Рассказывая это, Эдвина чувствовала, как с нее спадает бремя вины, тяготившее ее почти двенадцать лет. Она придвинулась к Патрику, и он обнял ее.

— Вы же не могли знать, что потом случится.

Они же надеялись уплыть на другой шлюпке или верили, что корабль не потонет…

— Я не знала, что прощаюсь с ними навсегда, — всхлипывала Эдвина, — я едва поцеловала Чарльза… и больше никогда их не увидела.

Она уже не могла больше сдерживаться и плакала в объятиях Патрика.

— Больше вы и не могли ничего сделать. Вы все делали правильно… такая уж злая судьба. И вы не должны винить себя за то, что выжили, а они нет.

— Но почему мама осталась с отцом? — спрашивала Эдвина, как будто Патрик мог это знать — он мог только догадываться, как и она.

— Возможно, ваша мама слишком любила вашего отца и просто не мыслила дальнейшей жизни без него. Такое иногда бывает. Она разрывалась между любовью и материнским долгом и понадеялась, что вы займете ее место при детях.

— Но это было несправедливо по отношению к детям, ко мне… и мне пришлось жить без Чарльза. — Она говорила с какой-то злостью, первый раз высказывая свои самые потаенные мысли. — Иногда я ненавидела ее за то, что она умерла, а я спаслась. Почему я должна была жить с такой болью? Почему я должна была жить без него?

Почему?..

Эдвина не могла продолжать. Они все ушли, и она пережила это. Она посвятила жизнь любви к Чарльзу и родителям и воспитанию детей. Патрик понимал, как ей было трудно.

— Жизнь порой так несправедлива.

Ему хотелось утешить и успокоить ее. Он был рад, что она выговорилась. И по тому, как рассказывала Эдвина, он понял, что она в первый раз признавалась в своих мыслях, особенно когда осуждала выбор матери.

— Извините, — взглянула Эдвина на Патрика, — я не должна была вам все это говорить.

Она начала рукой вытирать слезы, и Патрик протянул ей красивый платок с вышитым гербом. Эдвина с благодарностью его взяла.

— Обычно я стараюсь не говорить на эту тему.

— Я понял, — улыбнулся ей Патрик. — Как жаль, что мы не встретились двенадцать лет назад, я бы отбил вас у Чарльза, и вы бы прожили гораздо более счастливую жизнь, и я тоже. Я бы не женился, на ком не следовало. Мне тоже хочется излить вам свою душу, Эдвина, — продолжал он. — Я женился на двоюродной сестре Чарльза со стороны его матери. Очень «достойная» девушка, как говаривала моя мама, но, боюсь, я слишком поздно осознал, что она не любит меня.

— И как же сложилась ваша семейная жизнь? — взглянула на него Эдвина, постепенно успокаиваясь.

— Даже не знаю, — с сожалением произнес он. — У нас три чудесных сына, а с женой мы общаемся примерно раз в два месяца между ее поездками и за завтраком. Боюсь, моя жена… э-э… не особенно любит мужчин. Ей гораздо лучше в обществе женщин-подруг и лошадей.

Эдвина чувствовала, что он сделал ей важное признание, но она очень смущалась и не решалась расспрашивать его подробно. Достаточно знать, что он женился на женщине, которую не любит и которая не любит его. А слова про «женщин-подруг», возможно, ничего особенного не означают. Но все-таки Патрик не зря это сказал. Удивительно, как это при таком эпизодическом общении они умудрились произвести на свет троих детей.

— И вас устраивает такая жизнь, вы не собираетесь развестись с ней? — тихо спросила Эдвина, но Патрик в ответ покачал головой.

— Нет. По ряду причин — в частности, из-за сыновей. И я боюсь, что мои родители не пережили бы этого. Видите ли, в нашей семье не было разводов. А благодаря моей французской бабушке все еще больше усложняется: я редкая пташка — британский католик. Так что, боюсь, мы с Филиппой связаны на всю жизнь. Малопривлекательная перспектива на ближайшие сорок-пятьдесят лет. — Он говорил об этом с иронией, но Эдвина видела страдание в его глазах и чувствовала горечь за его беззаботным тоном.

— Почему вы не оставите ее? Нельзя же так жить всю жизнь. — Поразительно: они почти не знают друг друга, но делятся таким сокровенным. Хотя подобное часто случается в путешествиях.

— У меня нет выбора, — тихо ответил Патрик, — как и у вас, когда вы столкнулись с необходимостью растить братьев и сестер. Положение обязывает, как говаривала моя бабушка. Существует долг, и я должен его выполнить.

А мальчики у нас замечательные, они уже подросли и теперь уехали в школу. Последним покинул дом Ричард, год назад, поэтому я теперь стал посвободнее. На самом деле меня совсем не тянет бывать дома, и я там почти и не бываю. — Он по-мальчишески улыбнулся Эдвине. — Большую часть времени я провожу в Нью-Йорке. Езжу по делам в Париж, когда только возможно. Потом у меня есть друзья в Берлине и Риме… Так что все обстоит не так плохо.

Но Эдвина ответила ему с искренним сочувствием:

— Как это все печально и… пусто! — Она говорила с ним прямо, и он отвечал ей тем же.

— Вы правы. Да. Но это все, что у меня есть, Эдвина, и я стараюсь как могу. Как и вы тоже. Это не жизнь, но это моя жизнь. Как и ваша. Посмотрите, вы же провели всю жизнь, оплакивая человека, умершего двенадцать лет назад. Подумайте об этом… подумайте о нем.

Вы действительно знали его? Вы знали, каким он был, мог бы он сделать вас счастливой? У нас было право на счастье, но мы не стали счастливыми. Поэтому вы делали что могли в окружении любимых братьев и сестер, и я тоже, со своими сыновьями. Больше я ни на что не имею права, я женатый человек.

Но вы-то, Эдвина, другое дело. Вам нужно найти человека, которого вы полюбите. Выйдите за него, родите своих детей. Я уже не могу ничего такого себе позволить, но вы можете, Эдвина. Не хороните себя, у вас вся жизнь впереди.

— Глупости! — засмеялась Эдвина, хоть Патрик произнес мудрые слова, понимала она это или нет. — Да вы знаете, сколько мне уже? Тридцать два. Я слишком стара для этого, считай, полжизни прожито.

— Вот и мне так кажется. Мне тридцать девять. Но знаете что? Если бы у меня была еще возможность полюбить, быть счастливым, иметь еще детей — я бы, не задумываясь, ухватился за нее.

Патрик посмотрел на Эдвину и, прежде чем она ответила, поцеловал ее. С тех пор, как погиб Чарльз, никто не целовал ее так.

Внезапно она осознала то, что сказал Патрик. Прав ли он? Действительно ли Чарльз — всего лишь далекое воспоминание? Да помнит ли она Чарльза на самом деле? Сейчас несомненно одно: она любила его. Но возможно, она слишком долго переживает это? Может, пора забыть?

И вдруг, когда она начала целовать Патрика, воспоминания стали гаснуть в ее сознании, и не осталось ничего, кроме двух человек, крепко обнимавших друг друга.

Прошло немало времени, прежде чем Патрик отпустил Эдвину. Он снова и снова целовал ее, а потом решился сказать то, что считал необходимым, что Эдвина имела право знать:

— Эдвина, что бы ни произошло между нами, я не смогу жениться на вас. Я хочу, чтобы вы знали это. Как бы я ни любил вас, я несвободный человек. Я не разведусь никогда. Но я не хочу разрушить и вашу жизнь. Я хочу сказать, что если вы и позволите мне любить вас, то все равно будете оставаться свободной… так будет лучше для нас обоих… я не буду удерживать вас, и вы тоже… понимаете?

— Да, — тихо ответила Эдвина, благодарная ему за искренность и прямоту.

Она с самого начала почувствовала, какой он честный человек. Именно поэтому она заговорила с ним, и поэтому она поняла, что любит его. Смешно, она же едва знает его, но она его любит.

— Я не позволю вам того, что было после смерти Чарльза… хранить память годами… Я хочу любить вас и показать вам вашу дорогу — дорогу счастья и полноценной жизни. И даже если вы полюбите меня, то все равно будете во всем вольны: захотите выйти замуж за кого-нибудь — и сделаете это…

— Не будем сейчас об этом, — улыбнулась Эдвина, — вы же не можете всего предвидеть. Что, если Филиппа умрет, или оставит вас, или решит уехать куда-нибудь?

— Я не могу на этих зыбких надеждах строить свою жизнь и вам не позволю. Моя любимая, помните: я отпущу вас… как маленькую птичку… и вы полетите к себе домой, далеко за океан…