Он был намерен заполучить ее в жены. И лишь укреплялся в своем желании, потому что она явно к этому не стремилась. Джоселин чувствовал, что обычная для него тактика натиска и напора здесь бесполезна. Он ничего не добьется, если будет пытаться сломить ее волю, подчинить своей. Надо выиграть время, дать ей привыкнуть к мысли о неизбежной перемене в судьбе.

Он хотел, чтобы она соскучилась по нему. Джоселин был уверен, что она станет тосковать. И хотя он теперь знал, кто она, Джоселин решил, что ее симпатия к нему поверхностна, не глубока. Теперь он не был в этом уверен безусловно. Он вспоминал, как хорошо им было вдвоем в той комнате, что давала им приют в их занятиях искусством и тихих беседах. Она явно испытывала к нему физическое влечение. В постели никогда не бывала пассивной. Он горько сожалел о двух своих последних визитах к ней – ночном и дневном. Признаться честно, он тогда не справился с ситуацией.

Вначале он решил, что даст ей время. И даст время себе. Но его ждало серьезное испытание – две дуэли подряд. С тревогой он обнаружил, что не чувствует в себе прежнего холодного равнодушия к жизни – того самого, что помогало без трепета смотреть в черную дыру пистолетного дула – все четыре раза. Сейчас он слишком остро чувствовал, что может умереть.

Возможно, что-то изменилось в его отношении к собственному существованию. Неужто теперь у него было ради чего жить?

Да, у него была Джейн.

О как он может добиваться ее сейчас, в десятке шагов от смерти? К тому же когда она так жестоко обижена на него, а сам он все еще остро чувствовал боль от предательства?

До дуэли с преподобным Джошуа Форбсом, первым в его списке> оставалось несколько дней.

Джоселин всячески избегал встречи с Джейн до дуэли. Однажды он пришел в дом, ставший на время домом для них обоих, вошел в ту комнату, где он рисовал, а она вышивала, Ой смотрел на брошенную вышивку и представлял ее, Джейн, изящно склонившуюся над работой. Он взял «Мэнсфилд-парк» с низкого столика возле кресла, сидя в котором он читан ей.

Книга так и осталась недочитанной. Присев за пианино, он наиграл мелодию и только после этого взглянул на портрет.

Джейн, излучавшая любовь и свет, смотрела на него с полотна. Как мог он в ней сомневаться? Как мог прийти к ней, не испытывая ничего, кроме холодной ярости? Почему он не обнял ее, приглашая поделиться своими секретами, открыть ему свои страхи? Нет, она не предавала его! Все было наоборот.

Джоселин пригласил к себе в Дадли-Хаус поверенного и изменил завещание.

Его преследовало чувство вины за то, чего он не сделал, хотя и должен был. Он не раскрыл ей объятия, когда ока больше всего нуждалась в тепле и ласке.

И возможно, у него больше не будет шанса изменить что-то.

Если бы все можно было прожить заново, поступить с ней иначе, он бы умер в ладу со своей совестью, поймав себя на сентиментальности, подумал Джоселин.

Сантименты, галиматья, убеждал он себя в моменты трезвого, как он полагал, просветления.

Болтушка Ангелина рассказала ему, что Джейн собирается присутствовать на званом, только для своих, вечере у леди Сангстер. Она не могла танцевать на балах, поскольку еще не состоялся ее официальный выход в свет, а вот званые вечера – это иное дело.

Джоселин тоже получил приглашение.

Первая дуэль должна была состояться на следующее утро.

Для Джейн было весьма кстати получить приглашение на вечер, где собиралось столь изысканное общество. Леди Уэбб не уставала повторять, что ока должна как можно чаще появляться на публике перед своим первым официальным балом. Не надо, чтобы создавалось впечатление, будто ей есть что скрывать.

Но Джейн не стала говорить тете Генриетте, что этот вечер мог стать для Джоселина последним, ибо наутро ему предстояло стреляться. Она вообще никому ничего не рассказывала о том, что узнала от Фердинанда. Но от этого Джейн было не легче. Она не могла ни есть, ни спать. Не могла думать ни о чем другом, только о дуэли. Уже хотела сама поехать в Дадли-Хаус и умолять его прекратить это безумие, но понимала, что все равно ничего не добьется. Он был мужчиной со своим мужским представлением о чести.

Джейн поехала на вечер отчасти ради тети Генриетты, отчасти ради себя. Возможно, удастся отвлечься от своих мыслей хотя бы на время. Джейн понимала, что ей предстоят бессонная ночь и столь же кошмарное утро, пока не получит вестей об исходе дуэли. Но если Джоселин останется жив, кошмар повторится, ибо на следующее утро он снова должен стреляться. Джейн с особым тщанием выбрала наряд – атласное платье цвета тусклого золота. Волосы горничная уложила затейливыми косами. Джейн даже разрешила втереть немного; румян в щеки, поскольку леди Уэбб заметила, что Джейн слишком бледна.

Званый вечер у леди Сангстер оказался на удивление многолюдным, совсем не таким, каким его представляла Джейн. Гостиная, музыкальная комната и небольшой салон представляли собой анфиладу комнат, двери между которыми были распахнуты настежь – и все три помещения заполнены гостями.

Среди гостей Джейн сразу же увидела леди Хейуорд и Фердинанда. Они оживленно беседовали и смеялись, на их лицах не отразилось и тени волнения по поводу завтрашней дуэли. Виконт Кимбли тоже был среди гостей. Он лучезарно улыбался юной леди, развлекая ее беседой. Как мог он флиртовать, зная, что наутро его лучший друг будет смотреть в лицо смерти? Кимбли заметил Джейн и, извинившись перед юной леди, поспешил к ней.

– Я как от чумы бегу от этих тоскливых увеселений, леди Сара, – сказал он вкрадчиво, одаривая ее своей опасной улыбкой покорителя дамских сердец, – но я узнал, что здесь будете вы – и я у ваших ног.

– Выходит, я в ответе за то, что вы должны здесь страдать? – спросила она, кокетливо ударяя его по руке веером.

Леди Уэбб отошла в сторону пообщаться с кем-то из друзей.

– Абсолютно верно, – сказал он, беря ее под руку. – Давайте найдем что-нибудь выпить и укромный уголок, где мы могли бы поговорить тет-а-тет, пока леди Уэбб или кто-то еще вас не хватился.

Кимбли был на редкость милым собеседником. Она с радостью поддержала игру: флиртовала и смеялась, но про себя не уставала изумляться тому, как он может так беззаботно держаться и как она может смеяться в то время, когда самый близкий им человек находится в смертельной опасности.

Весь дом гудел как улей. Из средней комнаты доносились звуки музыки, Джейн чувствовала себя среди этих людей как рыба в воде: вот ее мир, и она в этом мире далеко не последняя. Джейн видела, что вызывает интерес своей внешностью, Манерами и высоким происхождением. Безусловно, она привлекала внимание. Но никто из присутствующих не бросал на нее косых взглядов, давая понять, что с ее стороны было безрассудством появляться в столь избранном обществе.

Победа, но победа казалась ей пирровой.

– Я повержен – моя лучшая шутка не вызвала у вас и тени улыбки, – сказал лорд Кимбли.

– О, простите, – виновато улыбнулась Джейн, – Что вы сказали?

– Возможно, музыка больше отвлечет вас, нежели мол болтовня, – сказал он, беря ее под руку. – Все будет хорошо, не волнуйтесь, – шепнул он.

Значит, он тоже переживал. И он знал, что и она знает и тоже мучается неизвестностью.

Лорд Фердинанд был в музыкальном салоне среди тех, кто стоял вокруг инструмента. Он улыбнулся Джейн, взял ее руку и поднес к губам.

– Я протестую, Кимбли. Ты слишком долго держишь даму при себе. Теперь моя очередь.

С этими словами Фердинанд взял Джейн за локоток и подвел ближе к пианино.

«Он очень похож на своего брата, – подумала Джейн. – Только чуть стройнее и выше. И не такой мрачный. Вернее, совсем не мрачный. Он словно излучает свет. Беспечный и довольно приятный молодой человек. А может, и нет. Возможно» он лишь кажется таким, и, будь у меня возможность добраться до глубин его души, я обнаружила бы, что Фердинанд вовсе не такой, каким кажется".

– Здесь больше людей, чем я ожидала увидеть.