, а я свободна в своих передвижениях. Думаю, это дает мне некоторые преимущества.

«Как-нибудь, – подумал Джоселин, – пусть только один раз, но я все же скажу свое последнее слово». Герцог привык, чтобы последнее слово всегда оставалось за ним, а эта дерзкая девчонка… Ее давно уже следовало поставить на место.