Дэви улыбнулся.

– Хорошо, я поеду.

Уоллис опять углубился в работу. В сердце Дэви промелькнул страх, что вот сейчас ясность мысли у старика исчезнет так же внезапно, как она появилась, но голос Уоллиса звучал по-прежнему уверенно и твердо.

– Ладно, Дэви, – бросил он через плечо. – Спасибо, Теперь проваливай. Нам обоим некогда.

Дэви вышел наружу, под лучи утреннего солнца. Когда у старика бывали такие просветы, Дэви всегда чувствовал, что ему улыбается истинное величие в самом высоком смысле этого слона. Глаза его потемнели от гордости, словно два несложных поручения, которые дал ему Уоллис, были двумя почетными орденами. И хотя полчаса назад у него не нашлось времени заработать несколько долларов на ремонте машины Дугласа Волрата, сейчас у него оказалось сколько угодно времени, чтобы побежать в университет и получить химикалии для старика.

Он был так счастлив, что ему даже в голову не пришло, что «получить» – чересчур мягкое выражение для его методов добывания нужных материалов. Дэви удивился бы и обиделся, если б кто-нибудь сказал ему об этом.

Дэви шагал по Университетскому холму, мимо красного административного здания, увенчанного башенкой. Огромная кирпичная крепость высилась над квадратной зеленой лужайкой в четверть мили длиной, которая спускалась по склону холма к Стейт-стрит. Широкая, обсаженная деревьями улица вела к находившемуся на расстоянии миля отсюда зданию, где помещались правительственные учреждения штата. Таким образом, выпускникам надо было лишь спуститься с Университетского холма, чтобы предложить свои услуги щедрому правительству, даровавшему им право на бесплатное образование. Насколько оно было бесплатное – остается только гадать. Право это было установлено законодательными властями в 1872 году после громкого скандала, вызванного продажей лесных угодий на севере штата, которые лесопромышленные компании приобрели за бесценок. Однако, несмотря на это, члены законодательных органов к концу избирательного срока стали куда богаче, чем до его начала. Но всё это не мешало университету развиваться своим путем и жить своей особой жизнью.

Дэви торопливо шел к химическому складу, минуя коридоры, доски объявлений, лаборатории и аудитории, знакомые, как родной дом, и так же пропитанные воспоминаниями. Пять лет, с пятнадцатилетнего возраста, он бегал вверх и вниз по этим лестницам.

До июня прошлого года курс был рассчитан на четыре года, потом прибавили пятый год, дополнительный – для желающих. Записалось только двое студентов – Кен и Дэви; они посвятили себя изучению катодных лучей. В университете, где самым солидным факультетом считался инженерный, а инженеры-старшекурсники являлись единственными людьми, которым разрешалось носить бороду – которые обязаны были носить бороду, – стать студентом пятого курса означало подняться на одну ступень выше богов.

Сознавая свое привилегированное положение и принимая его как должное, Дэви обратился к сидевшему у окошка выдачи студенту, который исполнял должность кладовщика:

– Чарли, дай мне галлон перекиси водорода. Не обязательно патентованной.

– Побойся бога, Дэви, ацетон ещё куда ни шло, но с перекисью у нас туго.

– Да, но мне нужно.

– Зачем?

– Палец порезал, вот зачем.

Кладовщик заколебался, потом заглянул в прейскурант.

– Знаешь, сколько тебе это будет стоить?

– Четверть доллара.

– Нет, половину.

– Четверть.

– Ну ладно, пропади ты пропадом! – Кладовщик вручил ему металлический баллончик, спрятал монету в карман и аккуратно записал в книге выдачи, под рубрикой «утруска и утечка», «1 гал. Н2O2 – пролит». Затем оба юноши, следуя обычаю, пробормотали «вырубка леса» – пароль, которым заканчивалась всякая сделка за счет государства.

Дэви было четырнадцать лет, когда он узнал, что может поступить в университет. Библиотекарю технической библиотеки надоело прогонять двух юных костлявых оборванцев, которые вечно околачивались в читальне. Мальчишки, правда, не шумели, а белобрысый, тот, у которого волосы походили на швабру, довольствовался учебниками и справочниками. Другой же, чернявый, который вечно подтягивал чересчур широкие сползавшие штаны, требовал книги с особых полок. Однажды библиотекарь остался с чернявым мальчуганом наедине.

– Слушай, сынок, ты уж лучше подожди, пока станешь студентом.

Дэви сидел, не шевелясь. Затем, убедившись, что ему ничего не грозит, медленно сказал.

– Я никогда не смогу поступить в университет. Я ведь не хожу в школу.

Библиотекарь не желал сдаваться.

– По университетским правилам это не обязательно. Нужно только выдержать вступительный экзамен.

Дэви взглянул на лежавший перед ним учебник физики.

– А можно мне брать эти книги, чтоб готовиться к экзамену?

– Каждый, кто записывается на экзамен, получает временный абонемент в библиотеке. Ну, проваливай, сынок, мне некогда.

– Кто выдает эти абонементы?

– Я выдаю, – сказал библиотекарь.

– Ладно. Дайте мне абонемент.

– Да ведь ты же не учился в школе?

– Вы сказали, это не обязательно.

– Конечно, не обязательно, но латынь ты знаешь?

– Можете не сомневаться, – сказал Дэви. – ещё как?

– И, должно быть, говоришь на алгебраическом языке?

– А как же, – ответил Дэви, глядя ему прямо в глаза с полным презрением к расставленной ловушке. – Говорю.

Для Дэви заявление о желании поступить в университет было только средством получить доступ к книгам, но когда он, вернувшись в гараж, рассказал об этом Марго, та поставила на пол недочищенный карбюратор, сбросила замасленный комбинезон, надела свое единственное приличное платье и, велев Дэви следовать за ней, отправилась в библиотеку. Марго в это время было девятнадцать лет. Она обратилась к библиотекарю с просьбой объяснить, что нужно для того, чтобы её младших братьев допустили к вступительным экзаменам. Дэви стоял рядом, поглядывал на сестру с высоты своего роста и благоговейно изумлялся её храбрости: он знал, что она не понимает и половины того, о чём толковал библиотекарь.

Кен сказал, что она сошла с ума; они с Дэви скоро изобретут что-нибудь такое, что принесет им уйму денег. Но Марго категорически заявила, что не для того она отдала им свою жизнь, чтобы из них вышли простые механики. Они должны поступить в колледж и стать выдающимися людьми.

Марго тянула их полтора года. Она сидела вместе с ними над учебниками и не позволяла отвлекаться. Мальчики жили в чудовищном напряжении и почти всё время были голодны. В июне они выдержали все экзамены, кроме латыни. Марго решила, что не стоит и пытаться сдать этот экзамен, и мальчиков приняли условно на год. К концу этого первого года оба оказались среди лучших студентов курса.

В тот же год Марго перестала работать в гараже. Шел первый послевоенный год; для тех, кто искал работу, времена были трудные. Зима выдалась суровая, в стране бастовали шахтеры, и Марго в поисках места всюду наталкивалась на равнодушные, застывшие лица. Когда в воздухе повеяло влажной оттепелью, Марго наконец устроилась на службу в конторе местного филиала нью-йоркского универсального магазина.

Из-за работы в гараже мальчики почти не имели возможности ходить на лекции одновременно, но если почему-либо требовалось присутствие обоих, они всегда держались вместе. Когда они спускались со ступенек здания инженерного факультета, Кен неизменно шел впереди – он сбегал вниз с непринужденной грацией танцовщика. Его штаны, слишком широкие в шагу, хлопали по ногам, как бы приплясывая сами по себе. Он ходил с непокрытой головой, его длинные светлые волосы, разделенные прямым пробором, были гладко зачесаны назад. Он носил белые рубашки с галстуком-бабочкой и шерстяную клетчатую куртку с расстегнутым воротом, туго заправленную в брюки, чтобы она не топорщилась пузырем на спине. Дэви, шагавший позади, казался намного выше брата, хотя разница в их росте равнялась всего трём дюймам. Кен был стройным, а Дэви – просто тощим. Дэви сбегал по ступенькам вприпрыжку, немного неуклюже. Он всегда смотрел себе под ноги, словно боясь споткнуться.