— Сразу так не получается, вы уж не сердитесь…

Иван перевёл мой вопрос и ответил:

— Он говорит, что в ихнем отряде было двадцать два человека, и они сделали семнадцать саботажей, по-нашему, дать прикурить, так? А потом Борис научился хорошо говорить по-ихнему и даже ругался, будто валлонец, и его забрали в особенную диверсионную группу. С тех пор Луи с ним больше не встречался, он даже не знал, где укрывалась эта группа. Поэтому я не мог рассказать тебе про твой вопрос, — странная русская речь Ивана то и дело коробила мой слух, но ещё больше удивляло меня то, что он говорил.

Итак, ответ сам собой проясняется. Отец попал в особый диверсионный отряд, и обстоятельства его гибели им неизвестны, в этом всё дело.

— Кто же командовал этой особой группой?

— Та группа существовала в скрытом виде, никто про них не знал, только генерал Пирр. Теперь его похоронили. А Луи будет рассказывать тебе за те семь месяцев, когда они познакомились и вместе били бошей. Борис был отчаянным, не знаю, как это сказать по-нашему, — простоволосым, потому его всё время приходилось удерживать, чтобы он не потерял своей головы. Они ходили на страшные саботажи, и Борис всегда был впереди.

— Ах, Иван, — вырвалось у меня. — Что бы я без вас делал. Летел и думал: как буду здесь разговаривать. Но мне, право, неловко, приходится отрывать у вас столько времени…

— Не беда, — растаял Иван. — Только я, наверное, забыл свой язык, потому что жил в деревне, но я буду стараться. Это нужно для нашей родины, я всегда готов за неё пострадать. Я и в этих иностранных лесах страдал, не жалея сил. А что я получил? Сейчас я почти безработный человек.

— Вас уволили? — встревожился я.

— Я мастер по дереву. Столяр. У меня небольшая мастерская. Но сейчас работы стало совсем мало. А жизнь дорожает. Меня многие сторонятся, потому что я люблю нашу родину и всегда говорю за неё правду. А здесь я есть эксплуатированный и закован в цепи капиталистических стран.