Услышав собственные подозрения, высказанные Анной, Константин испытал облегчение, и чувство вины, мучавшее его всю последнюю неделю, казалось, ослабло. Действительно бесконечные отговорки Александры всегда звучали вполне обоснованно и искренне, но все же это были не более, чем отговорки. И, когда на прошлой неделе она Придумала очередную убедительную причину, чтобы не ехать с отцом в Васильков в гости к своей сестре и племянницам, Русинов пришел к тем же выводам, что и Анна, и в гневе оттого, что младшая дочь губит свою молодость из-за этого чертова иностранца, выпил лишнего и решился на то, чего никогда бы не позволил себе на трезвую голову.

По тому, как напряглось его крупное тело, Анна поняла, что барона что-то мучает. Она заглянула ему в лицо, но его синие, словно полуночное небо, глаза избегали ее взгляда.

Ее муж и жена Константина умерли в один год. Все четверо были близкими друзьями, и дружба, связывавшая ее с Константином, не угасла, а восемь лет назад даже превратилась в нечто большее. Анна нежно любила барона, хотя и отказывалась променять свою вдовью независимость на положение законной супруги. Да и не было необходимости вступать в брак, ведь она и так жила с ним в качестве домоправительницы и даже хозяйки, а также компаньонки и покровительницы его младшей дочери и, когда возникала необходимость, прилежно исполняла эту свою роль – правда, в последнее время это случалось все реже. Так что Анна знала Константина слишком хорошо и, чувствуя, что он стыдится чего-то, с откровенностью, достойной его младшей дочери, спросила:

– Послушай, Русинов, что ты опять натворил? Он высвободился из ее объятий и молча направился к буфету красного дерева, где выстроились многочисленные хрустальные графины с его любимыми напитками. Анна подошла к нему и остановилась рядом, наблюдая, как он наполняет до краев водкой большую рюмку и подносит ее к губам.

– Неужели все так плохо? – мягко спросила она и, заметив его слабый кивок, сказала:

– Тогда уж налей и мне.

– Нет, – Он поставил на стол наполовину опустошенную рюмку и, не выпуская ее из пальцев, повернулся к Анне:

– Плесни водки мне в лицо, запусти рюмку в голову, а лучше всего – графином!

Должно быть, вся его семья отличалась такими бурными проявлениями своего характера, но Анна была совсем иной и не на шутку встревожилась:

– Расскажи-ка мне все.

Константин все еще не решался посмотреть ей в лицо.

– Я нашел Александре мужа.

Услышав это заявление, Анна успокоилась и перевела дыхание. В этих словах не оказалось ничего нового. За последние семь лет барон неоднократно пытался найти дочери мужа, так чем же он смущен и пристыжен сейчас?

– Мужа? – осторожно переспросила она. – Но Алин откажет ему, как отказывала всякий раз, когда ты предлагал ей очередного претендента на ее руку.

Русинов медленно покачал головой.

– Не откажет? Но… – Не закончив фразы, Анна расхохоталась:

– Только не говори мне, что на сей раз надеешься настоять на своем. С твоей дочерью, дорогой, это не пройдет: она еще упрямее тебя. Дело кончится тем, что ты опять наорешь на нее так, что весь дом задрожит, а потом все-таки уступишь, как бывало всегда.

Продолжая избегать ее взгляда. Русинов снова с самым несчастным видом покачал головой. На щеках его по-прежнему горел румянец, как у человека, искренне стыдящегося своего поступка, и Анна, теперь уже не на шутку испугавшись, повторила свой вопрос:

– Что ты натворил?

Опустив голову на грудь, он еле слышно пробормотал:

– Я не оставил своей дочери выбора.

Анна махнула рукой, словно отметая его слова:

– Выбор всегда есть.

– На этот раз нет, потому что затронута честь семьи, по крайней мере, она будет так считать, а это единственное, чем она не посмеет пренебречь.

– Что это значит?

– Это значит, что я пожертвовал собственной честью, порядочностью, принципами…

– Да в чем, черт возьми, дело?!

Анна никогда не повышала голоса. Она была воплощением скромности и благородства и даже в гневе говорила спокойно и тихо, отчего ее противник начинал чувствовать себя чудовищем, так что этот неожиданный крик заставил Константина поднять глаза, но в них читалось не удивление, а ужас. Русинов мог навсегда потерять Анну, если бы она узнала, как низко он пал в своем стремлении обеспечить своей младшей дочери счастье и полноту жизни, которые обрели ее сестры.

Он стоял перед ней, подавленный чувством собственной вины, такой поникший и несчастный, что Анна, не выдержав, со слабым криком бросилась ему на грудь и обвила его шею руками.

– Я знаю, что все не так ужасно, как ты себе представляешь, – зашептала она ему на ухо, а добраться до его уха было настоящим подвигом, потому что Русинов возвышался над ней на добрые пол-аршина. – Ну, говори же.

– Я устроил ее помолвку.

– Помолвку? – В голосе Анны прозвучало неподдельное облегчение. Не разжимая объятий, она откинула голову назад, чтобы видеть его лицо. – Слава Богу, – с чувством сказала она. – Я уж думала, ты кого-нибудь убил.

Выражение лица Константина оставалось таким же скорбным, как и раньше, но теперь по крайней мере он хотя бы смотрел ей в глаза.

– – Мне кажется, я чувствовал бы то же самое, если бы убил кого-нибудь, – проронил он.

Глаза Анны вспыхнули. В эту минуту она готова была ударить его, а ведь никогда не подозревала, что способна на такое.

– Черт возьми, да говори же толком, пока не свел меня с ума! – закричала она, и Русинов отшатнулся.

Он привык к вспыльчивости дочери и всегда был готов ответить ей тем же, но от своей маленькой Анны он этого никак не ожидал! Впрочем, он заслужил ее презрение.

Собравшись с духом, он заговорил:

– Я написал графине Петровской. Анна задумчиво нахмурилась:

– Мне кажется, я уже слышала это имя.

– Помнишь, я рассказывало ее муже, Сергее?

– Твой близкий друг, да? Он умер… Постой, лет тринадцать назад?

– Четырнадцать.

Русинов замолчал, и Анна снова нахмурилась, на этот раз от досады. Похоже, ей придется клещами вытягивать из него эту историю.

– Графиня, стало быть, его вдова, но какое от ношение это имеет к помолвке? И когда ты успел ее устроить?

– На прошлой неделе.

Несмотря на свое раздражение, Анна все-таки надеялась, что он ответит по-человечески, а не будет отделываться междометиями.

– Но на прошлой неделе ты никуда не уезжал. – заметила она, – а гостей у нас не было.

– Алин помолвлена с сыном Сергея. Я напомнил об этом Марии и намекнул, что пришло время прислать сына за невестой, хотя, конечно, и не в таких выражениях. Я проявил весь свой дипломатический талант, но суть именно такова.

Анна не верила своим ушам – ведь она никогда не слышала ни единого слова об этой помолвке.

– Почему же ты молчал об этом раньше? Ведь вы наверняка заключили этот договор еще когда Сергей был жив. Так зачем мы все это время подсовывали Алин всяких выгодных женихов, если она уже связана обещанием? Ведь он, кажется, кардинец[1], верно.

И снова Русинов ответил лишь на последний вопрос:

– Да.

Анна просияла:

– Тогда чем же ты недоволен, милый? От такой партии ты должен быть в восторге!

Она помолчала, чтобы собраться с мыслями.

– Только не говори мне, что ты вспомнил об этом только на прошлой неделе, – сказала она, Придя к определенным выводам.

– Конечно, нет. – Константин повернулся, чтобы допить водку и налить себе еще. – Дело в том, что никакой договоренности о помолвке никогда не существовало.

У Анны перехватило дыхание:

– Что ты сказал?

Он снова отвел глаза и, прежде чем ответить., сделал глоток из рюмки.

– То, что я написал графине, – сплошная ложь, за исключением того, что мы с Сергеем действительно обсуждали возможную помолвку, когда родилась Александра. Мы тщательно все взвесили и решили, что это блестящая мысль, но никогда не существовало никакой письменной договоренности. В конце концов мы считали, что в нашем распоряжении еще достаточно времени. Александре тогда не исполнилось и года, а мальчику – всего только шесть. Итак, теперь ты понимаешь, что я наделал.