И внезапно я начинаю жалеть, что мы вообще сюда приехали. Артур был прав, когда говорил – никогда не возвращайтесь туда, где вам было хорошо.

– Я слышала, вы продали пансион? – спрашиваю я у Сары.

– Да. – Она кивает. – Жаль, конечно, но тут уж ничего не поделаешь. Хорошие времена закончились. С появлением студенческой гостиницы наш бизнес стал разваливаться. Теперь ее владельцы купили нашу землю, чтобы построить еще один корпус.

– Сволочи! – злобно шипит Бен.

– Не могу не согласиться, но… Откровенно говоря, после того пожара мы так до конца и не оправились. До сих пор удивляюсь, как папа ухитрялся так долго сводить концы с концами.

– Да, пожар был ужасный, – поспешно вставляю я. Наконец-то речь заходит о чем-то хорошо мне известном. Кроме того, я надеюсь, что кто-нибудь упомянет и о том, как я проявила находчивость и спасла множество жизней. Увы, Сара всего лишь кивает в знак согласия.

– Насколько я знаю, все случилось из-за неисправной электроплиты, не так ли? – спрашивает Бен.

– О, нет! – Сара отрицательно качает головой, и ее серьги чуть слышно позвякивают. – Сначала все так и думали, но потом появилась другая версия. Говорили, что какой-то дурак оставил без присмотра горящие свечи. Ароматические свечи в спальне, – уточняет она и глядит на часы. – О, прошу прощения, я оставила в духовке запеканку. Пора ее доставать.

Она быстро уходит. Бен провожает ее взглядом, потом залпом допивает свой скотч и поворачивается ко мне.

– Что случилось? – Бен хмурится. – Что с тобой, Лотти, ты такая бледная! Все в порядке?

Ничего не в порядке, хочется сказать мне. Я чувствую себя раздавленной, разбитой, уничтоженной. Открывшаяся мне правда столь ужасна, что я не в силах ее принять.

– Это я… – шепчу я, с трудом превозмогая дурноту.

– В каком смысле – ты? – удивленно переспрашивает Бен. Он ничего не понимает.

– Я всегда держала в спальне ароматические свечи, – яростно шиплю я. Яростно – потому что мне очень плохо. – Ну, помнишь? Должно быть, однажды я забыла их потушить и… В пансионе больше ни у кого не было ароматических свечей, только у меня, а значит… значит, пожар случился по моей вине!

Я произношу страшные слова вслух, но легче мне не становится. Потрясение, растерянность, горе овладевают мною целиком. Мой триумф, победа, которой я так гордилась, обратились в прах, в ничто. Хуже того, я столько лет считала себя отважной героиней, но на самом деле – я была преступницей, беспечной и безответственной дурочкой, из-за которой могло погибнуть столько людей!

В это мгновение мне ужасно хочется, чтобы Бен обнял меня, утешил, сказал какие-то слова или спросил о чем-то. Мне хочется, чтобы он сделал хоть что-нибудь, но, похоже, мои переживания нисколько его не трогают.

– Это же было черт знает когда, – говорит он небрежно. – Теперь это уже неважно.

– Как это – неважно?! – Я изумленно таращусь на него. – Как – неважно?! Это важно, и еще это… ужасно. Я испортила всем отдых. Я испортила Артуру бизнес. Люди могли сгореть заживо из-за того, что я…

Тяжкий груз вины мешает мне говорить. Слезы наворачиваются на глаза, и лицо Бена расплывается и дрожит. Как он не поймет, что для меня сейчас рушится весь мой мир? Все эти пятнадцать лет я дорожила памятью о той ночи, когда, взяв на себя ответственность, я сумела спасти людей, и только теперь мне стало ясно, как глубоко я заблуждалась. Да, я спасла от смерти нескольких постояльцев пансиона, но ведь если бы не моя небрежность, никакая опасность им бы вовсе не грозила. Я забыла потушить свечи – и едва не стала убийцей. Я могла погубить два десятка человек, и то, что в итоге я их все-таки спасла, мало что меняет. Лично для меня самое страшное заключается в том, что я оказалась вовсе не такой, какой сама себя считала все это время. Я – другая. Я – глупая, самонадеянная, беспечная идиотка, с которой просто опасно иметь дело.

Внезапно я громко всхлипываю. Одно мгновение – и все пошло прахом. Мое прошлое оказалось не таким, как я думала. Мое настоящее тоже вот-вот рухнет, как дом, построенный на песке.

– Как ты думаешь, – шепчу я, – должна я им все рассказать, признаться?

– Ради бога, Лотти, не говори ерунды. – Бен досадливо морщится. – Кому нужны твои признания сейчас? Забудь. Все это было пятнадцать лет назад. Никто не погиб, никто не пострадал, а значит, всем, по большому счету, наплевать, из-за чего начался пожар.

– Мне не наплевать! – возражаю я, хотя для этого требуется все мое мужество.

– Да ладно, перестань… Честно говоря, я уже по горло сыт твоими рассказами об этом пожаре. Ты вспоминаешь о нем постоянно, к месту и не к месту.

– Неправда!

– Нет, правда.

Он говорит это так спокойно, что во мне словно срывает какой-то клапан.

– Зато ты все время болтаешь о каком-то плавании под парусами! – почти кричу я. – Хотя раньше ты об этом даже не упоминал. Откуда только что берется?!

Несколько мгновений мы смотрим друг на друга – довольно злобно и вместе с тем нерешительно, словно борцы, которые готовятся к схватке, но не уверены в правилах. Наконец Бен пускает пробный шар:

– Я вообще не знаю, как теперь верить тому, что? ты говоришь, – произносит он с ноткой брезгливости в голосе.

– Что-о?!! – ахаю я.

– А то… Ты утверждала, что это ты сидела со мной, когда я был болен, а оказалось… – Он пожимает плечами. – Зачем ты это сделала, Лотти?

– Я… забыла. Извини, ладно?

Брезгливое выражение на его лице не смягчается ни на йоту. Вот лицемерный моралист! Ну, ладно, сейчас ты у меня получишь!..

И я бросаюсь в контратаку.

– Ну ладно, – говорю я, – раз уж мы решили говорить друг другу правду, объясни, пожалуйста, как ты собираешься пересечь Атлантику, а потом еще несколько месяцев плавать по Карибскому морю, если мы с тобой решили поселиться во Франции?

– Мы ничего не решали, – нетерпеливо бросает он. – Мы просто обсуждали такую возможность. Это был всего лишь один из вариантов, не самый худший, но и не самый лучший. Может быть, мы переедем во Францию, а может… сделаем что-то другое.

– Как это – «один из вариантов»? – Я смотрю на него с ужасом. – Это был план, совершенно конкретный план! Я надеялась… рассчитывала… строила свою жизнь, а ты!..

– Все в порядке? – Сара снова появляется на веранде, и Бен тотчас включает свою очаровательную, озорную улыбку.

– Все отлично! – говорит он таким тоном, будто ничего не случилось. – Мы прекрасно проводим время.

– Еще кофе? Или виски?

Я не могу ничего ответить – мой язык мне не повинуется. Только что мне открылась еще одна ужасная истина – я связала свою жизнь с мужчиной, который способен непринужденно улыбаться другой женщине, словно меня и нет рядом; с мужчиной, который казался самым близким, но за считаные минуты вдруг превратился в кого-то незнакомого, чужого, холодного, как гостевая спальня в доме дальних знакомых. Проходит еще несколько секунд, и мне становится совершенно ясно, что я его совершенно не знаю, не понимаю его мыслей и мотивов. А хуже всего то, что он мне не очень-то нравится.

Мне не нравится мой собственный муж!

Эти слова, хоть и не произнесенные вслух, отдаются в моих ушах похоронным звоном. Похоже, я совершила огромную и ужасную ошибку. Как и всегда в сложных ситуациях, я по привычке вспоминаю Флисс, хотя мне абсолютно ясно, что я никогда, никогда не смогу признаться ей в том, что сделала глупость. Придется мне оставаться женой Бена и до конца жизни притворяться, будто у нас все о’кей. Признаться, что между нами не все благополучно, мне слишком стыдно, и я знаю, что ни за что этого не сделаю. Что ж, значит, такова моя судьба, думаю я на удивление спокойно. Я вышла замуж не за того человека, и теперь мне остается только терпеть. Другого выхода просто нет.

– …Отличное место для медового месяца, – слышу я голос Сары, которая садится за стол вместе с нами. – Надеюсь, вам там нравится? – По-видимому, речь идет о нашем отеле, поскольку Бен отвечает довольно-таки саркастическим тоном: