— В порту не менее двух рот пехоты! — сказал Лобадин. Опустил бинокль и Оскар Минес. — На крыше Батарейных казарм сидят артиллерийские наблюдатели. А во дворе конные жандармы и казаки!

— Посмотрите в сторону Балтийской мануфактуры! — воскликнул возбужденно Колодин. — Туда драгуны на рысях подходят!

На мостик взлетел Степа Гаврилов.

— Своими ушами слышал! — закричал он еще на трапе. — Кондуктор Давыдов тихо приказал ученикам: «После ужина разбирайте винтовки и по моему сигналу бросайтесь на главарей!»

— Начинается! — мрачно сказал Колодин. — Говорил ведь я, что шкуры-кондукторы покажут нам кузькину мать!.. Слышите? Вот оно, самое!

Внизу раскатились два винтовочных выстрела, затем ударил залп. Ученики и кондукторы рвались на верхнюю палубу, но матросы согнали их вниз. Там контрреволюционеры одержали первую победу: захватили кормовую батарею и освободили офицеров. Теперь они орудовали по четкому плану, а революционные матросы из-за внезапности нападения действовали разрозненными группами, а то и в одиночку.

Бой на палубах крейсера длился более часа с переменным успехом. Кондукторы и ученики заняли было машинное отделение и кочегарку, но были выбиты оттуда машинной вахтой. На верхней палубе матросы-революционеры очистили бак, но у них не оказалось там вожака, руководителя. Лобадин с матросом Котихиным бросились к ним и добежать не успели. Кондукторы перехватили их и погнали в обратную сторону, к юту.

— Котихин, к пулемету! — крикнул Лобадин, взбегая на кормовую пристройку.

— Стой! Бросай оружие! На распыл пущу! — закричал Котихин, водя пулеметом.

— Не балуй, дурочка! — засмеялся кондуктор Лавриненко и спокойно пошел прямо на пулемет. — Пулеметы мы давно испортили. И пушки тоже!

Котихин ударил кулаком по замку молчащего пулемета и от ярости заплакал. Лобадин бросил револьвер. Все патроны были расстреляны.

— Сдавайся! — крикнули ему снизу.

— Живым не возьмете! — гордо ответил он, поднимая правую руку. В кулаке было что-то зажато.

Враги бросились к нему по обоим трапам. Лобадин метнулся им навстречу, но споткнулся и упал, выронив из правой руки детонатор. Тот взорвался и ранил Лобадина в живот. Потом озверевшие враги кололи его штыками, били прикладами, ногами. Так, героем, не сдавшись врагам, погиб командир революционного крейсера «Память Азова», матрос-большевик Нефед Лобадин.

А к «Памяти Азова» спешили со стороны города крейсер пограничной стражи «Беркут» и два портовых буксира. Их палубы были забиты жандармами и городовыми. Нападавшие применили тактический прием времен парусного флота — абордаж. Суда сцепились бортами. Жандармы и городовые лезли на палубу крейсера, матросы сбивали их штыками, прикладами, гандшпугами, кидали на их головы бочонки, куски угля. Дольше всех держался командный мостик. Там с десятком матросов сражался Оскар Минес. Когда оборонявшиеся расстреляли все патроны, Оскар отказался сдаться и прыгнул в море. Проплыв под водой метров тридцать, он вынырнул набрать воздуха. По нему начали стрелять, он снова нырнул. Он уплывал все дальше и дальше, но его настигла посланная в погоню шлюпка.

В семь часов вечера с мачты крейсера был спущен красный флаг.

Вечером 20 июля на крейсере был арестован почти весь основной экипаж.

Следствием руководил главный военно-морской прокурор. Из Петербурга ему дан был наказ «не тянуть и не миндальничать». Прокурора особенно интересовал Оскар Минес, он же тамбовский мещанин Петров. Кто он в действительности? Охранка, наконец, расшифровала его. Это оказался профессиональный революционер-большевик Арсений Иванович Коптюх. Ему было всего двадцать лет.

Следствие продолжалось неделю. Допрашивали, а потом судили и здоровых, и раненых, даже тяжело раненного, обмотанного бинтами Ивана Аникеева. На скамью подсудимых посадили девяносто два человека. Пятого августа суд Особой комиссии вынес приговор: восемнадцать человек — к расстрелу, двенадцать — на каторгу до двадцати лет, тринадцать — в тюрьмы и дисциплинарные батальоны, пятнадцать — к наказанию в дисциплинарном порядке.

Приговоренным к смертной казни дали только полчаса на письма к родным. В три часа ночи их привели в губернаторский сад и привязали к канату, натянутому между деревьями. Плечом к плечу стояли Арсений Коптюх, румяный весельчак Степа Гаврилов, стройный красавец Петр Колодин, радиотелеграфист Николай Баженов, защищавший Лобадина в бою матрос Котихин и остальные тринадцать. Раздалась команда:

— Стрельба взводом! Взво-од!..

Роковую команду заглушили крики смертников:

— Да здравствует революция!..

— Смерть тиранам!..

— Умираем за народ!..

— …Пли!

Залп. Тишина. И снова:

— Пли!..

Второй залп. Со зловещим карканьем поднялись испуганные вороны и черной тучей повисли над садом.

Солнце уже вставало над Финским заливом, когда в городе запели гудки. Начала «Вольта», подхватили Балтийская мануфактура, «Крулль», «Двигатель». Долго не смолкали скорбные гудки: рабочий класс Ревеля прощался с героями-азовцами. А в эту минуту около острова Нарген, там, где на карте отмечена стометровая глубина, с борта портового буксира бросили в море восемнадцать наглухо забитых ящиков.

Одним из последних аккордов первой русской революции было исключительное по дерзости восстание «Скорого».

17 октября 1907 года. Владивостокский рейд. В 8 часов 30 минут эсминец «Скорый» снимается с бочки, подходит к стенке и начинает грузить уголь. Бункеровка окончена, окатили палубу из брандспойтов. Задымили трубы. Миноносец разводит пары во всех четырех котлах, отходит от стенки и мчится к Гнилому углу, где расположены казармы 2-го армейского полка. На ходу «Скорый», к ужасу офицеров и командующего эскадрой, поднимает красный флаг революции.

С мостика эсминца видно, что полк выстроен на плацу. «Скорый» выкидывает сигнал «добро». И вдруг полк панически разбегается. Тогда эсминец начинает; словно ястреб, кружить по бухте и открывает артогонь по казармам полка.

Суть этих событий в следующем. Владивостокский гарнизон тайно готовил восстание. Кроме моряков, должны были восстать и пехотные части — 10-й и 12-й сибирские стрелковые полки и 2-й армейский пехотный полк. Начал восстание «Скорый». Когда же на «Скором» увидели, что 2-й армейский не поддержал восстания, матросы обстреляли казармы. Эскадра, стоявшая в бухте, сперва была безучастной свидетельницей этих событий.

В штабе эскадры струсили, думали, что к «Скорому» присоединятся и другие корабли. Но эсминец был одинок. И адмирал решился.

В 12.00 миноносец «Грозный» выпустил по «Скорому» торпеду. Она прошла без вреда под кормой восставшего корабля. Тогда канонерка «Маньчжур», а также миноносцы «Смелый», «Сердитый» и «Грозный» открыли по «Скорому» артиллерийский огонь. Стреляли офицеры, так как матросы все как один отказались убивать своих товарищей.

«Скорый», отстреливаясь, пошел самым полным к выходу из бухты, надеясь вырваться в море. Но снаряды загородили ему путь и заставили вернуться. И «Скорый» принял неравный бой.

Но выстрелы его звучали все реже и реже. Тяжелым снарядом с канонерки перебило паровые трубы «Скорого» и заклинило руль. Эсминец рыскнул круто влево и выскочил на мель у Штабной пристани.

На корабле были убиты шесть матросов и руководитель восстания унтер-офицер Пайлов. Много матросов погибло при взрыве труб. Восстание продолжалось четыре часа.

Оставшихся в живых судили военно-полевым судом. Приговор был жестокий: расстрел, каторжные работы, дисциплинарные батальоны и тюрьмы. Оправданных по суду не было.

Сплоченная, спаянная революционной идеей команда «Скорого» не имела ни предателей, ни трусов, ни колеблющихся.

Отгремела первая русская революция 1905–1907 годов.

Наступила пора черной реакции, потом кровавый угар первой мировой войны. Кронштадт и Балтийский флот объявлены на «осадном положении», за нарушение его — военно-полевой суд. И все же сигналом грядущего Октября снова звучат мятежные, зовущие слова: «В ружье, товарищи!..»