– Страстно? – предложил он.

– Именно. – Ее голубые глаза горели яростью. – Я бы предпочла, чтобы ты спорил со мной и ссорился, даже оскорблял, пытаясь указывать мне, и читал, и рисовал: меня, а потом забывал бы обо мне и обо всем мире, отдаваясь музыке. Я предпочитаю того человека, каким бы он ни казался одиозным. Этот человек имел страсть в душе. Я не желаю, чтобы ты разыгрывал передо мной джентльмена. Я не допущу этого.

Ему удалось спрятать улыбку. И надежду. Он спрашивал себя, понимает ли она, какие мысли навевали ее последние слова. Вероятно, нет. Она просто была на грани истерики.

– Не допустишь? Так давай я тебя поцелую, чтобы показать, насколько я могу быть не джентльменом.

– Сделай еще шаг, и я дам тебе пощечину.

Но разумеется, она не отступила ни на шаг, чтобы увеличить расстояние между ними. Он сделал два шага навстречу и встал к ней вплотную.

– Пожалуйста, Джейн.., – он снова заговорил вкрадчиво, – позволь мне поцеловать тебя.

– Зачем? – Ее глаза блестели от слез. Он не знал, плачет она от злости или от избытка чувств. – Почему я должна позволить тебе целовать себя? Накануне дуэли ты заставил меня поверить в то, что я тебе небезразлична, даже не сказав ни слова. А на следующее утро ты поманил меня пальцем словно собачку и смотрел на меня холодно и надменно, будто я ничто. Так зачем мне позволять целовать себя человеку, который считает, что я не стою и выеденного яйца.

– Джейн, я не люблю яйца, но зато мне нравишься ты.

– Уходи. Ты играешь со мной. Думаю, я за многое должна быть тебе благодарна. Без тебя я бы сейчас жила в Корнуолле и металась меж двух огней – Сидни и графом Дербери. Но ты не убедил меня в том, что помогал не из одного лишь тщеславия. Тебя не было рядом, когда ты действительно был мне нужен, чтобы выложить все. Ты…

Герцог приложил палец к ее губам, и она тотчас замом чала.

– Позволь мне объяснить, – сказал он. – Мы неплохо узнали друг друга за эту неделю, Джейн, и поняли, что у нас много общего. Мы стали не только любовниками, но и друзьями. Более чем друзьями. И более чем любовниками. Ты убедила меня в том, что я должен простить себя и отца, чтобы стать полноценной личностью. Что мне не следует терзаться из-за того, что было в прошлом. Ты убедила меня в том, что быть мужчиной – не значит вырвать из себя с корнем все лучшие чувства. И я понял, что должен по-новому взглянуть на прошлое, должен вспоминать не только боль, но и радости детства. И все это сделала ты самим фактом своего существования. Просто потому, что ты – Джейн.

Она попыталась отстранить его руку, но он, взяв ее за подбородок, продолжал:

– Ты говорила, что открылась бы мне так же, как я открылся тебе. Мне надо было поверить тебе, Джейн. И даже когда я узнал правду, мне надо было прийти к тебе. Обнять тебя как ты обнимала меня накануне, рассказать тебе о том, что я узнал, и попросить, очень попросить тебя рассказать мне все, положиться на меня, довериться мне. Я ведь знал, как трудно иногда оживлять воспоминания. Я сделал это на сутки раньше и должен был вести себя куда тактичнее. Я потерпел крах, Джейн. И, черт меня возьми, я предал тебя.

– Не надо. Не надо строить из себя кающегося грешника. Я не могу бороться с тобой, когда ты говоришь вот так.

– Не надо со мной бороться. Прости меня, Джейн. Простишь?

Она заглянула ему в глаза, словно пыталась оценить меру его искренности. Он никогда не представал перед ней столь беззащитным.

– Джейн, – сказал он нежно, – ведь ты научила меня тому, что любовь действительно существует в этом мире.

Две слезы выкатились из синих глаз и поползли по щекам. Он осторожно снял их пальцами, взял ее лицо в ладони и поцеловал в обе щеки, осушая влагу.

– Я думала, ты умрешь! – внезапно выкрикнула она. – Я думала, мы опоздали. Думала, что услышу выстрел, подбегу и увижу тебя мертвым. У меня было предчувствие. Бот здесь. – Она показала на сердце, – Дурное предчувствие. Я так отчаянно рвалась к тебе, чтобы сказать все то, что никогда не говорила… Боже, почему у меня никогда нет с собой платка, когда он нужен? – Джейн хлопала ладонями по платью в поисках несуществующих карманов.

Он протянул ей большой белый платок.

– Но ты поспела вовремя, и ты все сказала. Позволь мне вспомнить… Ужасный! Верно? Надменный! Упрямый как осел и… вот это самое ужасное: ты сказала, что презираешь меня и не желаешь больше видеть. Я ничего не пропустил?

Она высморкалась и обнаружила, что не знает, куда теперь девать платок. Он забрал его и положил в свой карман.

– Я бы не стала жить, если бы ты умер, – сказала она, и он с удовлетворением отметил, что она снова начинает злиться, – Ты ужасный человек. Если еще раз попадешь в ситуацию, когда тебе бросят вызов, я сама тебя убью.

– Убьешь, любовь моя? Джейн поджала губы.

– Ты так решительно настроен на мне жениться? Это что, очередная уловка?

– Если бы ты знала, как я страдаю, Джейн. Я страшно боюсь, что ты откажешь мне. А если ты это сделаешь, то мне ничем тебя не переубедить. Пожалей меня. Я никогда еще не бывал в подобном положении. Я всегда добивался своего с легкостью.

Но она смотрела на него с прежним выражением недоверия.

– Джейн, я хочу домой, в Актон. Там мы с тобой начнем новую жизнь, и все у нас будет по-другому. Ты думала, будто знаешь, что мне снится. Вот мой сон, моя мечта. Ты станешь частью этой мечты!

Она еще плотнее сжала губы.

– Почему ты перестала со мной разговаривать? – Он сжал кисти за спиной и слегка наклонился к ней. – Джейн?

– Ты все о себе! – выпалила она. – О том, чего ты хочешь! О твоих мечтаниях. А как насчет моих желаний? Тебе есть до них дело?

– Что с тобой, Джейн? Чего ты хочешь? Ты хочешь, чтобы я ушел? Всерьез? Скажи мне, что ты этого хочешь, но спокойно – так, чтобы я понял, что ты действительно этого хочешь. Прикажи мне уйти, и я уйду.

Даже накануне дуэли с Форбсом он не испытывал такого страха.

– Я беременна! – выкрикнула она. – И у меня нет выбора.

Он уставился на нее в изумлении. Боже мой! Сколько времени она про это знает? Сказала бы ему об этом, если бы он сегодня не пришел? Сказала бы хоть когда-нибудь? Доверилась бы, простила бы?

Джейн молча смотрела на него.

– Что ж, это все меняет… – пробормотал герцог.

Открыв дверь, леди Уэбб вошла в гардеробную Джейн. В темно-синем наряде и в тюрбане с перьями, Генриетта являла впечатляющий контраст рядом с крестницей, сейчас походившей на фею. Джейн надела модное платье из белого кружева, украшенное по подолу серебряной нитью и фестонами. Фестонами же были украшены и короткие рукава. Кроме того, на ней были длинные белые перчатки и серебристые туфельки. Волосы Джейн перевязала широкой белой лентой с серебряной нитью.

– О, Сара, дорогая, ты и в самом деле стала мне как дочь! – воскликнула леди Уэбб при виде своей крестницы. – Какая я счастливая… Как хотелось бы, чтобы твоя мама была сейчас рядом в этот самый важный день твоей жизни. Ты ослепительно красива.

Джейн критически осмотрела свое отражение в зеркале, после чего повернулась к Генриетте:

– То же самое вы говорили мне вчера, когда меня заставили надеть ужасное старомодное платье, которое по настоянию королевы должны надевать девушки для приема в королевской гостиной. Но сегодня я чувствую себя значительно лучше.

– Подобные визиты – вещь обязательная, – сказала леди Уэбб. – А вот твой первый бал – это для тебя, это твой собственный триумфальный выход в свет.

– Полагаете, будет триумф?

Джейн взяла веер с туалетного столика. Интуиция подсказывала ей, что не все сегодня пройдет гладко. Хотя, возможно, это просто нервы. Весь день прошел в приготовлениях к балу.

Вернувшись домой после утренней прогулки в сопровождении горничной, Джейн с изумлением наблюдала за поразительными превращениями в бальном зале. Зал щедро украшали белыми и серебристыми лентами, бантами и цветами. Люстры же опустили, тщательно вымыли и вставили в подсвечники сотни новых свечей. Ближе к вечеру приехали музыканты; они разложили свои инструменты на возвышении.