После этого ее еще и одели как девочку. На нее напялили шерстяные чулки, полотняную сорочку, а поверх всего – зеленое платье с коричневыми желудями, вышитыми на лифе и подоле.

– Моя двоюродная бабушка – септа в староместском Доме Матери, – сказала леди Смолвуд, пока женщины зашнуровывали платье у Арьи на спине. – Когда началась война, я отправила свою дочь к ней. Она, конечно, уже вырастет из своих старых платьев, когда вернется. Ты любишь танцевать, дитя? Моя Кариллен прелестно танцует и красиво поет. А ты чем любишь заниматься?

Арья поворошила ногой тростник на полу.

– Работать Иглой.

– Это очень успокаивает, правда?

– Только не меня.

– Правда? Я всегда любила шить. Боги каждой из нас дают свой маленький талант, и мы не должны дать ему зачахнуть, как говорит моя бабушка. Любое деяние может стать молитвой, если мы вкладываем в него все свое старание. Правда, чудесно сказано? Вспомни это, когда снова примешься за иглу. Ты этим каждый день занимаешься?

– Занималась, пока не потеряла свою Иглу, а новая уже не так хороша.

– В такие времена мы все должны делать лучшее, на что способны. – Леди Смолвуд захлопотала, оправляя на Арье платье. – Ну вот, теперь ты настоящая молодая леди.

«Я не леди, – хотелось сказать Арье. – Я волк».

– И не знаю, кто ты, дитя, – продолжала хозяйка, – и это, пожалуй, к лучшему. Боюсь, ты какая-то важная персона. – Она поправила Арье воротник. – В такие времена лучше быть мелкой сошкой. Жаль, что я не могу оставить тебя здесь – это небезопасно. Стены у меня есть, но людей, чтобы оборонять их, не хватает.

К тому времени, как Арью вымыли, одели и причесали, в чертоге замка накрыли ужин. Джендри, глянув на нее, начал так ржать, что вино потекло у него из носа, пока Харвин не съездил ему по уху. Пища была простая, но сытная: баранина с грибами, черный хлеб, гороховый пудинг и печеные яблоки с желтым сыром. Когда слуги, убрав со стола, вышли, Зеленая Борода понизил голос и стал расспрашивать хозяйку о лорде-молнии.

– Не прошло и двух недель, как они побывали здесь, – улыбнулась она. – Они двое и еще дюжина человек. Овец перегоняли. Я глазам своим не поверила. Торос в благодарность оставил мне трех барашков – одного вы только что съели.

– Торос перегоняет овец? – покатился со смеху Энги.

– Да уж, зрелище было престранное, но Торос сказал, что он, как пастырь, умеет обращаться со стадом.

– И стричь его, – хмыкнул Лим.

– Об этом можно сложить замечательную песню, – заметил, дернув струну, Том.

Леди Смолвуд наградила его уничтожающим взглядом.

– Пусть ее сочиняет тот, кто не рифмует «в паре он» с «Дондаррион». И не поет «Приляг на травку, мой дружок» каждой встречной молочнице, после чего две из них оказываются беременными.

– Песня называлась «Дай мне испить красы твоей», – возразил Том, – молочницы всегда охотно ее слушают. Некой высокородной леди, сколько мне помнится, она тоже нравилась.

Ее ноздри раздулись.

– В речных землях полно девиц, которым ты нравился, и все они теперь пьют чай из пижмы. Уж казалось бы, мужчина твоего возраста должен знать, как уберечь женщину. Скоро тебя станут звать Том Семь Сынов.

– Семь сынов у меня уже есть. Чудесные парни и поют, что твои соловьи. – Заметно было, что Тома это нисколько не удручает.

– А не сказал его милость, куда направляется, миледи? – спросил Харвин.

– Лорд Берик ни с кем не делится своими планами, но я знаю, что близ Каменной Септы и в Трехгрошовом лесу теперь голод. На вашем месте я поискала бы его там. – Леди Смолвуд отпила глоток вина. – Надо вам знать, что у меня бывали и менее приятные гости. Стая волков долго выла у моих ворот, полагая, что я прячу здесь Джейме Ланнистера.

Том перестал бренчать.

– Так это правда, что Цареубийца снова на свободе?

Леди Смолвуд презрительно прищурилась.

– Вряд ли они охотились бы за ним, если бы он сидел в цепях под Риверраном.

– И что же миледи им сказала? – спросил Джек-Счастливчик.

– Что сир Джейме лежит голый у меня в постели и слишком обессилел, чтобы спуститься к ним. Один из них имел наглость обозвать меня лгуньей, и мы спровадили их, пустив пару стрел. Думаю, они отравились к Черной Луке.

Арья поерзала на сиденье.

– А что это были за северяне, которые спрашивали о Цареубийце?

Леди Смолвуд, видимо, удивило то, что она заговорила.

– Они не назвались, дитя, но одеты были в черное, с белыми солнцами на груди.

Белое солнце на черном – эмблема лорда Карстарка. Это люди Робба. Может, они все еще где-то поблизости. Если бы она сумела ускользнуть от разбойников и найти их, они, возможно, отвезли бы ее к матери в Риверран…

– Не говорили они, как Ланнистеру удалось бежать? – спросил Лим.

– Говорили, да только я не поверила ни одному их слову. Они утверждают, что его освободила леди Кейтилин.

Тома это так поразило, что он снова дернул струну.

– Полно вам. Это же безумие.

Неправда это, подумала Арья. Не может это быть правдой.

– Я того же мнения, – сказала леди Смолвуд.

Тут Харвин вспомнил об Арье.

– Такие речи не для ваших ушей, миледи.

– Я хочу послушать, – воспротивилась Арья, но разбойники были непреклонны.

– Ступай, белочка, ступай, – сказал Зеленая Борода. – Веди себя, как подобает маленькой леди, и поиграй во дворе, пока мы разговариваем.

Арья сердито вышла и непременно хлопнула бы дверью, не будь она такой тяжелой. Ночь уже опустилась на замок, на стенах которого горело всего несколько факелов. Ворота были на запоре. Она, конечно, обещала Харвину, что не будет снова пытаться бежать, но это было до того, как они начали говорить неправду о ее матери.

– Арья! – позвал вышедший следом за ней Джендри. – Леди Смолвуд сказала, у них тут есть кузница. Не хочешь посмотреть?

– Пошли. – Все равно делать больше нечего.

– Этот их Торос, – сказал Джендри, когда они шли мимо псарни, – не тот ли самый, который жил в Королевской Гавани? Красный жрец, толстый, с бритой головой?

– Думаю, что тот. – Арья, насколько помнила, ни разу не разговаривала с Торосом в Королевской Гавани, но знала его в лицо. Они с Джалабхаром Ксо были самыми заметными фигурами при дворе Роберта, а Торос к тому же состоял в дружбе с королем.

– Он меня, конечно, не помнит, но он бывал у нас в кузнице. – Кузницей Желудей некоторое время никто не пользовался, но кузнец аккуратно развесил свой инструмент на стене. Джендри зажег свечу, поставил ее на наковальню и взял пару щипцов. – Мой мастер всегда ругался с ним из-за его горящих мечей и говорил, что не годится так обращаться с хорошей сталью.

Но Торос хорошей сталью никогда и не пользовался. Просто окунал какой-нибудь дешевый меч в дикий огонь и поджигал, мастер говорил, что это алхимический фокус, но лошади пугались такого меча, и неопытные рыцари тоже.

Арья наморщилась, стараясь вспомнить, говорил ли что-нибудь отец о Торосе.

– Он ведь не очень благочестив, верно?

– Верно. Мастер Мотт говорил, что Торос может перепить даже короля Роберта. Они оба одного поля ягоды, говорил он – дураки и пьяницы.

– Не годится обзывать короля пьяницей. – Король Роберт и правда много пил, но он был другом ее отца.

– Я про Тороса говорю. – Джендри протянул щипцы, как бы желая ущипнуть ее за нос, но она отбила их в сторону. – Он любил пиры и турниры, за это король Роберт его и отличал. Кроме того, он смелый. Когда проломили стену Пайка, он первый ворвался в брешь и стал рубить своим горящим мечом, поджигая островитян при каждом ударе.

– Вот бы и мне горящий меч. – Арья с удовольствием подожгла бы целую кучу народу.

– Говорю же тебе, это просто фокус. Дикий огонь губит сталь. Мастер продавал Торосу новый меч после каждого турнира, и каждый раз они торговались как одержимые. – Джендри повесил щипцы обратно и снял со стены тяжелый молот. – Мастер Мотт говорил, что мне пришло время выковать свой первый длинный меч. Он дал мне кусок хорошей стали, и я уже прикидывал, как примусь за дело, но тут пришел Йорен и забрал меня в Ночной Дозор.