Дуг выпустил её сразу же; лицо его, вытянувшееся от разочарования, выглядело до того забавным, что Марго с трудом удержалась от смеха, но в то же время сердце её заныло от жалости к Дугу и презрения к себе. Какую пошлую игру она ведет с ним, и всё потому, что знает: Дуг никогда не предложит ей выйти за него замуж, пока она не измучит его вконец. Ей отчаянно хотелось стать его женой, иметь от него детей, быть рядом, если с ним стрясется какая-нибудь беда. Однако она знала: как только Дуг убедится, что она опять принадлежит ему, их отношения превратятся для него в удобную связь и ни о чём другом он даже думать не станет. И всё-таки чувство пересиливало холодный расчет, за который так презирала себя Марго. Она подошла к Дугу, и в её серых глазах была ласковая покорность и раскаяние.

Когда она собралась уходить. Дуг показал три платья, которые он привез ей из Нью-Йорка. Примеряя их, Марго испытывала чувственное наслаждение, и не только потому, что о таких красивых платьях она не могла и мечтать, но и потому, что Дуг смотрел на неё и в глазах его светилась гордость.

– Оставайся ночевать, – предложил он. – Погода такая мерзкая.

– Ну, не такая уж мерзкая, – сказала Марго. – Если ты устал, я возьму такси. Между прочим, за платья я могу выплачивать из своего жалованья по десяти долларов в неделю. Сколько они стоят?

– Все три – десять долларов. Я купил их на распродаже.

Марго молча посмотрела на него.

– Ну, ладно, – усмехнулся Дуг. – Десять долларов каждое. Ах ты, господи! Хорошо, двадцать долларов.

– Не двадцать, а все сто – так будет вернее.

– Ну, пусть будет сто за все три. – Марго кивнула головой, и Дуг тотчас сказал:

– И ты можешь прибавить к своему жалованью десять долларов.

Марго отшвырнула платья.

– Я возвращаюсь в магазин.

– А черт, уж и пошутить нельзя! – воскликнул Дуг и обнял её. – Марго, зачем ты меня так мучишь?

Марго медленно потерлась щекой о его щеку и крепко прижала его к себе.

– Если б я тебя не мучила, ты мучил бы меня. А так как я лучше тебя, то ты от меня терпишь гораздо меньше, чем мне пришлось бы терпеть от тебя.

В конце концов одно из платьев, красное, бросающее теплый отсвет на её лицо, привлекло внимание Кена. Был рождественский сочельник, и они собрались идти к Уоллисам. Дэви ушел раньше. Кен стоял в кухне, чистый и аккуратный, в новой рубашке и отутюженных брюках. Его тщательно приглаженные волосы отливали бронзовым блеском, а вытянувшееся при виде Марго лицо было идеально выбрито. Марго, шурша платьем, ласкавшим её, как сотня нежных рук, выбежала из своей комнаты, собираясь просить Кена застегнуть ей крючки сбоку. Увидев выражение его лица, она остановилась. Глаза его холодно блестели, ноздри раздувались.

– Где ты это взяла? – раздельно произнес он. – Это не ты сшила.

– Купила в магазине. – Марго подняла руку, чтобы ему удобнее было застегнуть крючки.

– Нет таких магазинов в Уикершеме.

– В Нью-Йорке, – сказала она.

– Знаю, что в Нью-Йорке, но ты в Нью-Йорк не ездила.

– Ездил Дуг Волрат. Он купил мне платья, а я ему заплатила.

– Чем? – язвительно спросил Кен.

– Деньгами, – отпарировала Марго.

– А ещё чем?

Марго пристально посмотрела на брата. Лицо его сморщилось. Он опустился на табуретку возле стола и уставился на свои переплетенные пальцы. Несколько раз он пробовал поднять глаза на сестру, но у него не хватало сил.

– Он женится на тебе? – спросил он глухо, почти шепотом.

– Об этом не было разговора. Вряд ли.

– Он у тебя один?

– Сейчас – да.

– Но не первый?

– Не первый, – по-прежнему спокойно ответила Марго.

– А кто были другие? Я их знаю? – Последовала долгая пауза. – Наверное, Чак?

– Я не стану отвечать на такие вопросы, Кен.

– И Боб?

– Я тебе ничего не скажу.

– И Док?

– Не скажу.

– Ненавижу этого выродка Дока, – как бы в раздумье сказал Кен. – Всегда его ненавидел.

– Ты и меня ненавидишь, Кен? – Марго села напротив брата, но он всё ещё не мог заставить себя взглянуть на неё. Он смотрел на свои стиснутые руки. Так прошло несколько секунд.

– Нет, но я мог бы убить тебя, – хрипло сказал он.

– За что? – допытывалась Марго. – В конце концов мне двадцать пять лет. А во многих отношениях я гораздо старше. И если сейчас я не могу делать, что хочу, то когда же?

– Замолчи! – Кен вскочил из-за стола в полном отчаянии. – Что ты мне говоришь, подумай только! Ведь ты – моя сестра!

– А ты – мой брат. Разве я когда-нибудь попрекала тебя твоими девушками?

– Это совсем другое дело.

– Вовсе нет, и ты это отлично знаешь. Разве ты думаешь о них хуже только потому, что они любили тебя?

– Любили!

– Да, любили. Я любила каждого, с кем была близка, точно так же, как те девушки любили тебя. И ты тоже любил их, пока вы были вместе.

– А через минуту эта любовь проходила.

– Тем хуже для тебя, а не для них. – И вдруг спокойствие покинуло Марго, она разрыдалась, поняв, насколько безнадежна её вера в то, что она сможет склонить Дуга на брак, в котором он, по её убеждению, никогда не раскаялся бы, разрыдалась от презрения к самой себе, к той низкой игре, которую она намеренно вела с Дугом. Перестав сдерживаться, Марго в отчаянных всхлипываниях изливала горе, тяжким камнем лежавшее на дне её души.

Раньше Марго никогда не позволяла себе плакать при братьях – ей хотелось, чтобы они верили, что могут положиться на её мужество и считали её своей опорой. А вот у неё нет никого, кто мог быть ей опорой, и она плакала над собой, над бедной девочкой с сияющими, как звезды, глазами, одетой в чесучовое платьице, которая была так счастлива со своими родителями в купе пульмановского вагона и не думала о том, что ждет её впереди.

Марго почувствовала, что Кен пытается застегнуть ей платье. Он опустился на колени и прижался лбом к её груди.

– Ради бога, не плачь, – бормотал он. – Не могу видеть, как ты плачешь, это для меня, как нож в сердце. Ты же знаешь, как я к тебе отношусь. Ты мне и мать и сестра. Живи с кем хочешь, только не плачь.

Но Марго, не привыкшая плакать, никак не могла остановить слез. Она не в силах была совладать с рыданьями, сотрясавшими всё её тело, но какая-то крошечная частица её сознания смеялась, ибо как только Кену удавалось застегнуть два крючка, они тут же расстегивались от её судорожных всхлипываний.

– Я не хотел тебя обижать, – продолжал Кен. – Всё дело в том, что мы с Дэви потратили почти три четверти денег, а результатов пока ещё нет. Бэннермен заваливает нас письмами, он орет «давай, давай!», как болельщик на стадионе. Вставай же, детка. – Кен приподнял голову Марго и вытер ей глаза своим чистым носовым платком. – Довольно, успокойся. Ты единственная девушка, которая для меня что-то значит.

Марго сквозь слезы увидела его озабоченное лицо и испуганные ласковые глаза.

– Застегни мне платье, Кен, – прошептала она и, слабо улыбнувшись, добавила: – Как я уже просила.

Кен тоже тихо засмеялся.

– Вики и Дэви, наверное, беспокоятся.

– Вики чудесная девушка, Кен. Мне она страшно нравится.

Кен ничего не ответил, занявшись крючками. Марго умылась холодной водой, припудрила щеки и под глазами, потом накинула на плечи пальто и взяла в охапку коробки и свертки с рождественскими подарками, которыми нагрузил её Кен.

– Ты иди, – сказал он. – Я тебя догоню, вот только наведу здесь порядок.

Придерживая обеими руками пакеты, Марго дотянулась до Кена и чмокнула его в щеку. – Ну как, всё в порядке, Кен?

– Всё прекрасно, – ответил он. – Беги.

Марго вышла в зимнюю мглу и пошла было вверх по тропке, но, вспомнив о спокойствии Кена, вдруг встревожилась. В таких обстоятельствах спокойствие было для него так же необычно, как для неё слезы. Она заглянула в окно – Кен шагал взад и вперёд по комнате. Затем Марго увидела, как он взял чашку со стола, уже накрытого к утреннему завтраку, долго смотрел на неё, как бы стараясь разглядеть изъяны, и вдруг размахнулся и швырнул её на пол. Марго не знала, бежать ли к нему, или идти дальше. Поразмыслив, она решила, что лучше идти и предоставить Кена самому себе. Она с грустью подумала, что иного выхода, собственно, и нет.