На новеньких поглядывали. Выражения на лицах были самые разные: от любопытства до равнодушия и враждебности.

Разговаривали всего несколько человек, остальные ни на что, кроме своих подносов, внимания не обращали. Нокс тоже опустил глаза, когда на столе перед ним появился поднос.

Дождавшись, пока отойдет служитель, он предложил Стоуну:

— Не заказать ли приличного каберне — проталкивать эти помои?

— О, еще можешь шутить? Неплохо. Что ты там видишь? — Он показал глазами на заключенных.

— Такие же, как мы, несчастные, с той лишь разницей, что мы не совершали никаких преступлений. Отставить: я не совершал преступлений.

Стоун опустил в баланду пластиковую ложку, единственный имевшийся в наличии столовый прибор.

— Тебе, наверное, приходилось бывать в тюрьмах?

— Только не в качестве заключенного.

— Ну и что именно в этой не так? Подумай.

Нокс огляделся.

— Какие-то они слишком тихие для самых отъявленных негодяев в стране.

— Верно. Подавленные, забитые, запуганные. Что еще?

Нокс взглянул на ближайшую к ним группу. Четыре негра, не глядя друг на друга, равнодушно тыкали ложками в миску. Нокс осторожно понаблюдал за их вялыми движениями, заметил безжизненные взгляды и догадался.

— И еще под кайфом?

— И под кайфом. Мы с тобой уже знаем, что таблеток здесь хватает.

— Ты что, считаешь, партии товара приходят сюда? В тюрьму?

— Нет. Весь товар, по всей видимости, идет на «ямы» Нью-Йорка, Филадельфии, Бостона и других мегаполисов Восточного побережья. А здесь скорее используют некоторый излишек, чтобы ломать строптивых.

— Заключенные — наркоманы в принудительном порядке? Да это тянет на нарушение огромного количества прав!

Стоун вдруг склонился над тарелкой и принялся за еду. Нокс моментально сделал то же самое. Послышались шаги — кто-то остановился у них за спиной.

— Мэнсон, новые заключенные уже адаптировались к нашим порядкам? — Говард Тайри обращался к подскочившему к их столу охраннику.

У Мэнсона правый глаз был закрыт повязкой. Мельком глянув на него, Стоун сразу понял почему — именно ему он засветил в глаз пряжкой ремня.

«С каждым часом все веселее».

— Сэр, мы поставим их на место.

Охранник отстегнул с пояса дубинку и резко ткнул Стоуна в челюсть.

— Вот этому понадобятся дополнительные занятия, но мы и его научим осмысленному соблюдению порядка.

— Молодец, — похвалил Тайри.

Убирая дубинку, Мэнсон царапнул ей Стоуна по лицу. Потекла кровь, однако Стоун не шелохнулся.

— Как вам хорошо известно, — заговорил Тайри, — в большинстве подобных учреждений заключенные питаются по камерам и свободное время проводят строго по одному. Здесь, в «Голубой ели», мы, пожалуй, излишне либеральничаем. — Он обвел взглядом застывшую в гробовой тишине столовую. — И позволяем заключенным причаститься к гуманистическим ценностям. Например, совместный прием вкусной и здоровой пищи воспитывает дух товарищества.

Тайри положил руку Стоуну на плечо и слегка сдавил. Стоуна будто гремучка ужалила — настолько омерзительным было прикосновение этого типа. Тем не менее он даже не вздрогнул, и Тайри в конце концов убрал руку.

— Благодаря нашему состраданию и человеколюбию, — продолжал вещать Тайри, — рано или поздно заключенные приходят к осознанному соблюдению требований установленного порядка. Хотя я лучше других знаю, насколько ухабистым и тернистым может быть этот путь.

Пока он шел через столовую в окружении толпы охранников, заключенные сосредоточенно уплетали отвратительную пищу.

«Бедолаги не только под кайфом, они еще и до смерти запуганы, — думал Стоун. — Этот ублюдок может в любую минуту лишить жизни любого из них. Он может и меня убить. Если Мэнсон первым не доберется».

Только когда Тайри с Мэнсоном вышли из столовой, Стоун вытер с лица кровь.

После совместного приема пищи приобщенным к гуманистическим ценностям Ноксу со Стоуном дали полчаса свободного времени. Свобода представляла собой огороженную бетонную площадку в центре тюремного двора, с сеткой из колючки вместо крыши, единственным баскетбольным кольцом без сетки и заплатанным мячиком. Активный отдых на свежем воздухе.

«Это чересчур даже для либеральных гуманистов», — подумал Стоун.

Несколько заключенных медленно рысили по крохотному кругу, один стучал мячом, большинство стояли, тупо уставившись на носки ботинок. На вышках по углам, откуда вся площадка просматривалась как на ладони, торчали охранники со снайперскими винтовками и русскими «Калашниковыми».

Стоун заметил синюю линию, идущую по периметру бетонной площадки.

— Заступишь за нее хоть носком башмака, и дядя с вышки тебя пристрелит, — послышался голос.

Рядом стоял маленький вертлявый заключенный со щетинистыми седыми усами, встрепанной головой и мутными глазами.

— Спасибо за сенсационную новость, — сказал Нокс. — А то нас забыли предупредить на инструктаже по технике безопасности.

Вертлявый взглянул на Нокса и нервно захихикал.

— Клевый прикол. Офигенно клевый. — Он перевел взгляд на Стоуна. — Вам, парни, сколько положили?

— Даже не спрашивай. А тебе?

— Жизнь, жизнь, жи-изнь, — пропел вертлявый. — Три пожизненных поочередно, а не параллельно. Вот так вот, братаны.

— Ясно… — рассеянно ответил Стоун, методично фиксируя в памяти позицию вышек и сектор стрельбы каждого из охранников.

Дьявольски продуманная планировка произвела на него впечатление. Даже необученный новобранец легко и быстро пристрелит любого заключенного. Тот и плюнуть не успеет, не то что совершить попытку к бегству.

— И много здесь таких? — спросил Нокс. — Пожизненных?

— Все, кого я знаю, а я здесь одиннадцать лет. По-моему, одиннадцать. Вел когда-то календарь, потом надоело стенку марать. Смысла нет. Старине Донни не светит досрочное.

— За что же ты сел, старина Донни? — спросил Нокс с откровенной неприязнью.

— Убил-таки трех малолетних детей, — спокойно сообщил тот, будто назвал дату рождения. Затем высморкался в сложенные ладони и вытер руки о задницу.

— За каким дьяволом, старина Донни? — Нокс непроизвольно сжал кулаки.

— Так эта сука мне велела, вот за каким. Это был ее выводок от второго мужа, братан. Страховое возмещение. Совратила меня. Именно. А потом такой кипеж подняла, когда я их реально пришил! Скажешь, самозащита? Ага, держи карман шире. Меня развели, братан, реально развели. Где, к чертям, справедливость?

— Справедливость? — скептически переспросил Нокс.

— Ну! Адвокаты, судьи… суки — все только и валят на тебя дерьмо. Никакой справедливости. Унизительно. Боже, храни Америку, мы должны поровну купаться в нашем общем дерьме.

Нокс стиснул зубы.

— А она получила три пожизненных срока?

— Кто, эта сука? Еще чего! Говорю же, свалила все на меня. Снова вышла замуж и замечательно сидит на страховых бабках, пока я здесь гнию. На суде обозвала меня маньяком. Хотя мы вместе заварили эту кашу, Богом клянусь.

— Думаю, тебе нужно поискать хорошего адвоката. С другой стороны, ты сейчас как раз там, где и должен находиться, Донни. А теперь не хочешь поискать пятый угол?

Нокс угрожающе шагнул вперед.

Стоун взял его под руку, не обращая внимания на то, что наблюдавший за ними охранник положил палец на спусковой крючок.

— Слышь, Донни, а ты побывал во многих тюрьмах? — спросил Стоун.

— Кто, я? Эта у меня четвертая. И вторая строгая, — добавил он с гордостью.

— За что тебя перевели в «Мертвую скалу»?

— Ударил охранника. Им не нравится, когда их бьют; только они могут хреначить нашего брата безнаказанно.

— Конечно, жизнь несправедлива, — подал голос Нокс.

— Готов поклясться, ты парень наблюдательный. Не замечал здесь всякой непонятной ерунды? — продолжал Стоун.

— Наблюдательный? Братан, у нас всего лишь час в сутки. Полчаса на жрачку, полчаса на долбаную прогулку. А двадцать три часа и две жратвы ты сидишь в склепе восемь на двенадцать. Некогда следить за ерундой.