— Вот как…

— Да-да. Навестите портного, нахамите ему как следует, попытайтесь обсчитать при расчете и будьте уверены, он соорудит вам нечто достаточно уродливое, чтобы служить в роли маскировочного одеяния в этом краю сытого и наглого мещанства, который зовется, Миддлдэком.

— Что ж, ясно.

— А еще заведите привычку полоскать бороду в пиве, метать карты и при этом обсуждать великосветские новости с видом по меньшей мере главного лорда Адмиралтейства. Тогда точно сойдете в Миддлдэке за своего.

— Благодарю за совет, — сдержанно заметил Доктор Генри, — Обязательно им воспользуюсь.

— Опять вы выпускаете иголки, — досадливо пробормотал Пастух, кривясь, — А ведь я вполне искренне желаю вам помочь. Знаете, когда-то ведь я и сам подумывал об этом. Затеряться в этой сонно клокочущей дыре, влиться в ораву здешних Джонов Буллей. А еще лучше — бросить якорь, завести себе какое-нибудь дело для маскировки. Часовую мастерскую, к примеру, или лавку с сигарами. Но теперь уж поздно, конечно. К чему маскировка, когда в тебя уже впились когти хищника?

— Прежде вы, помнится, не были фаталистом.

Пастух неприятным образом усмехнулся.

— Время меняет людей, Доктор. Прежде я был очень осторожен. Никогда не ночевал в одном месте дважды, оборудовал полдюжины укрытий и тайников, постоянно менял одежду и внешность, обзавелся оружием… Кстати, у вас-то есть оружие?

— Я не использую оружие, мистер Тармас, — с достоинством ответил Доктор Генри, — Принц Просперо из рассказа мистера Алана По, помнится, тоже надеялся на мечи своей гвардии и прочность крепостных стен, только вот оказалось, что чума не собирается брать штурмом его барбаканы. Ей достаточно было одной щели…

— Понятия не имею, о чем это вы толкуете. Вот, держите.

Из кармана своего просторного плаща Пастух вытащил что-то увесистое, черное, похожее на тронутую трупным окоченением кисть мертвеца с далеко выступающим указующим перстом. Только перст этот, как заметил Доктор Генри, был восьмигранным и чересчур правильной формы.

— Это…

— Револьвер системы Томаса, — не слушая возражений, Пастух силой всунул оружие в руку Доктора, — Хорошая штука. Никогда не любил этих новомодных автоматических пистолетов, предпочитал надежное оружие, которое не подведет. Эта машинка старая, но надежная, пару раз спасала меня от серьезных неприятностей. Ударно-спусковой механизм патентованный, двойного действия. Это значит, вы можете выстрелить, не взводя курок. Очень удобно. Всего пять зарядов, но отменной силы, едва ли кто-то попросит добавки. Да берите же, не стойте как столб!

Доктор Генри не любил оружия и не умел с ним обращаться. Чтобы не спорить с Пастухом, он положил револьвер в карман пиджака, сразу же с неудовольствием убедившись, что от дополнительной тяжести воротник перекосило, а одна пола отвратительно отвисла, точно он набил карманы булыжниками. Быть может, Пастух и прав, тонкий габардин — не лучшее одеяние для Миддлдэка, здесь нужно что-то более грубое, более мешковатое, скроенное как мешок для муки…

— А как же вы? — спросил он неохотно.

Пастух осклабился.

— Мне оно уже ни к чему.

— Вот как? Время и верно меняет людей. Прежде вы, помнится, не были фаталистом.

Лицо Пастуха, прежде силившееся сохранить подобие улыбки, неожиданно скривилось в злой гримасе.

— Бросьте, — выдохнул он, скрипнув зубами, едва не заставив Доктора отшатнуться, — Нет нужды притворяться.

— Притворяться? О чем это вы?

— Дьявол! Вы всегда были наблюдательны, уж я-то знаю. Всегда обращали внимание на детали. Стоило передвинуть стол в ваше отсутствие, а вы, входя, уже цеплялись за него взглядом. Вы уже все заметили, Доктор. Конечно, заметили. Наверняка заметили еще прежде того, как заметил я сам. Да и плевать. Можете взглянуть, если хотите. Уже без разницы.

Не слушая возражений, он грубо расстегнул пуговицы своего плаща и широко развел в стороны полы.

Доктор Генри догадывался, что увидит под плащом, но все равно ощутил, как кадык на его шее напрягается, превращаясь в закупорившую горло деревянную пробку.

Тело Пастуха уже не было телом человека. Здорово раздавшееся, согбенное дополнительными фунтами веса, оно обрело черты, которых не дарит человеку ни одна, даже самая страшная, болезнь. Кости выглядели увеличившимися в размерах, будто продолжали стремительно расти, плоть вокруг них выглядела отекшей и воспаленной. Когда Пастух шевелился, под этой плотью растягивались паутины сухожилий, похожие на вшитую под кожу толстую проволоку. Ребра, кажется, начали срастаться воедино, превращаясь в плотный подкожный панцирь, ключицы раздались в размерах по меньшей мере вдвое, предплечья обросли тяжелой мышечной тканью, отчего стали похожи на короткие мощные лапы.

Пастух, мрачно усмехнувшись, потер разбухшим пальцем россыпь алых пятен на груди.

— Чешется… Это еще что, самое паршивое было, когда росли кости. Врагу не пожелал бы такой боли. Сейчас, кажется, сделалось легче. Может, нервная система отмирает. А может, это я воспринимаю это легче потому, что начинаю догадываться, что именно Он хочет вылепить из меня.

От Пастуха несло неприятным запахом, который Доктор Генри сперва принял было за запах пота. Но это был не пот и не вонь старого плаща. Какой-то неприятный кисловатый аромат вроде того, что издает испортившаяся в бочке капуста.

Доктор Генри содрогнулся, хоть и сохранил внешнюю невозмутимость.

Разглядывая страшное тело Тармаса, он малодушно подумал не о том, через какие муки ему пришлось пройти и какие ждут его впереди, а о себе. Смог бы он с таким же хладнокровием признать, что все кончено? Что Он отныне не Доктор Генри, самозваный глава клуба каторжников, а полноправный подданный Нового Бангора, душой и телом?

В прожилках души зашевелился колючий страх. А что бы сделал он сам, обнаружь признаки скверны? Хладнокровно конспектировал бы ход изменений, превращающих его в монструозное существо, очередного Его омерзительного пасынка? Едва ли.

Доктор Генри мог лишь надеяться, что в тот момент, когда все сделается очевидным, у него будет больше сил, чем у Пастуха, чье изуродованное тело он рассматривал. По крайней мере, достаточно, чтобы закончить дела так, как подобает джентльмену. Короткая записка, бутылка хорошего виски, загодя приготовленный револьвер с единственной пулей… Впрочем, записка, конечно, не понадобится, спохватился он, зря про нее подумал. Здесь, в Новом Бангоре, нет людей, которым важны были бы его последние слова.

— Неплохо, а? — с какой-то болезненной гордостью спросил Пастух, не делая попытки прикрыться, — Я даже в некотором роде польщен. Мне даже кажется, у Него для меня какие-то особые планы. По крайней мере, я не превращусь в какую-нибудь огромную мокрицу. Знаете, я делаюсь сильнее с каждым днем. Могу раздавить кирпич голой рукой. Показать?

— Не стоит, — поспешно сказал Доктор Генри, — Вы же знаете, я не врач. А даже если бы и был им, помочь вам не в моих силах.

Пастух запахнул полы плаща и тщательно застегнул пуговицы.

— Мне? — он коротко хохотнул, — Боюсь, ваша помощь нужна не только мне, Доктор.

— Что… что вы хотите этим сказать? — спросил Доктор, — Он коснулся не только вас?

Язык казался куском холодной телятины. Он знал, что Пастух хочет этим сказать. Знал еще до того, как увидел его новое тело. Просто гнал от себя эту мысль, как кружащего над головой москита.

Глотка Пастуха исторгла из себя хриплый смешок.

— Только меня? Нет, Доктор. Он, бесспорно, безжалостный палач, но в одном Его нельзя упрекнуть — среди своих жертв Он не выделяет любимчиков.

— Вы имеете в виду… — его собственный голос неожиданно споткнулся, словно угодив в выбоину на мостовой, — Остальные… Они тоже?

Пастух досадливо мотнул головой. Доктор Генри отстраненно подумал, что движение вышло коротким и неуклюжим, словно череп Пастуха сделался за это время тяжелее.

— Они делают вид, будто ничего не происходит. Возможно, они даже смогли бы убедить меня в этом, кабы в моем собственном нутре уже не проросло отравленное зерно. Да, я вижу знаки на их лицах. Его знаки, Доктор. Печать скверны, которую не отодрать даже вместе с кожей. Не знаю, ощущают ли они ее сами, но, думаю, им сейчас чертовски страшно смотреть в зеркало. Как было страшно еще недавно мне.