Антуан второпях полистал тетрадь, сказал «О ля-ля!» и умчался за Иваном. А я остался один на один с синей тетрадью. Тетрадь в моих руках, я вглядываюсь в страницы, но они молчат. Записи следуют одна за другой то с небольшими перерывами, то перескакивают через месяцы. Тетрадь должна дать мне ответ, соединить распавшиеся камни, ломчато сверкающие в глуби родника, но пока я не могу постичь ответа. Снова я должен ждать.

Продолжаю листать тетрадь. Строки становятся более торопливыми и рваными, цепляются одна за другую, но мне удаётся разобрать лишь отдельные слова, имена и даты.

Перелистываю несколько страниц. Только даты!

«11.Х.46. Опять он удрал от меня. Два месяца я ждал, когда он появится в Монсе, он появился и удрал. Я гнался за ним сорок километров. На этот раз я застал его врасплох, он был без оружия.

Мы выскочили из Монса на полном газу, он был впереди метров на триста, я настигал его и уже приготовил автомат, но тут дорогу на перекрёстке преградил грузовик, и я потерял драгоценное время. Мы неслись до самого Шарлеруа, дорога там прямая, и ему было некуда деться. Я был уже близко, но его выручил город, он ускользнул по улицам, которых я почти не знал. Из Шарлеруа выходят пять дорог, я мог караулить только одну. Тогда я начал методично прочёсывать город и снова накрыл его на выезде к Монсу. Мы понеслись по той же самой дороге. Я был уверен, что дело сделано. Оставалось меньше ста метров, как вдруг начал глохнуть мотор. Я совсем забыл, что бензин у меня на исходе, я слишком долго колесил по Шарлеруа, надо было заправиться там. Я выскочил, схватил канистру, а он тем временем повернул на север в сторону Брюсселя. Я долго видел его машину, пока она не скрылась за лесом. Гнаться было бессмысленно; он ушёл. Он нарочно не стал возвращаться в Монс, чтобы запутать следы, но и в Монсе он теперь не останется. Теперь он перейдёт в Гент, я почти уверен в этом. В Генте тоже продаётся отель…

Необходимо перекрасить машину».

«25.I.47. По ночам они приходят ко мне, садятся в изголовье, терзают своими вопросами. „Ты отомстил за нас?“ — спрашивает Василь. „Нет, — отвечает Борис, — он ещё не успел отомстить за нас, но он сделает это, мы должны набраться терпенья“. — „Но ты узнал, почему он предал нас?“ — продолжает Василь терзать меня. „Я говорил тебе, не надо было отпускать его из хижины в то утро, — подхватывает Милан. — Он лишь притворился, что пойдёт за фазаном, а сам пошёл к бошам“. — „Но ведь он всё-таки принёс двух фазанов. Он действительно ходил на охоту“, — это Робер пытается защитить меня. „Ты прав, Робер, — отвечаю я ему. — Буханка не виновен, не он предал нас. Нас предал другой, которого зовут П.Д.“ Но они не слышат меня. Тогда и я умолкаю. Я молчу и слушаю шорохи за стеной. С той ночи, как он внезапно появился в старом отцовском доме, я жду его, но он больше не приходит: в тот раз у него ничего не вышло, и он не хочет больше рисковать. Но я все равно жду его, слушаю каждый шорох, и голоса друзей лишь мешают мне. „Разве имеет значение, почему он предал? — раздаётся глухой голос в углу, там Марек сидит на корточках и щиплет лучину. — Если предательство имеет конкретную причину, разве оно перестаёт быть предательством?“ — „Я отомщу за вас, друзья, отомщу, — отвечаю я в темноту. — Ещё и двух лет не прошло, как я его встретил, и у меня ещё есть время“. — „Борис прав, — это снова Робер, он всегда был самым великодушным среди нас. — Вы же знаете, что командир уже три раза почти настигал его, а наш командир никогда не промахивается. В четвёртый раз он не уйдёт от него, и тогда мы успокоимся навеки“. — „Ха-xa, — смеётся Василь. — А кто тогда промахнулся, в том доме, у Лошадиной скалы? Борису пришлось выручать его. Вот кто никогда не мазал — Борис. Если бы Борис был нашим командиром, мы не погибли бы“. — „Тише, друзья, умоляю вас, вы мешаете мне слушать. Если вы будете мне мешать, вы погубите меня…“ Под утро голоса становятся невнятными, а когда встаёт солнце, они уходят совсем, и я засыпаю. После таких разговоров я несколько дней хожу разбитым и обессиленным, хорошо ещё, что они приходят не каждую ночь, и я могу отдохнуть от их осуждающих голосов».

«3.II.47. Сегодня Агнесса видела, как он дважды проехал мимо нашего дома. Я в это время был в префектуре, и он, конечно, знал, что меня нет, иначе он не поехал бы так нагло и открыто. Не прошло и недели, как мы сюда перебрались, а он уже пронюхал про нас. Он наблюдает за мной откуда-то. Хитрая бестия, мёртвые не тревожат его, он спит спокойно, утром выезжает на охоту за мной и следит за каждым моим шагом. Я забрался на чердак и тщательным образом исследовал окрестности. На ближнем холме стоит одинокий сарай — он может прятаться там. Дорога выходит из леса, делает крутой поворот и скрывается за церковью — он может караулить меня за оградой. Из мансарды видны два соседних дома — он и там может сидеть. Я ещё не успел познакомиться с соседями. А что, если он подкупил их? Я спустился в спальню, чтобы проверить автомат, и вдруг увидел его машину. Он выехал из-за церковной ограды — так я и знал. Я выскочил, погнался за ним, но его и след простыл. Я проехал километров двадцать, исколесил все дороги, но всё было напрасно. Неужто мне померещилось? Я же точно видел его машину, я могу узнать её из тысячи других, она всё время стоит перед моими глазами».

«12.III.47. Они не дают мне покоя. Больше всех злобствует Василь. „Почему ты валяешься в постели? — кричит он. — Или ты ждёшь, когда он сам придёт к тебе под твою пулю? Поезжай в горы, он сейчас там. Немедленно поезжай! Мы не уйдём до тех пор, пока ты не поедешь“. Борис успокаивает его, он всегда был добрым, хотя до самой смерти не знал об этом и любил казаться безжалостным. „Потерпи, Василь, — говорит Борис. — Теперь уже недолго ждать, а мы можем ждать вечно, потому что с нами уже ничего не сделается“. — „Ты, верно, заодно с ним, Лесник! — кричит Семён, кажется, он впервые заговорил с тех пор, как они начали приходить ко мне. — Ты тоже виноват перед нами, что отпустил на охоту Буханку“. — „Не перед вами я виноват, — отвечает Лесник, — я виноват лишь перед Жермен. Но она простила меня. Она зажгла факел в моей руке. Поэтому я говорю вам: мы можем ждать вечно“. — „Все же он мог бы поторопиться, — вступает Марек, он уже кончил щепать лучину и разводит огонь в углу, — мы уже порядочно ждём и никак не дождёмся“. — „Разве вы не видите, что он болен? — Кто это говорит? Огня ещё нет, и я не вижу его лица, а голоса не узнаю, наверное, это великодушный Робер. — Ему надо отдохнуть, он устал, гоняясь за ним по дорогам. Он устал и заболел. Мы лишь мешаем ему своими разговорами“. — „Спасибо, Робер“, — отвечаю я. „Ха-ха, болен? — теперь и Марек смеётся. — Да он просто струсил, вот в чём причина. Почему он с утра до вечера валяется в постели? Он просто боится его, ха-ха! А мы считали его своим командиром. Мы доверяли ему“.

Солнце встаёт, но они не уходят, они издеваются надо мной, терзают и клевещут, а я не в силах им ответить потому, что они не слышат меня. Они говорят что хотят, а сами не желают слушать моих доводов. Я бросаюсь на них с кулаками. Они лишь смеются в ответ и тут же ускользают. Кулаки мои бьются в кровь о стены, я падаю обессиленный. «Борис, Борис, — кричу я в отчаянье, — приди, Борис, ты один можешь помочь мне. Буханка не виноват, скажи им об этом. Ты же знаешь, Борис». Агнесса появляется в комнате, пытаясь успокоить меня, голоса утихают, и я прогоняю Агнессу из комнаты. О, если бы я мог заснуть и выспаться! Но Василь прав: я должен освободиться от этого, иначе они никогда не оставят меня.

Итак, решено. Завтра еду в «Остеллу».