Когда тело Адемара де Сен-Форжа оказалось в особняке де Фонтенак, дом был готов его принять. Ставни были закрыты, помещение задрапировано траурными тканями, которые были извлечены из сундуков на чердаке. От них пахло перцем, но все обитатели, немного почихав, к нему притерпелись. В гостиной на первом этаже был сооружен черный с серебряной бахромой катафалк с балдахином, вокруг которого располагались высокие подсвечники, принесенные из церкви, со свечами из белого воска. Рядом стояло серебряное ведерко со святой водой, куда вместо кропила приходящие будут окунать ветки букса.

Герцог Орлеанский проявил царственную щедрость, распорядившись положить своего молодого друга в гроб из красного дерева с массивными серебряными накладками. Траурную повозку сопровождал эскорт личной охраны герцога. Братья де ла Жумельер передали Шарлотте соболезнования герцога, сообщив, что монсеньор, совладав с горем, причиненным потерей столь близкого друга, непременно прибудет на похороны. Они же передали ей письмо от герцогини Орлеанской, которая вложила в него всю душу, и письмо дышало теплом и сердечностью.

В день прибытия гроба все жители Сен-Жермена высыпали на улицу.

Господин де ла Рейни, как обещал, приехал за час до прибытия траурного поезда, собираясь находиться рядом с Шарлоттой во время всей горестной церемонии. Она приняла его в библиотеке, ставшей ее любимой комнатой, и, взглянув на нее, гость не мог ей не улыбнуться. В строгом черном платье, подчеркнувшем белизну ее кожи, с яркой зеленью глаз и пепельными волосами, гибкая и стройная, Шарлотта стала еще красивее. Она тоже невольно улыбнулась ему в ответ. Шарлотта была слишком честна, чтобы изображать безутешную скорбь, какой не испытывала.

Мадемуазель Леони встретила главного полицейского с особой радостью: как-никак он взял на себя нелегкий труд сообщить молодой вдове, почему она овдовела...

За те сутки, что прошли после приезда к ним Альбана, у Шарлотты, разумеется, возник тот самый вопрос, ответ на который было так непросто ей дать. Мадемуазель Леони, не придумав ничего лучшего, отгородилась от него ложью: она сказала, что ничего не знает и что им все должен объяснить господин де ла Рейни. И вот господин де ла Рейни приехал. Мадемуазель Леони закрыла за гостем и хозяйкой дверь библиотеки и, чувствуя неприятную пустоту под ложечкой, стала ждать окончания разговора. Она прекрасно понимала, что Шарлотта во что бы то ни стало должна узнать правду, чтобы злые сплетни и пересуды, неизбежные в таких случаях на похоронах и после них, не застали ее врасплох.

Трудный разговор начала сама Шарлотта:

— Прежде всего я хочу поблагодарить вас за заботу обо мне. Мадемуазель де Куртиль де Шавиньоль сказала, что не знает, по какой причине господин де Сен-Форжа, известный своим кротким нравом, вызвал на дуэль офицера. И еще она сказала, что сообщить эту причину вы желаете мне сами. Я полагаю, она весьма... серьезна?

— Когда две человеческие жизни поставлены под угрозу смерти и вдобавок противники нарушают королевский указ, дело не может быть несерьезным. Тем более если исход оказался смертельным, как в нашем несчастливом случае... А человек со слишком длинным языком не пострадал, если только не считать свернутую нижнюю челюсть...

Шарлотта протянула руку и положила ее на руку гостя.

— Прошу вас, господин главный полицейский, не изощряйтесь в деликатностях, скажите мне прямо: по какой причине мой супруг подверг себя смертельной опасности и был убит?

— Я не в первый раз убеждаюсь в вашем мужестве, Шарлотта. Ваш муж дрался из-за вас, потому что в переполненном народом кабаре, где он ужинал с друзьями, он услышал разговор, который ему не понравился. Да что я говорю — не понравился? Он привел его в ярость.

— Речь шла о моем недостойном поведении?

— В каком-то смысле. Говорилось о том, что происходило во время вашего пребывания в павильоне господина де Лувуа. Несдержанный на язык Лэссак заявил, что принял к себе на службу одного из двух слуг, которых выгнала одновременно с вами мадам де Лувуа...

— Так это была мадам де Лувуа?

— Да. Мадам де Лувуа удивила всех, проявив такую решительность и страсть. Она глупа до крайности, если не сказать слабоумна, и до этого случая не обращала ни малейшего внимания на любовные похождения своего супруга. Из речей вышеупомянутого Лэссака следовало, что вы стали любовницей министра.

Шарлотту ранило слово «любовница», и она побледнела.

— Я? Любовница этого злобного чудовища? Неужели кто-то мог поверить такой гнусности? Слуга — его зовут, я полагаю, Роллен, — должен был бы знать, что происходило в действительности. И действительность эта была столь омерзительна, что я дорого бы заплатила, чтобы ее забыть!

— Вы никому не доверились?

— Только кузине Леони. Она пообещала мне хранить тайну, не менее постыдную, чем измышления болтливого хама.

— А мне, вашему верному другу на протяжении уже стольких лет, вы не могли бы ее доверить? — мягко осведомился де ла Рейни. — Мой судебный опыт подсказывает, что, только зная всю подноготную, можно помочь и защитить невинного человека. Прошу вас, расскажите мне все.

Не чувствуя в себе сил смотреть в лицо де ла Рейни, Шарлотта отошла к окну.

— В конце концов, почему бы и не рассказать? — прошептала она.

И чуть громче сказала:

— Господин де Лувуа насиловал меня три ночи подряд. На четвертую меня выбросили вон... Он привязывал меня к кровати, чтобы получить желаемое... Меня чем-то опаивали...

— Боже мой! — произнес де ла Рейни в ужасе. — Какая немыслимая жестокость! Всем известно, что он груб и безжалостен, но чтобы можно было дойти до такого!

— Он твердил, что любит меня... И, кстати, продолжает твердить об этом.

— Да! Вы же видели его при дворе. И как же он себя вел?

— С присущей ему непосредственностью. Сказал, что не мог противиться «безумной страсти», которую я ему внушаю, и не только не испытывает угрызений совести, но мечтает начать все сначала. И лучше бы с моим участием.

— Я подозревал что-то в этом духе, — помрачнев, глухо вымолвил де ла Рейни. — О нем уже ходили скверные слухи, но тут мы, к сожалению, бессильны. Он порочный человек и при этом незаурядный государственный ум. Он знает свою силу, и король тоже, он доверенное лицо у короля и владеет не одной государственной тайной[36].

— И какой вы дадите мне совет?

— Траур лишает вас возможности бывать при дворе, иначе я бы вам посоветовал вернуться к герцогине Орлеанской и не разлучаться с ней ни днем ни ночью, если такое возможно. Курфюрстина умеет защищать своих, к тому же она ненавидит де Лувуа за зверское обращение с ее бывшими единоверцами-протестантами. Герцог Орлеанский любит министра не больше жены. Но вас утрата супруга обязывает жить уединенной затворнической жизнью в вашем собственном доме. Думаю, ваш дом нужно всерьез охранять, потому что последние события показали, что особняк де Фонтенак стал доступнее мельницы. Есть и еще одно убежище — монастырь. Может быть, вы хотите отправиться в Пор-Рояль, где живет ваша подруга графиня де Беврон?

— Вы знаете, дорогой друг, что я никогда не питала пристрастия к монастырям, даже если в монастыре живет моя подруга Лидия. Обычай требует, чтобы я затворилась в стенах собственного дома, и для меня это наилучшее решение. Здесь я в окружении преданных мне людей, и я постараюсь позаботиться о дополнительных предосторожностях. Обещаю вам быть предельно внимательной. Как вы думаете, этого будет достаточно?

— Будем надеяться. Со своей стороны, я тоже постараюсь оказать вам помощь.

— Благодарю вас, но не можете же вы отправить ко мне на службу ваших полицейских... — Шарлотта немного поколебалась и вновь заговорила: — Я хотела бы задать вам один вопрос.

— Что за вопрос?

— Вчера рано утром я заметила господина Делаланда, и мне стало известно, что вы поручили ему передать мне печальное известие.

— Да, это так.