Я был начисто разорен. Прежде чем мне удалось снова прийти в себя, существо с жутким инструментом для пыток вернулось и обратило ко мне свое сияющее идиотской улыбкой лицо.

– За свои услуги, брат, я не возьму с тебя ни гроша!

– Ни гроша? Ни гроша! За какие такие услуги, недостойный безумец? И не набивайся мне в братья, жалкий, вонючий отпрыск вулотского слизняка!

К лицу этого парня прилила кровь.

– Я нахожу твои слова оскорбительными, коверщик!

– Коверщик? Ты сказал коверщик? Я – Корвас, торговец коврами, и продаю лучшие волшебные ковры в этой или любой другой Вселенной! А ты кто такой?

– Я – садовник Обюшон. Я также занимаюсь и торговлей.

– Торговец, – презрительно произнес я. – Какой же торговец станет расхаживать с таким вот инструментом пыток?

Негодяй рассмеялся мне прямо в лицо, и я бы заставил его проглотить дерзкий смех, если бы он не поставил свой чудовищный инструмент между собой и мной.

– Это не инструмент для пыток, брат Корвас. Это мой товар, я продаю его. Это газонокосилка.

– Газонокосилка? – Я посмотрел на поверхность принадлежащего ему огромного барабана. Она вся была усеяна раздавленными трупиками дорогих моему сердцу жуков. – Для чего она нужна?

– Как для чего? Для стрижки газонов и лужаек!

Я качнул головой и рассмеялся в ответ на забавные слова моего собеседника.

– Я что, похож на человека, у которого уши набиты сеном? Да, приятель? Для чего, безумец, нужно подстригать лужайки? Ведь после этого останется одна лишь голая земля, а трава засохнет от солнечных лучей.

– Нет, Корвас. Стричь – значит делать поверхность плоской и ровной.

– А вот и нет! Стричь так стричь, ровнять так ровнять!

Обюшон вздохнул и кивнул:

– Ну хорошо, пусть это будет не газонокосилка, а газоновыравниватель.

– Не вижу никакого толку в этой штуке. Да и ты сам, похоже, плохой торговец. Еще ты наверняка слишком много пьешь, бьешь жену, детей и собаку, воруешь в храмах и у слепых нищих и скорее всего плохо кончишь. Я больше не хочу тебя видеть. Убирайся прочь!

Я повернулся было лицом к моему покупателю Йоркису и его золотым, но того уже и след простыл. На его месте стоял дурачок Дорк. Он тут же принялся пресмыкаться передо мной.

– Прости меня, хозяин Корвас! Прости!

– Простить тебя?!

Дорк подобрал с земли палку и протянул ее мне.

– Ударь меня, хозяин! Я заслужил наказание! Пожалуйста, ударь меня!

– Смирись с этим, идиот! – Я переломил палку о колено и бросил ее в дорожную пыль. – Говори, что тебе было велено мне передать, или ты пожалеешь, что появился на белый свет.

– Что? – По лицу Дорка было видно, что он тщетно пытается понять смысл произнесенной мною фразы.

– Не обращай внимания на мои слова, идиот! Просто передай послание.

– Послание?

– Какое у тебя имеется для меня послание?

Дорк был на грани паники.

– Прости меня, хозяин, но я, видно, все позабыл...

– Что??? – Я двинулся прямо на Дорка. Тот попятился и упал спиной на мои оставшиеся ковры. Судьбе было угодно, чтобы при падении на ковры он угодил на оставшихся в живых марзакских жуков, безвозвратно погубив и то, и другое. Мне ни за что не отыскать чистильщика, который взялся бы вывести с ковров темно-пурпурные пятна марзакских жуков. Это уже слишком для хваленого волшебства Искандара. Я протер глаза и покачал головой. Боги – покровители торговли время от времени любят пошутить, и тут уж ничего не поделаешь. Однако те многочисленные случаи, когда они избирали объектом своих развлечений вашего покорного слугу, часто приводили меня в замешательство. Наверняка есть и другие – те, кто тоже вполне мог бы поразвлечь их.

– Хозяин?

Я открыл глаза и увидел стоящего передо мной Дорка. Кивком головы указав в сторону Западных ворот рынка, он произнес:

– Волшебник сказал, что обратится к королевской страже и потребует, чтобы с вас за мошенничество живьем содрали кожу!

– Тебе есть еще что сказать, чтобы сделать мой день еще более счастливым? Может быть, гетеринская религия снова призвала к погромам неверующих? Или состоялось новое нашествие на город жутких жуков из моря Чара?

– Ж-жутких жуков?

– Я шучу, идиот.

– Но ведь вы не смеетесь при этом, хозяин.

– Это всего лишь шутка! – рявкнул я. – Скажи мне, чего ты сейчас хочешь. Чего тебе нужно? Может быть, тебе нужны испорченные ковры? У меня имеется неплохой выбор.

– Вот. – В протянутой руке он сжимал клочок бумаги. – Вот послание, которое мне нужно было вам передать.

Он выпустил из рук бумажку и умчался прочь. Со всех сторон до меня донеслись смешки окружающих – моим собратьям-торговцам и их покупателям мои страдания показались забавными.

Вытащив свисток, я просвистел сбор. На мой зов откликнулись лишь три марзакских жука – Амрам, Тирам, Ирамирам. Я посадил их к себе в карман, смахнул скупую слезу, вызванную мыслью о трагической судьбе, постигшей соплеменников этой славной троицы, и поднял с земли записку. На ней было начертано следующее:

Прочитанные строки привели меня в смятение. Ощущать себя щедрым всегда приятно, знать о том, что твою щедрость не забывают, – приятно вдвойне. Однако перебирая в памяти все, что когда-либо случалось в моей жизни, я так и не смог припомнить нищего по имени Олассар, да и вообще, такого случая, чтобы я когда-либо расстался с десятью рилами, если только их у меня не потребовали, приставив нож к горлу.

И все же, получив в наследство оставшихся жуков и кипу грязных ковров, я направил свои стопы к дальнему краю базара, а оттуда вверх по холму к Нантскому храму. Не было смысла дожидаться прибытия королевской стражи. Кроме того, вполне может быть, что причитающегося мне наследства хватит для того, чтобы купить индульгенцию у разгневанного волшебника Йоркиса. Я надеялся, что наследства окажется достаточно по меньшей мере для того, чтобы возместить мне мои потери.

Мне кажется, что если бы бог справедливости не был наделен изрядной долей юмора, то даже у него от одной только мысли о жутких наемниках, охраняющих Нантский храм, в жилах застыла бы кровь. Однако веди боги более размеренную и благонравную жизнь, мне, конечно же, не о чем было бы вам поведать. Мудрый человек никогда не забывает о том, что именно благодаря богам в плодах граната всегда оказываются зернышки, а в храмах – жрецы.

Сами храмы приводят меня в дрожь, а жрецы и жрицы вселяют в меня беспокойство. Разговоры же, не имеющие отношения к каким-либо способам обогащения, способны ввергнуть меня в неизбывную скуку. К тому же самый мой нелюбимый цвет – черный. И кроме того, я не особый любитель темноты. Тем не менее ваш покорный слуга оказался в практически неосвещенном помещении Нантского храма, где мне пришлось вступить в разговор с нантской жрицей по имени Синдия.

Мы заговорили с ней о нищем бродяге, встреча с которым мне совершенно не запомнилась, и целью нашего разговора было...