Однако в этот день король был и в самом деле в великолепном настроении.

— Ну-ну, стоит ли обижаться? Рассказывайте скорее, что там произошло, — повторил он, поудобнее устраиваясь в кресле.

Де ла Рейни рассказал о деле, не упустив ни малейшей подробности. Он не упомянул только о присутствии в особняке мадемуазель де Куртиль де Шавиньоль. А затем перешел к особо тонкому моменту.

— Вернувшись в Париж, я занялся поисками графа де Сен-Форжа, так как речь шла о смерти его тещи, и отправился в Пале-Рояль.

— Вы виделись с герцогиней Елизаветой?

— Нет, сир, я виделся с герцогом Орлеанским. Поскольку я искал одного из его свитских дворян, то самым естественным было обратиться к нему. Его королевское высочество взял на себя заботу сообщить обо всем супруге и собирался нанести визит сегодня после полудня своему августейшему брату. Без сомнения, граф де Сен-Форжа будет сопровождать его.

— Чего они хотят? — тон Людовика стал гораздо суше.

Уловив перемену, господин Роз деликатно удалился. Де ла Рейни прокашлялся, прочищая горло, но сохранил полнейшее спокойствие.

— Думаю, короля не удивит их просьба. Полагаю, что до Вашего величества дошел слух о странном исчезновении графини де Сен-Форжа, которую никто не видел... вот уже много месяцев.

— Брат хочет получить сведения о ней у меня? Единственное, что я могу, — это его успокоить, за всем остальным он должен обращаться к вам. Полагаю, что вам нужно начать еще одно расследование.

После этих слов де ла Рейни кинулся с головой в омут. Он отважно посмотрел королю в глаза, потом почтительно ему поклонился и сказал:

— Я уже его начал, сир, считая, что преданно служу интересам Вашего величества. Никуда не годится, когда исчезает знатная дама и никто не может сказать, что с ней случилось.

— Может быть. Нам известно, что... кое-кто выражал о ней беспокойство.

— Меня тоже беспокоит ее участь, сир. Я видел ее, и не раз, в доме покойной мадам де Брекур, с которой меня связывала давняя дружба.

— Вам нечего оправдываться. И что же ваше расследование?

— Полагаю, король сможет узнать гораздо больше, задав вопрос об участи графини господину де Лувуа, потому что он начиная с вечера 30 июля занимался этой молодой женщиной, которая была слишком взволнована и поэтому, очевидно, несколько назойлива. По слухам, неведомо откуда взявшимся, как это часто бывает, графиня имела несчастье не угодить королю, и это вынудило господина де Лувуа вмешаться.

— Что дальше?

— Как поступают с провинившимся в столь тяжком преступлении? Их отправляют в тюрьму, сир... Например, в Бастилию.

— Если она в Бастилии, мы попросим нашего министра освободить ее оттуда.

— Но она не в Бастилии. Она была там, но спустя несколько недель за ней приехала карета, чтобы отвезти ее в Венсен под предлогом, что лесной воздух будет для узницы полезнее. Мне передавали, что она болела, если не сказать, угасала...

— Прекрасно! Так чего же вы ждете? Привезите ее из Венсена!

— Невозможно, сир. Ее нет в Венсене, потому что ее никогда туда не привозили.

— Что вы хотите этим сказать?

— Господин дю Шатле, комендант Венсенского замка, в глаза не видел этой узницы. С тех пор как было закрыто дело с отравительницами, ни одна женщина не переступала порога Венсена, чем комендант, надо сказать, был очень доволен. Донжону, принадлежавшему королям и принимавшему весьма знатных особ, не прибавили чести жалкие ворожеи и колдуньи, — закончил де ла Рейни и позволил себе улыбнуться.

Шутливое заключение несколько разрядило напряжение. Проницательный взор главного полицейского не мог обмануться относительно выражения лица короля: Его величество не гневался, он был скорее удивлен, и удивлен до такой степени, что даже забыл величественное «мы».

— Да, я понимаю. Но где же она может быть?

— На свое несчастье, этого я не знаю. Знаю только, что закрытая карета, та же самая, что привезла узницу в тюрьму, увезла ее из Бастилии, и приказ о перемещении был подписан господином де Лувуа.

— В таком случае, — сделал вывод король, — пускай позовут ко мне господина де Лувуа, и он объяснит нам... Во всяком случае, я надеюсь...

Людовик произнес свой приказ таким ласковым тоном, что даже у главного полицейского пробежал мороз по коже.

Министр, как видно, был уже рядом, потому что явился в ту же секунду. Король принял его любезно. Даже слишком...

— Присутствующему здесь господину главному полицейскому, — начал Людовик, — хотелось бы знать, как вы поступили с малюткой де Сен-Форжа. Ее мать умерла, и было бы желательно, чтобы она присутствовала на похоронах.

— Как я поступил с ней, сир? Я был уверен, что король прекрасно осведомлен о ее участи. Разве не было желательно, чтобы молодая особа выплескивала свои чувства в месте, менее взрывоопасном, чем Версаль?

— Например, в Бастилии, — вставил де ла Рейни, на которого грубость де Лувуа всегда действовала угнетающе.

Де Лувуа с живостью повернулся к нему.

— Именно в Бастилии! Стены там той самой толщины, которая не позволит просочиться никаким нежелательным слухам!

— Так почему же вы ее увезли оттуда?

— Вы и об этом знаете? Похоже, вы сочли себя вправе вести расследование, господин главный полицейский?

— Счел себя вправе, господин министр? Расследование — главная моя обязанность, и я не люблю внезапных исчезновений. Особенно когда речь идет о юной и беззащитной женщине. Чтобы не тратить время зря, скажу, что господин Безмо сообщил мне о переводе узницы в Венсен, и я, не желая останавливаться на полдороге, отправился туда и...

— Вам сказали, что ее там нет. Сир, — грузный де Лувуа повернулся снова к королю, — соизвольте уделить мне несколько минут для беседы наедине.

Положительно в это утро настроение короля было просто чудесным, что необыкновенно порадовало де ла Рейни, окончательно убедив его, что к злоключениям Шарлотты Людовик не имеет никакого отношения, потому что, услышав просьбу своего министра, государь рассмеялся:

— Вам не везет, бедный де ла Рейни! Но вы должны знать, что господин де Лувуа охраняет свои тайны так же ревностно, как господин де ла Кинтини[11]груши в своем саду. Чтобы вас утешить, мы предлагаем вам полюбоваться чудом из чудес, нашей Зеркальной галереей! Вы будете первым, кто ее увидит, потому что двор приглашен только завтра вечером. Галерея очень длинная, и прошу вас: оставайтесь в пределах досягаемости.

— Благодарю вас, Ваше величество, за дарованную мне привилегию.

Де ла Рейни и в самом деле получил королевский подарок. На миг он замер, потрясенный, и чуть было не забыл, зачем приехал в Версаль.

Между тем в Большом кабинете от любезности короля не осталось и следа.

— И что же вы желаете мне сказать? Почему Бастилия, а не монастырь? Почему вы увезли ее? И где она, в конце концов?

— Монастырь? Но разве Его величество не знает, что монастырские приемные снабжают новостями газеты? А в Бастилии нечем дышать. Если Его величество соизволит вспомнить, то мне была предоставлена свобода действий, и действовал я в страшной спешке. Желая пресечь в то же мгновение...

— Да, я помню. И что же дальше?

— А дальше я действовал, уже все хорошенько обдумав. Я рассудил, что мадам де Сен-Форжа молода, неискушена, наивна. Она во власти чувств, рожденных ее привязанностью к королеве. Бастилия сама по себе тяжкое наказание, а эта молодая женщина, в общем-то, ни в чем не виновата. Мы лишь опасались, как бы она не стала источником нежелательных слухов...

— Которые распространились и без нее. Смерть Жерве этому немало способствовала, но мы еще поговорим об этом вместе с де ла Рейни. Так вы, наконец, мне скажете, где спрятали малютку де Фонтенак?

— У себя, сир!

Как только были произнесены эти три слова, произошло именно то, чего де Лувуа опасался: Людовик побагровел от гнева.

— У вас? Вы хотите сказать, в одном из ваших домов в Париже или в Медоне? И конечно, под присмотром вашей попечительной супруги? Де Лувуа! Мне кажется, вы сошли с ума!