Для проформы. Они оба сомнений никаких не питали, но всё равно замерли — она. Игорь узнал бы её и через тридцать лет. Её черты, частично искажённые побоями, навечно отпечатались у него в памяти. Точёные скулы, выразительные дуги бровей. Её губы. Её глаза.

Чувствуя, что начинает задыхаться, Игорь слабым голосом сказал:

— Я не понял, как ты её нашёл?..

— Она… Врач говорит, её изнасиловали, — будто не услышав, сказал Миша. Он даже головы не повернул, всё смотрел и смотрел. — Ты бы видел… В рванине какой-то, грязная, как… Как бомжиха какая-то. Я думал, крыша поехала, галлюцинации уже вижу. До сих пор отойти не могу.

Дальше причитания Игорь слушать не стал, взял его под локоть и вывел за дверь.

— А говорят, дважды в одну воронку… — криво ухмыльнулся он и сам себе ужаснулся. Это от стресса, наверное. — Это, что же… — Он запнулся, не в состоянии произнести. Выдавил через силу: — Второй раз, получается?

— Может и не второй, — темнея лицом, ответил Миша. Он снова дёрнул воротник. Игорю захотелось дать ему по рукам. — И не пятый. Она бездомная. Бездомная, молодая и красивая женщина. Думаю, не нужно объяснять, что с такими случается на улицах без защиты. — Он стиснул переносицу. — Помнишь, она в актрисы всё хотела? И ведь стала бы, точно бы стала, чёрт. Гарь, — Миша вцепился дрожащими пальцами ему в предплечья, — это же из-за нас? Это мы виноваты?

— Чушь, — выплюнул Игорь. — Херню несёшь. С чего это?

— У тебя память отшибло, что ли? — взвился Миша. — Ты мне сам тогда затирал, что её родаки в ментовку не пойдут. Мэрские выборы на носу, а тут такой скандал! Ладно бы в кусты на стройке утащили или в парке где, а то — нажралась на выпускном и пустилась во все тяжкие. Никто бы не поверил, что не сама запрыгнула. — Он понизил голос, заметив, как из соседней палаты высунулся какой-то мужик: — Я же не просто так, я справки наводил потом. Её куда-то отправили почти сразу, ни в ВУЗах не всплывала, нигде. Исчезла. Маменька с папенькой сплавили свою проблему, как и не было. И вот она здесь, посмотри.

— Хочешь сказать, её из дома выгнали? — Игорь скривился. — Это кем надо быть вообще?

— Людьми. Типа нас с тобой, — зло скрипнул зубами Миша. — Пальто белое когда надеть успел?

Игорь опустил голову.

— Что делать будем?

— Я её не оставлю, — непривычная твёрдость в голосе будто придала Мишане сил. Даже трястись перестал, только жилка на виске дрожала. — Сделанное не вернёшь, конечно, но хоть что-то. Месяца не проходило, чтоб я её не вспомнил, какие мысли только не надумал… Но такое даже представить не мог. — Он провёл ладонью по лбу, стирая пот. — Что мы за уроды, а. Такая красивая, такая нежная… Будь она там замужем, с детьми и всяким таким, дом полная чаша, я бы и успокоился. Ну было и было, живёт человек дальше. Может, даже с духом собрался бы, извиниться, все дела, чтоб груз на сердце не лежал. А тут дом не то, что полная чаша, а вообще никакого, господи. Я теперь боюсь представить, что у неё в анализах найдут.

Он втянул воздух сквозь зубы. Игорь понимал его, как никто другой.

— Нюхает? Колется? — от растерянности он впадал в цинизм. Увидев отрицательный жест, немного расслабился. Хоть эта беда миновала. Медленно произнёс: — Девять лет. Сука, девять лет такой жизни. Сколько ж говна она нахлебалась за это время.

— Теперь по-другому будет. Всё исправлю, что наделал, — сказал Миша и сжал губы в нитку. — А ты давай там, возвращайся в свой прекрасный мир. К инстаграмщице своей силиконовой. Заждалась, небось.

— Вот только не надо, а! — тихо рыкнул Игорь. — Я из себя святошу не строю, сам знаю, что налажал. От нас всё равно никакого толку пока что, пусть поспит. Завтра утром вернусь. Привезу, что надо.

Девять лет назад

— Свет мой, зеркальце, скажи, — пропела Юлька, разглядывая себя в крошечном зеркальце, — кто прекрасней всех на свете?

— У тебя прыщ на ухе, — засмеялась Кристя, но та и бровью не повела, тоже улыбнулась:

— Мои прыщи — самые прекрасные прыщи на свете.

Подружки прыснули со смеху. Их было всего две, несмотря на то, сколькие набивались в подруги: рыжая Кристя и по-восточному смуглая Лилит. А в центре главным украшением сияла Юлька, с её глазами-звёздами и мягкой кошачьей улыбкой. Золотой троице завидовали, глядели вслед и страшно мечтали проникнуть в их внутренний круг. Лёгкие, как мотыльки, всегда беззаботно хохочущие, не переживающие даже перед экзаменами. Хотелось быть похожими на них, будто заговорённых от всякой пакости. Их не обдаст грязной водой из-под колёс машины; не отвалится каблук, застряв в решётке слива. А если неприятность будет всеобщей, как тропический ливень, внезапно разразившийся в прошлый вторник, то вынесут они её с высоко поднятой головой, хохоча и получая искреннее удовольствие от маленького приключения, нисколько не напоминая промокших куриц.

Они ходили по коридорам в обнимку, в столовой всегда сидели втроём, и все девчонки школы мечтали однажды оказаться той-самой-четвёртой, которой повезло. Внимание их обладало магическим свойством: однажды Юлька разлюбила холодные цвета и отдала целую палетку дорогих теней Лизе из 10 «А», на несколько месяцев подарив той часть своей сияющей ауры. Ничего не делая, Лиза будто чуть выдвинулась из тени, ненадолго став заметной персоной. Завидовали ей страшно.

Игорь торчал в столовой, недалеко от фыркающей со смеху троицы, с мрачнейшим лицом кусая сэндвич с цельнозерновым хлебом и фермерской индейкой. Солнечный зайчик от Юлькиного зеркальца сверкнул ему прямо в глаз — Игорь зло мотнул головой и отвернулся. Он и слова не сказал, только жевал всё ожесточённее, но народ вокруг и так всё знал — Гарьку вчера отшили. Юля добрая девочка, не стала превращать отказ в публичную порку. Не то, что некоторые. До сих пор ещё обсуждали, как Милана Скворцова швырнула своему ухажёру новой сумкой прямо в рожу.

— Я что, по-твоему, на палёный Луи Виттон поведусь?! — вопила Милана, подыскивая, чем ещё запустить. — Ты бы хоть ярлычок проверил, кретин, там «Луи Батон» написано! Вообще, блин! Иди на Тверскую и там за неё сними кого-нибудь, если так приспичило. Хотя даже там тебе в рожу харкнут!

Юлька была другая.

— Ничего не выйдет, извини, — сказала она вчера Игорю. — Ты неплохой, правда, просто… — Она замолчала, но в глазах отчётливо читалось: «Просто кретин полный».

Провал.

Мишаня наконец оторвался от дотошного исследования шведского стола и плюхнулся рядом.

— Заткнись, — процедил Игорь, хотя тот и слова не сказал.

— Нашёл, из-за кого сопли распускать, — хмыкнул друг с наигранным сочувствием. — Да таких Юль ещё знаешь, сколько будет? Вообще того не стоит.

— Ага, — ничуть не поверив, оскалился Игорь. — Ты ж поэтому ебало кукурузил, когда я её домой провожал.

— Ну было и было. — Мишаня пожал плечами. Раскачался он что-то в последнее время, ещё немного и перегонит. Надо подналечь на железо, подумал Игорь между делом. Друг пихнул его в плечо, закидывая в рот помидорку-черри: — Это ж ерунда всё, после выпускного и не вспомним. А там универ… Все эти школьные любови, по статистике, долго всё равно не живут.

— Не надо мне про статистику затирать. — Игорь зыркнул сперва на Мишу, потом на измученный сэндвич и последний с оттяжкой швырнул в мусорку. — В жопу твою статистику, понял? Сидишь тут, умник долбанный, типа выше всего этого, а сам сейчас к Юльке с высунутым языком побежишь. Только тебе там тоже нихрена не светит.

И он был прав.

Мишаня продержался чуть дольше, но итог был тот же.

Миша Сырых тоже был дюжим парнем, высоким и мощным, но с печатью интеллигентности на лице. Там, где Игорь давил силой и авторитетом, Миша подключал красноречие. Возможно, именно эта разница послужила тому, что Юлька терпела его на пять дней дольше. Игорь бесился, сжимал кулаки от бессильной злобы, но сразу же успокоился, когда друг явился на уроки с постной рожей и на все вопросы неубедительно отбрехивался.