Окончательный демонтаж европейских welfare state, доставшихся в наследство от времен противостояния со Вторым миром, — вот, собственно, и цель транснациональных корпораций, крупного капитала, то, ради чего все затевается и затевалось.

В книге все это претворяется в жизнь при демонстративном отсутствии интереса к экономике и трескучих фразах о том, что «кто получит контроль над детьми, получит контроль над будущим». Несомненно — если будущее этих детей — участь рабочего скота (ибо разгром профсоюзов не заставит себя долго ждать) и пушечного мяса (всем сомневающимся советую вспомнить историю уже много раз упомянутого Ирана).

Возможен ли иной сценарий? Разумеется. Если массы выходцев из бывших колоний не удастся использовать как таран (т. е. создать партию, пользующуюся их поддержкой, которая придет к власти и доведет ультралиберальные реформы до их логического завершения), — их используют как мишень. И тогда уже пришедшие к власти традиционные правые, вроде того же Национального фронта, под флагом борьбы с засильем инородцев добьют «социалку» окончательно.

В реальном 2017 году, в отличие от вымышленного 2024-го, почти сбылся второй сценарий — Национальный фронт имел все шансы победить на выборах. В том же 2017 году был опубликован отчет, согласно которому Франция заняла пятое место по числу наемников, отправляемых в ряды ИГИЛ, — вербовка пушечного мяса, прикрытая идейным антирасизмом, идет семимильными шагами.

Имеет ли значение, кто победит в этом противостоянии Чужого и Хищника?

Для простого люда, для пролетарских и трудящихся масс, для тысяч беженцев и иммигрантов, — ни малейшего.

Ибо «Кто бы ни победил — человечество проиграет».

«Ленин жив!»[2]

Книга с таким названием и подзаголовком «переосмысливая Русскую революцию 1917–2017» попала мне в руки незадолго до столетнего юбилея. Автор — Филип Канлифф, британец, преподаватель политических наук и международных отношений в университете Кента, читающий лекции и по марксизму. Аннотация заинтриговала — в ней говорилось, что передо мной «рассказ о том, как история могла бы пойти по-иному, если бы Ленин прожил достаточно, чтобы увидеть глобальное распространение Русской революции на Западную Европу и США». Книга — не НФ и вообще не художественное произведение, а, скорее, размышления автора на тему альтернативной истории, начиная от описания событий начала XX века и до мира, который возник к столетию революции.

«Через сто лет после Русской революции, которая должна была смести капитализм, глобальный капитализм остается нетронутым и господствующим безраздельно. СССР, государство, основанное в результате Русской революции, оказалось на свалке истории. Поражение Русской революции поставило крест на надеждах на революционную социальную трансформацию путем захвата государственной власти. Оно поставило крест на мечтах о радикально лучшем мире, в котором ликвидировано социальное расслоение и уничтожен любой гнет. Ее поражение показало тщетность попыток человечества преобразить общество и сознательно определять свою судьбу.

Но, как ни странно, баснословный триумф капитализма оставил нам немного причин для выражения признательности его плодам и достижениям».

Так начинается первая глава книги, и далее следуют примеры проблем и разочарований, которые, даже без упоминания бедности и эксплуатации, выражают одно: страх перед будущим. А завершается перечисление следующим предположением:

«Учитывая все это, простительно полюбопытствовать, не было ли вместе с поражением Русской революции разрушено что-то еще».

Следующий раздел первой главы называется «Ностальгия по прошлым будущим» и действительно начинается с ностальгии, которая, думаю, хорошо знакома многим читателям:

«Мы также знаем, что давным-давно предполагалось, что будущее будет лучше. В самый разгар Холодной войны люди ждали сияющей эры мирного международного сотрудничества, бесконечной чистой энергии, населенных лунных баз, массового космического туризма, колонизации Солнечной системы, летающих автомобилей и роботов в качестве домашней прислуги — и, конечно, ракетных ранцев и ховербордов».

Да, будущее должно было быть совсем другим — не пугающим, а светлым и притягательным. Автор предлагает подумать не только над тем, что случилось, но и над тем, что могло случиться — а сначала провести один небольшой мысленный эксперимент.

«Представьте, что естественные науки пострадали от воздействия катастрофы. Например, взаимосвязанная серия стихийных бедствий, усиленных техногенными ошибками при попытках среагировать на них, разрушает веру людей в науку. Когда наука обвиняется в кризисе, ученые — в неудачах реагирования, многих ученых преследуют, убивают, бросают в тюрьмы и отправляют в изгнание, тогда как их коллеги, друзья и семьи попадают под подозрение и становятся целью репрессий. Научные организации и институты лишаются финансирования, научные союзы распадаются и распускаются. Лаборатории забрасывают бутылками с зажигательной смесью и закрывают, астрономические обсерватории забыты на вершинах гор. Научные установки останавливаются, остаются без людей и в конце концов разбираются на запчасти. Научные институты будут превращены в мечети, „зеленые“ домики и даже церкви. Лаборатории преобразуют в популярные музеи, где посетителей приглашают поглазеть на разрушенные инструменты холодной, жесткой рациональности и человеческой гордыни. Научные тексты подвергают цензуре и запрещают в университетах, научные теории вытесняют и запрещают преподавать, школьных учителей научных предметов увольняют. Ломаясь под давлением или просто будучи сметенными грандиозными событиями, многие отдельные ученые отказываются от науки как от современной ереси и становятся одними из жесточайших критиков и преследователей бывших коллег и научного метода мышления».

Описание эксперимента продолжается дальше, но, думаю, многим читателям уже ясно, о чем на самом деле идет речь:

«Место, занимаемое „наукой“ в нашем ранее рассмотренном гипотетическом мире в реальном мире занимает — или, скорее, занимал — „научный социализм“. Это название было выбрано немецкими революционерами Карлом Марксом и Фридрихом Энгельсом для описания их идей. Научный социализм был единственной последовательной доктриной социальных изменений, имеющих поддержку масс и пытающихся превзойти капитализм, в то же время пользуясь его достижениями. Научный социализм был и остается единственной посткапиталистической доктриной, основанной на светской современности, на расширении и углублении применения науки, на ускорении технологических изменений, на резком увеличении темпов экономического роста и расширения. Он был и остается единственной доктриной, сочетающей идеал подчинения природы воле человека и подчинения хода истории человеческому контролю путем ликвидации экономической эксплуатации, социальной иерархии и расширения областей человеческого самоуправления путем политической вовлеченности масс».

Все верно. Рассуждая о последствиях поражения левой идеи и огромных усилиях, предпринятых правящими классами для ее подавления, автор пишет:

«…подавление коммунизма означало необходимость приостановки самого развития человечества».

Рассуждения о том, какой могла бы и какой не могла быть альтернативная история, завершают первую главу. Как пишет автор, подавляющее большинство альтернативно-исторических произведений (речь, очевидно, идет об англоязычной фантастике) рассматривает три сценария: победу нацистов во Второй мировой войне, победу конфедератов в Гражданской войне в США и историю без Первой мировой войны. Автор правильно замечает, что все три случая выражают правые взгляды и что первые два невозможны хотя бы по причине серьезнейшего промышленного превосходства союзников в первом случае и Севера — во втором. К третьему мы еще вернемся, а пока — альтернативный мир.