— Значит, вас там не было?

— В «Ржавой шпоре»? Нет, никогда. Даже не знаю, в какой части Скрэпси она располагалась. Тем не менее, о многих событиях в жизни новоявленного клуба «Альбион» я могу судить лучше, чем кто бы то ни было на острове.

Складка мгновенно пропала.

— К… Канцелярия?

— Господи, нет! — Лэйд искренне рассмеялся, — Вы полагаете, крысы полковника Уизерса стали бы делиться добытыми крохами с каким-то лавочником из Хукахука? О нет. Допускаю, Канцелярии известно кое-что про «Альбион» и она заплатила бы весомую цену в любой валюте мира на выбор за возможность раскрыть личности его членов и всю подноготную затеянного ими мятежа — единственного известного мятежа в истории Нового Бангора. Увы и ах, здесь бессильны даже полномочия полковника Уизерса. Ему самому известно не больше, чем пьянице Шеппарду или прочим из числа тех, кого вы неумело допрашивали.

— Но как же… Как тогда…

— Почему я говорил так уверенно, будто читал мысли человека, называющего себя доктором Генри? Почему упоминал детали, которые могли быть известны только очевидцу? Все очень просто, Уилл. Я читал записи.

— Что за записи? — жадно спросил Уилл, глаза которого мгновенно вернули привычный блеск.

— Записи доктора Генри, разумеется. Мне не довелось быть с ним знакомым, но у меня сложилось впечатление, что он был очень основательным и аккуратным джентльменом. Конечно, он не вел стенограмм, однако после каждого заседания клуба «Альбион» он скрупулезно записывал в тетрадь его события, не брезгуя даже мелочами. Полагаю, это было важно для него. Он не просто описывал, он фиксировал, как ученый фиксирует каждый шаг проделанной работы. Вел летопись, которой, к слову, суждено было остаться единственным напоминанием о существовании основанного им клуба.

— Где он сейчас?

— Я не знаю. Когда проживешь в Новом Бангоре несколько лет, начинаешь привыкать к тому, что люди время от времени исчезают сами по себе. Без грохота, без дыма, без военного оркестра. Просто… перестают существовать в привычной им форме, а уж считать это смертью, избавлением или переездом зависит скорее от точки зрения. У меня нет никаких сведений о нем, записи в дневнике в какой-то момент попросту обрываются.

— Но эти записи, они…

— Попали в мои руки полностью законным способом, — мягко закончил за него Лэйд, — И ничего удивительного в этом нет. Так уж сложилось, что через мои руки проходит много самого разнообразного товара, который не ограничивается одними лишь консервными банками. Амулеты сомнительной ценности и столь же сомнительной судьбы, составленные дилетантами кроссарианские инкубулы, эзотерические трактаты и бесчисленный хлам, который к всему этому прилагается — фальшивые безоары[53], аляповато сделанные сигилы[54], древнееврейские атамы[55], ровесники египетских пирамид, на клинках которых еще можно рассмотреть полустертые фабричные оттиски Коппертауна…

— Как жаль, — лицо Уилла вытянулось, но Лэйд благоразумно сдержал рвущийся наружу смешок — это обескураженное выражение выглядело весьма комично, — Я бы не отказался познакомиться с доктором Генри и узнать историю «Альбиона» из первых уст. Он показался мне весьма рассудительным и мудрым джентльменом, не говоря уже о том, что за потрясающий рассказчик из него мог получиться! Но что за науку он упоминает? Я не припомню, чтоб в лондонских театрах выступал некто доктор Генри, по крайней мере, не в Сохо. Что за науку он представлял?

— Узнаете, если останетесь терпеливым слушателем.

— А… прочие члены клуба? Графиня, Пастух, Архитектор, Поэт? Вы можете организовать встречу с кем-нибудь из них? Если да, вы крайне меня обяжете, мистер Лайвстоун! Или… — Уилл напрягся, сбитый с толку молчанием спутника, — Или их уже нет в живых? Какая участь их постигла? Неужели они… Скажите прямо, они мертвы? Заговор был раскрыт?

Лэйд прикрыл ладонью зевок. Фальшивый, но вполне достаточный для того, чтобы Уилл смущенно умолк.

— Наберитесь терпения, — посоветовал ему Лэйд, — Если бы Данте Алигьери вместо того, чтобы совершить путешествие в глубины Ада довольствовался бы болтовней Вергилия, он отвел бы старика в ближайшую пивную и купил бы ему две пинты светлого. Вы получите свою историю. Но сперва…

Изящным церемониймейстерским жестом он ткнул тростью в дом, возле которого они остановились. Дом этот мало чем выделялся среди прочих. Тут, на окраине Шипси, вдалеке от вечно гомонящих центральных улиц, дома были неброскими, выбеленными ветрами и похожими друг на друга, точно выброшенные прибоем на берег ракушки, и точно так же, как ракушки, лепились друг к другу. Здесь не было ни роскошных гальванических вывесок, соблазняющих удовольствиями, непристойными во всех цивилизованных странах, ни томно позирующих красавиц, облаченных чрезмерно легко даже по меркам тропического климата. Одни лишь невыразительные фасады, почти безлюдные улицы и холодные глаза окон. Здесь, на этих узких улочках, являвших такой контраст с яркими, как рифовые рыбы, заведениями Шипси, не ощущалось всепроникающего мускусного запаха похоти, этот край был отдан под удовлетворение других страстей — край подподпольных наркопритонов и опиумных курилен.

Не знай Лэйд, в какую дверь следует стучать, они с Уиллом могли бы провести тут весь день. Но Лэйд, разумеется, знал. Вооружившись прогулочной тростью, он отстучал ее набалдашником по двери замысловатую дробь, похожую одновременно на разнузданный хорнпайп[56] и азбуку Морзе.

— Держитесь спокойно, — бросил он стоящему за спиной Уиллу, — Опасности нет, но если будете чрезмерно нервничать или неестественно держаться, хозяева могут заартачиться. В каждом джентльмене, облаченном в костюм, им мерещится Канцелярская крыса.

Дверь открылась нескоро — должно быть, хозяева тщательно рассматривали их в какой-то потайной глазок или щель — но все же открылась. И Лэйд был приятно удивлен, обнаружив в ее проеме не дуло крупнокалиберного хаудаха[57], а узкоглазое желтокожее человеческое лицо, пусть и взирающее на него без всякой доброжелательности.

— Ни ханг яо шенме?

— Китайский, — спокойно пояснил Лэйд Уиллу, получившему свою порцию пристального хозяйского внимания, — Хочет знать, зачем пришли. Можно подумать, мы с вами похожи на записных коммивояжеров, распространяющих платяные щетки, или баптистов-миссионеров… Спокойно, мистер. Вомэн лаи кан кан! Ё тиан![58] Получишь ты свою монету.

Китаец еще некоторое время разглядывал незваных гостей, пока Лэйд не сделал привычный жест, сразу его успокоивший — потер большим и указательным пальцем друг о друга. Только тогда неприветливый привратник, неохотно распахнув дверь, жестом велел им следовать за ним.

— Чертовы кули[59]… - проворчал Лэйд, ступая в полумрак, — Нет никого грубее и жаднее этой публики. Говорят, их успели ввезти не меньше миллиона, прежде чем Австралия не спохватилась и не обложила их налогом — по тридцать фунтов стерлингов за каждого желтокожего дьявола. Неудивительно, что после этого они прыснули во все стороны, обосновавшись едва ли не на всех островах Британской Полинезии!

Дом лишь снаружи казался небольшим, внутри него простиралась целая анфилада из комнат, правда, в большинстве своем крохотных и полутемных. На тяжелый дух редко проветриваемого помещения, отдающий плесневелыми коврами и мочой, наслаивался тонкий аромат, кажущийся одновременно приторно-сладким и вяжуще-соленым. От этого запаха у Лэйда заслезились глаза, так что он счел за лучшее прижать к лицу носовой платок.

В некоторых комнатах виднелись фигуры — более угадываемые глазом, чем видимые, как угадываются сами собой в контурах облаков или пятнах краски — фигуры людей, сидящих по-турецки, или расслаблено лежащих на циновках.