«Какое ты имеешь право?» Да, она сказала эти слова. «Кто тебе разрешил разговаривать с ним?»
– Кто мне разрешил? – произнес Кен, стараясь говорить внятно. Ему не хватало воздуха. – С каких это пор я стал нуждаться в чьем-либо разрешении?
– Когда кто-нибудь из нашей семьи идет к Дугу просить денег, необходимо мое разрешение, потому что я – та дверь, через которую вы к нему входите. Болван несчастный! Полез к нему со своим разговором и наверняка испортил всё, над чем я так старалась ради нас… Ради нас? Ради тебя, идиот!
– Марго! – послышался предостерегающий голос Дэви, и Кен увидел, как брат встал позади Марго, но ничто не могло смягчить её ожесточенного презрения к Кену.
– Значит, он тебе отказал! – говорила она. – Очень рада! Поделом тебе!
– Видя, что Кен воспринимает её слова, как пощечины, она со жгучим злорадством бросала ему в лицо оскорбления.
– Что ж, радуйся, – медленно произнес Кен, удивляясь тому, что она ещё может причинять ему боль, хотя он выкинул её из своего сердца. – Конечно, кому какое дело, что я заставил себя пойти именно к нему! Он и не знает, чего мне это стоило.
– А что ему знать? Чего ради он должен щадить твое самолюбие? Разве он у тебя что-нибудь отнял?
– Марго, замолчи! – Кен смутно расслышал окрик Дэви – так сильно стучало его ноющее сердце.
– Посмотрите на этого спесивого петуха! – продолжала Марго, не обращая внимания на Дэви. – Никто не смеет ему ни в чём отказать! Всё принадлежит ему: он берет и дает, не считаясь ни с кем! Ты ненавидишь его только потому, что я его люблю! Только поэтому – другой причины нет!
Дэви шагнул к ней сзади, схватил её за руку и круто повернул к себе.
– Зачем ты его оскорбляешь? – крикнул он. – Тебе это доставляет удовольствие?
– Оскорбить она меня не может, – сказал Кен каким-то деревянным голосом. – Оставь её в покое.
– Не ври, тебе обидно до смерти! – Дэви тряхнул Марго за плечи и, пригнувшись к её лицу, сказал: – Наплевать нам на Волрата и на его отказ! Мы в нем не нуждаемся. И никогда не будем нуждаться!
– Нет, он именно тот человек, который вам нужен! – отчеканила Марго. – Мне следовало знать это с самого начала. Кроме него, я ничего вокруг себя не видела, потому что он – тот, кого я ждала всю жизнь. Зато я и знаю его так, как никто. Его нельзя просить об одолжении. Брать от него подарки даже опасно. У него непременно должно быть такое ощущение, будто он навязывает людям свою помощь насильно. Тебе ведь хочется получить у него денег, – сказала она, высвобождая руку из пальцев Дэви, чтобы повернуться к Кену, ибо всё-таки Кена она всегда любила и будет больше любить. – Что ж, может, и мне поначалу хотелось только этого, но теперь ты всё напортил, потому что он подумает, будто ты пришел с моего разрешения. Ни разу, – раздельно сказала она, – я ничего не попросила у него для себя.
– Опять ты со своим разрешением, – сказал Кен. – Кого ты считаешь своей собственностью?
– Тебя, – ответила она, глядя прямо ему в лицо. – Ты – моя собственность, точно так же, как я – твоя. Да, я не боюсь сказать это вслух. Идиот, ты думаешь я плачу из-за себя? Нет, мальчик мой, меня никто не обидел! Но я знаю, что ты не можешь вынести, когда над тобой смеются…
– Он вовсе не смеялся…
– Нет, смеялся, – упрямо сказала Марго. – Кен, Кен, почему ты не пришел ко мне? Разве ты уже не можешь быть со мной откровенным?
Кен покачал головой – смертельная ненависть вдруг исчезла из его сердца, и оно стало похоже на пустой мешок.
– Нет, – сказал он. – Уже не могу. Раньше мы были друзьями, а теперь – нет.
– Мы и сейчас друзья, – настойчиво произнесла Марго. Она обняла его и прижала его голову к своей. Кен вдохнул знакомый запах её волос и вдруг понял, что самая давняя, самая постоянная его любовь осталась неизменной, а та женщина, которую он мысленно подверг уничтожающему разбору, была лишь искаженным образом Марго.
– Мальчик, мальчик мой, – шептала она. – Мы по-прежнему друзья, только мы оба стали теперь взрослыми. Мы с тобой ничего не утратили, просто в нашу жизнь вошли другие люди.
– Ничего подобного, – сказал Кен. – По крайней мере, я не могу этого сказать о себе.
– Ну, а для меня это так, – грустно ответила Марго. Подняв лицо, она впервые за много лет поцеловала его в губы, и он вдруг почувствовал себя мальчиком, в первый раз целующим девушку. Он крепко прижал её к себе, пораженный мыслью о том, что ни у одной девушки не было таких нежных губ, как у его сестры, и ни одни руки не обнимали его так ласково. После стольких неудачных романов и ничем не кончившихся флиртов он понял, что самые пылкие объятия были лишь бледной тенью сестринской нежности. И всю его злость захлестнуло такое до боли сладостное ощущение родного тепла, что грудь его задрожала от сдержанных рыданий.
– Ты больше не пойдешь к нему, правда? – просительным тоном сказал он.
– Конечно, пойду. – Марго чуть отстранилась от брата и подняла на него удивленный взгляд. – Боже мой, а я-то вообразила, что теперь всё улажено!
– Не говори со мной об этом, – взмолился Кен, отворачиваясь. – Пожалуйста, не говори!
– Тогда я просто ставлю тебя в известность, Кен, – очень мягко сказала Марго, – это будет именно так, потому что мне так хочется.
Она потрепала его по плечу и пошла в кухню. Немного погодя Кен поднял глаза и увидел, что Дэви смотрит на него с бесконечной грустью и жалостью; и всё же в его глубоком взгляде была какая-то отчужденность, говорившая Кену о том, что Дэви скорее умрет, чем вынесет тяжкое бремя неожиданной, но неизбежной догадки.
За ночь ветер принес проливной дождь, а потом утих совсем. Утром ударил мороз, и земля под низко нависшим небом покрылась гладкой, как сталь, коркой льда. Дуг Волрат подъехал к воротам завода в обычное время, но в это утро аккуратность стоила ему большого усилия воли, потому что с тех пор, как он одержал победу там, на востоке, надоевший завод никогда ещё не вызывал в нем такого отвращения, как сегодня. Низкие облезлые здания выглядели такими убогими и недостойными своего хозяина, что он удивленно и недоверчиво вспоминал о своем былом ослеплении. Сейчас он сгорел бы со стыда, если бы кто-нибудь из прежних друзей увидел его здесь.
Волрат довольно рано пришел к тайному убеждению, что он человек увлекающийся; впрочем, даже излишнюю порывистость он причислял к своим достоинствам, считая её признаком незаурядной энергии. Вся беда в том, говорил он себе, въезжая в ворота завода, что он никак не научится вовремя бросать свои затеи. Не всё ли равно, закроет ли он завод, или нет? Ради кого, собственно, он делает вид, будто его ещё интересует то, что происходит на заводе? Акции уже объявлены к продаже. Красная цена им – по доллару за штуку, но покупатели предлагают по тридцати долларов, рассчитывая на доходы, которые Волрат принесет компании. К черту акционеров! Неужели из-за них он должен подыхать со скуки? А что если сразу сняться с места и удрать навсегда?
Волрат вышел из машины на обледеневшую асфальтовую дорожку и с нескрываемым отвращением поглядел на пустые машины своих служащих – даже номерные знаки этих машин казались чуждыми, и он вдруг затосковал по черно-жёлтым номерам нью-йоркских машин. И хоть сейчас стояла зима. Пятая авеню представилась ему такой, какой он видел её в последний раз солнечным сентябрьским днем. Там даже воздух над пестрой толпой словно искрится от скрытого возбуждения. И человеку чудится, будто он подхвачен волной, которая вот-вот разобьется, оставив его среди бурных всплесков веселья и радости. Стоит только включиться в этот бодрый темп и шагать, вдыхая живительный воздух, а где-то впереди уже ждет тебя дар судьбы – счастье, за которое никогда не придется расплачиваться.
Да, либо быть там, либо – воображение перенесло его через весь континент – мчаться по холмам высоко над огнями Голливуда, лежащего так далеко внизу, что его пошлой мишуры не видно под брильянтовой россыпью огоньков, где крохотное скопление мерцающих точек обозначает дом, в котором дают бал, – пятьдесят миллионов одурманенных мечтами людей отдали бы полжизни, чтобы попасть туда; а он. Дуг Волрат, едет в этот дом и со сладко замирающим сердцем притворяется перед самим собой, будто ничуть этим не взволнован, и гонит машину с головокружительной скоростью только потому, что любит быструю езду…