– Верхняя дека из фанеры, – сообщил, вручив ее Борису. – Но обечайки – бук, а гриф – кленовый. Очень прочная конструкция, долго держит строй.

Борис взял инструмент и подстроил струны. Звук у них приятный, хотя натянуты над грифом слишком высоко – трудно будет нажимать. Не беда, это регулируется. В корне грифа есть специальный винт, а в комплекте к инструменту прилагается и ключ. Он поискал глазами и увидел стул, стоящий у витрины. Подошел, сел поудобнее. Пальцы левой обхватили гриф, правой – ударили по струнам.

А на войне, как на войне –

Патроны, водка, махорка в цене.

А на войне нелегкий труд,

А сам стреляй, а то убьют.

А на войне, как на войне…

Подруга, вспомни обо мне.

А на войне – неровен час,

А может – мы, а может – нас.

Он начал тихо, но не заметил, как увлекся и запел во весь голос:

Комбат-батяня, батяня-комбат,

Ты сердце не прятал за спины ребят.

Летят самолеты, и танки горят,

Так бьет-е комбат-е, комбат!..

Спохватившись, он поднял взор и с изумлением увидел сгрудившихся возле него людей, которые смотрели на него во все глаза. Похоже, работники магазина и покупатели набежали.

– Извините, товарищи, – Борис встал. – Увлекся.

– Вы воевали? – спросил мужчина лет пятидесяти, стоявший впереди. За руку он держал девочку-подростка – видимо, пришел с ней за инструментом или просто проходил мимо секции.

– Да, – кивнул Борис.

– Позвольте узнать где?

– На Даманском. Был там ранен.

– Я заметил, – мужчина перевел взгляд на его лоб. – Осколок?

Борис кивнул.

– Песня у вас очень необычная, но душевная, – продолжил незнакомец. – Сами сочинили?

– Нет, Николай Расторгуев.

– Не слышал о таком, – покачал он головой.

«Еще бы! – подумал Борис. – Коля еще в школу ходит – в третий класс. Или перешел в четвертый».

– Меня зовут Владимир Владимирович, фамилия – Оловников[109]. Я ректор Белорусской государственной консерватории, – мужчина протянул ему руку. Борис пожал ее и представился в свою очередь. – У меня к вам просьба, Борис Михайлович. Не могли бы вы выступить перед нашими студентами и преподавателями? Рассказать о конфликте на границе, что там вообще произошло, а то информации в газетах мало? Вы же непосредственный участник конфликта. Скажем, завтра в пятнадцать часов? Или вы заняты?

– Нет, – помотал головой Борис. – Я ничем не занят – поправляюсь после ранения.

– Тогда ждем, – сообщил ректор. – Кстати, у вас есть награды или знаки доблести?

– Да, – сказал Борис.

– Не забудьте их надеть, пусть мои посмотрят на героя. Некоторые забывают, чего нам стоило отстоять Отчизну. А гитару эту обязательно купите, – указал он на «Кремону». – Лучшей в Минске не найти. Но с собою завтра не берите – мы найдем вам инструмент, если захотите спеть. Я бы с удовольствием послушал.

На том и распрощались. Борис купил гитару и отправился к себе. Там какое-то время терзал струны, вспоминая мелодии и слова слышанных в той жизни песен. Выступление перед профессиональными музыкантами его несколько пугало. Наконец, махнув рукой, он решил, что, в крайнем случае, ограничится рассказом о конфликте.

Без четверти пятнадцать следующего дня он вошел в просторный холл консерватории. Перед обнаруженным здесь же зеркалом достал из кармана и приколол к пиджаку выходного костюма Золотую Звезду и орден Ленина. Дома надевать их не решился – не хотел, чтобы на него глазели в транспорте и на улицах. Обязательно кто-нибудь да пристанет: где награды взял, пацан? Еще живы ветераны, получившие свои ордена и Звезды за Отечественную войну. Вспомнить хотя бы подвозившего их таксиста. Ему снова орденские книжки предъявлять? Золотую Звезду Героя ее статутом предписано носить постоянно, только кто знает о его награде? Ни в военкомате, ни в райкоме комсомола Борис о ней не обмолвился, лишь на ВТЭК показал орденскую книжку, чтоб доплату к пенсии получить.

По широкой мраморной лестнице Борис поднялся на второй этаж и зашел в приемную ректора. Секретарь проводила его в кабинет Оловникова.

– Ого! – воскликнул тот, разглядев награды на груди гостя. – Герой Советского Союза! Поразили вы меня, Борис Михайлович. Отчего в магазине были без Звезды и ордена?

– Так все пялятся, – сообщил Борис. – Неприятно видеть – будто я их сам себе надел.

– Вы еще и скромный, – покачал головой ректор. – Да другой бы гоголем ходил. Ладно, – он бросил взгляд на циферблат часов, – скоро выступление…

Он не договорил – в дверь кабинета постучали и вошла немолодая женщина. В руках она несла гитару.

– Познакомьтесь! – ректор встал из-за стола. – Секретарь партийной организации консерватории Валентина Тимофеевна Бастрыкина. А еще она заведующая кафедрой народных инструментов. Валентина Тимофеевна, это Борис Михайлович Коровка.

– Надо же! – сказала женщина. – Я не знала, что наш гость Герой. Мне сказали: будет пограничник, воевавший на Даманском. К тому же композитор и певец.

– Насчет Героя я и сам не знал, – ответил ректор. – Борис Михайлович об этом умолчал. Дайте ему инструмент.

Борис взял у женщины гитару и по сложившейся привычке подстроил струны. Увлекшись, он не видел, как за его спиной переглянулись ректор и заведующая кафедрой.

– Абсолютный слух, – шепнула женщина.

– Вчера заметил, – таким же шепотом ответил Оловников и добавил в голос: – Пожалуй, нам пора.

Бориса отвели в концертный зал, где вывели на сцену и представили присутствующим. Он посмотрел на аудиторию и немножко заробел. Места все заняты, даже приставные. Девчонки, мальчики, а еще – мужчины и женщины постарше. Последние, скорей всего, преподаватели. Силком сюда согнали, что ли? Или им и вправду интересно?

– Конфликт на острове Даманском случился не внезапно, – начал он, сглотнув. – Ему предшествовали провокации маоистов. Происходили они так…

Скоро он увлекся и забыл о робости. Рассказывал подробно, экспрессивно, жестикулируя, когда речь заходила об эпизодах боя. Заметив восхищение в глазах студенток, сидевших ближе, он распалился и пришел в себя, когда за дверью зала прозвенел звонок.

– Пожалуй, все, – он развел руками.

Аудитория зааплодировала – громко, от души. Борис хотел сойти со сцены, но на нее поднялась заведующая кафедрой и остановила гостя.

– Еще не все, товарищи! – объявила залу. – Борис Михайлович еще певец и композитор. Попросим его спеть для нас.

Она захлопала в ладоши, студенты поддержали. Борису принесли уже знакомую гитару и стул. Он сел и на мгновение задумался. Что им спеть, чтоб прочувствовали? Этим мальчикам и девочкам, выросшим в мирное время, трудно осознать, что такое война в реальности. Попробовать вот это? Он пробежался пальцами по струнам.

Серыми тучами небо затянуто, нервы гитарной струною натянуты,

Дождь барабанит с утра и до вечера, время, застывшее, кажется вечностью.

Мы наступаем по всем направлениям, танки, пехота, огонь артиллерии.

Нас убивают, но мы выживаем и снова в атаку себя мы бросаем.

Он возвысил голос:

Давай за жизнь, давай, брат, до конца, давай за тех, кто с нами был тогда.

Давай за жизнь, будь проклята война, помянем тех, кто с нами был тогда…

Он не видел, как в первом ряду вновь переглянулись ректор и заведующая кафедрой, и женщина показала руководителю оттопыренный большой палец. Тот улыбнулся и кивнул. Окончание песни зал встретил овацией и криками: «Браво!» Борис встал и поклонился.

– Еще! – закричали из зала. – Еще!

Борис вздохнул и снова сел. Спел «Батяню-комбата», затем – «Встанем». Их тоже встретили овациями и криками: «Браво!», «Еще!».

– Извините, товарищи, но больше не могу, – сказал Борис. – У меня осколком легкое повреждено, трудно петь долго. Как-нибудь в другой раз.

Он приставил гитару к стулу и спустился со сцены. Его мигом окружили студентки.