Выпалив это, Лазарь наконец не удержался и разразился смехом. Ей-богу, ситуация была ужасно смешной, а гнев Василия еще забавнее. Ну разве можно представить себе, что женщина, у которой оказалась возможность выйти замуж за Василия – или по крайней мере вообразившая, что такая возможность у нее имеется, – не воспользовалась удобным случаем в то время, как сотни других готовы были чуть ли не на убийство, лишь бы оказаться на ее месте.

– Кстати, – Лазарь решил подлить масла в огонь, – по-моему, твое великолепное презрение не произвело на нее никакого впечатления, да оно и понятно: я ведь видел, как ты на нее смотрел, пока не узнал, кто она на самом деле!

Лазарь замолк, потому что его душил смех.

– Господи, представляю, какие физиономии будут у Штефана и Симона! Да они просто мне не поверят!

– Прошу вас, Василий. Вы ведь разрешите мне называть вас так?

Не дожидаясь ответа, Константин грузно уселся за свой письменный стол. Его кабинет как нельзя более соответствовал образу хозяина – немолодого, степенного и не любящего пышности человека – и напомнил Василию кабинет собственного отца до того, как после смерти мужа Мария превратила его в швейную комнату.

– Хотя мы никогда не встречались, мне кажется, я знаю вас всю жизнь, – начал Константин, – ведь ваш отец только о вас и говорил. Он так гордился вашими успехами и очень переживал, что не имеет возможности брать вас с собой в путешествия и на охоту, но ваше образование было важнее, особенно, если учесть, что вы обучались у тех же наставников, что и крон-принц. Он гордился вами еще и потому, что сам не мог воспользоваться такими преимуществами, ибо до женитьбы не имел Связей с королевской фамилией. Я знаю, что он собирался взять вас с собою в Россию после того, как вам исполнится восемнадцать. Я вспоминаю его, когда…

Константин предавался воспоминаниям еще более часа. От Василия требовалось только время от времени вставить пару реплик, а в основном слушать, и он слушал жадно, узнавая о своем отце такие вещи, о которых и не подозревал, и раздражение, которое он поначалу испытывал к барону, постепенно ослабевало, а когда Константин окончил свою речь словами: «Мне, знаете ли, до сих пор не хватает его», – прошло совсем.

Смешно сказать, но Василий чувствовал, что чертовски близок к тому, чтобы расплакаться, а ведь он не плакал с тех пор, как перестал быть маленьким ребенком, и теперь эти подступавшие к глазам слезы буквально; душили его. Ему тоже недоставало отца, но только сейчас он понял, до какой степени. Он был в ярости оттого, что отец умер так рано, но, когда гнев прошел, Василий ощутил угрызения совести, в особенности потому, что ему так и не удалось подружиться с Сергеем так, как Штефан подружился со своим отцом Шандором, став уже взрослым мужчиной.

Василий представлял себе встречу с бароном совсем иначе, и конечно, все его предположения пошли прахом, не говоря уж о встрече с невестой, которая оказалась довольно неожиданной.

Сказать, что он ожидал увидеть совсем другую женщину, было бы еще преуменьшением. Василий рисовал в своем воображении избалованную и пустую аристократку, которую можно легко запугать. Но как, скажите на милость, запугать эту дерзкую бабенку? Она говорила, что хотела, с бесстыдным пренебрежением к приличиям. Она одевалась как крестьянка, вернее, как крестьянин. И ездила на лошади так, словно была рождена в седле. Казалось, в ее натуре нет ни робости, ни застенчивости. И, кроме того, она, черт возьми, не хотела выходить за него.

Василий сам не мог понять свои чувства, но уж облегчением, как решил было Лазарь, там и не пахло. Его отвергли. Отвергли! Это был особый, точнее сказать, единственный в своем роде опыт в его жизни.

Впрочем, нет, не совсем так. Таня ведь тоже отвергла его, когда ей сказали, что он тот самый король, за которого ей предстоит выйти замуж.

– За вашего короля я не выйду даже, если мне за это заплатят, – она заявила тогда и только смеялась, когда ей говорили, что она – принцесса Татьяна Яначек и с младенчества обручена с будущим королем Кардинии. Хотя, даже если бы Таня этому и поверила, ничего бы не изменилось, ибо ее презрение к Василию было равно его презрению к ней.

Впрочем, тогда он не чувствовал себя отвергнутым. И такой досады, как сейчас, не испытывал тоже. А больше всего Василия бесила собственная неспособность точно понять, что его тревожит. Однако граф был достаточно осмотрителен, чтобы скрыть свои чувства от барона.

Первоначально он собирался предстать перед Константином Русиновым в облике совершенно неприемлемого зятя. Основываясь на своем опыте общения с женщинами, он полагал, что невеста будет счастлива заполучить такого мужа, и значит – заставить девушку отказаться от мысли о браке будет гораздо труднее, чем вывести из терпения и отвратить от себя ее отца. Но после того, как Василий услышал, с какой искренней любовью и уважением барон отзывался о его отце, он понял, что не сможет этого сделать, по крайней мере, тем очевидным и грубым способом, как собирался.

Ему уже пришлось солгать, объяснив свою задержку тем, что один из его спутников заболел, в то время как на самом деле медлил сознательно, по несколько дней задерживаясь в каждом городишке, а в одном – так даже на целую неделю из-за хорошенькой рыженькой бабенки, хотя любое промедление в известном смысле затрудняло путешествие, потому что приближалась зима, а с нею – и холода. Он надеялся, что если все-таки придется везти в Кардинию Александру Русинову, то погода будет лишним поводом этого не делать. Конечно, граф собирался подать невесте еще много куда более серьезных поводов покончить с этой нелепой помолвкой, но готов был использовать и любые средства, включая погоду.

Но теперь планы его кампании пришлось пересмотреть, во всяком случае, в той части, которая касалась барона. Василий не желал обесчестить своего отца недостойным поведением в глазах этого человека.

С другой стороны, он вовсе не обязан вести себя наилучшим образом, и, возможно, ему удастся разочаровать Константина, если тот просто не найдет в будущем зяте некоторых, нужных качеств или ему не понравится его взгляды и манеры. Василий был готов притвориться кем угодно, но кем именно, он мог только гадать.

– О вашей дочери, господин Русинов.

– Да, я видел из окна, как вы встретились. Константин был на вершине счастья, когда собственными глазами увидел, какое впечатление молодой граф произвел на Алин. Теперь ему оставалось только не выдать своей радости раньше времени. Это было нелегко, но барон справился.

– Я сожалею, – продолжал он, – что моя дочь выглядела не самым лучшим образом. Но, видите ли, большую часть дня она проводит с лошадьми и потому так одевается, имея в виду скорее удобство, а не…

– Так она возится с лошадьми, работает с ними? Изумление Василия было столь велико, что ему даже не хватило времени на то, чтобы высказать одобрение или порицание, но его тона оказалось достаточно, чтобы настроиться на воинственный лад.

– В конце концов у нас конный завод, – , пояснил тот. – И Александра – единственная из всех моих дочерей, кто проявляет к лошадям хоть какой-то интерес. Вероятно, мне не следовало бы ее в этом поощрять, но сделанного не воротишь.

Его голос звучал раздраженно, и Василий с облегчением понял, что он на верном пути. Значит, отец вполне допускал такие необычные занятия для своей дочери, и, стало быть, не будет ошибкой высказать неодобрение, а то, как воинственно отозвался барон на его замечание, подсказало Василию, что тот, вероятно, предвидел такой ход событий.

И чтобы Константин не заблуждался относительно его реакции – а Василий был скандализован! – он мягко переспросил:

– Вы и в самом деле ей позволили? «Попробуй-ка ей не позволить!» – подумал Константин, но вслух ничего не сказал. В его интересах было по крайней мере до свадьбы не дать Василию выяснить, насколько своевольна и упряма его невеста.