Поднявшись, Рено проводил друга до двери.

— Si, мы могли бы поехать туда и навестить Джорджину и Лупу. Лупа так скучала о тебе, Пекос.

— Возможно, — сказал Пекос и вздохнул. — Она хорошенькая, но она не Ангел. Понимаешь, Рено, это такая девушка, что… Господи, да если бы она не была проституткой, я бы женился на ней!

— Господи, что ты говоришь, Пекос МакКлэйн!

— Да не волнуйся ты. — Пекос усмехнулся и хлопнул Рено по широкому плечу. — Кстати, ты слышал? Мой отец собирается жениться.

— Да, слышал, Пекос, — ответил Рено, уныло покачав головой. — Мне очень жаль, ведь это не самая лучшая новость для тебя, не так ли?

Пекос уже уходил, но при этих словах обернулся:

— Не так уж все и страшно. Ты же знаешь, как скуп мой старик. — Он лениво ухмыльнулся. — Эта Уэбстер, скорее всего, какая-нибудь высохшая старая дева. Я-то знаю, что для того, чтобы выманить у папочки даже четверть доллара, женщина должна быть так же дьявольски хороша, как моя Ангел.

Устав от своего вынужденного заключения в стенах маленькой каюты, Анжи разделась и скользнула под хрустящую простыню. Она повернула голову так, чтобы можно было смотреть через высокое окошко иллюминатора на сверкающие огни огромных пароходов, плывущих по заливу, и тяжело вздохнула. Устраиваясь поудобнее, Анжи утешала себя тем, что это была ее последняя ночь взаперти в тесной «тюрьме» на воде. Завтра пароход войдет в порт Галвестона в Техасе, и, возможно, ей будет позволено присоединиться к другим пассажирам на верхней палубе и понаблюдать, как пароход входит в гавань.

С мыслью о скором приезде, которого она ожидала с нарастающим нетерпением, Анжи улыбнулась, закрыла глаза и вскоре погрузилась в глубокий сон. Ночью ей приснился красивый возлюбленный, который возникал в мечтах девушки и раньше.

Сейчас он отбросил простыню с обнаженного тела Анжи. Его благородная голова приблизилась к ее лицу, глаза были теплыми и нежными. Он начал ласкать ее томящуюся плоть уверенными, но ласковыми движениями, слегка поглаживая нежную кожу; его чуткие длинные пальцы медленно гладили ее шею, спускаясь по плечам к тонким рукам, а затем… его теплые губы приникли к ее губам, а темная рука легла на ее белоснежную грудь. Она глубоко вздохнула, когда другая рука опустилась на ее пупок и скользнула вниз по трепещущему животу. Тепло и блаженство охватили Анжи, и она, выгнув спину, застонала от наслаждения. Горячие пальцы гладили ее живот, сверкающие страстью выразительные глаза смотрели, не отрываясь, на нее. Анжи нежно прошептала слова любви и почувствовала, как его настойчивые пальцы заскользили все ниже и ниже. Ее дыхание становилось все более страстным… ожидающим… пылающим…

— Мисс Уэбстер! — за дверью послышался взволнованный голос, и кто-то громко постучал к ней в каюту.

Анжи, все еще погруженная в сладкую дремоту, отозвалась сонным голосом:

— Нет… Анжи… зови меня Анжи…

— Мисс Уэбстер! — громкий мужской голос был настойчивым. Анжи открыла глаза и вернулась к реальности. — Мисс Уэбстер, ваш отец… Ему очень плохо. Вы должны поторопиться.

Сердце громко забилось в груди Анжи, она вскочила с постели, похолодев от ночного воздуха и страха.

— Иду, сэр! — отозвалась она и торопливо стала натягивать панталоны, нижнюю юбку и платье. Уговаривая себя не поддаваться панике, Анжи скользнула в туфли и бросилась открывать дверь.

Высокий мужчина с серьезным выражением лица стоял с фонарем в руке за дверью.

— Идемте со мной, — сказал он, беря ее под локоть и ведя по узкому коридору. Подведя девушку к двери каюты Джереми Уэбстера, он сказал:

— С ним сейчас доктор. А я должен вернуться на свой пост. — Он исчез в тумане, оставив Анжи одну у двери.

Зная, что ради отца она должна проявить выдержку, Анжи глубоко вздохнула, пригладила растрепанные после сна волосы и постучала. Дверь открыл невысокий седовласый доктор. Он тихо сказал, что хотел бы поговорить с ней наедине. Затем он вышел в прохладный коридор и затворил за собой дверь. Его добрые синие глаза с жалостью смотрели на девушку. Он сказал тихо, словно извиняясь:

— Моя дорогая, мне очень жаль. Ваш отец умирает. Боюсь, он не доживет до тех пор, как пароход войдет в порт. Он зовет вас. Вы можете войти в каюту и посидеть с ним. Я буду неподалеку на случай, если понадоблюсь.

Ошеломленная, несмотря на предчувствие, что это должно скоро произойти, Анжи заплакала:

— Но, доктор, неужели ничего нельзя сделать?

— Дитя мое, — мягко сказал он и дотронулся до ее дрожащего худенького плечика. — Я сделал все, что мог. Жаль, что не могу ничем больше помочь…

— Я понимаю, — сказала она и кивнула, — просто… я знала, что он… — Анжи смахнула слезы и слабо улыбнулась доктору. — Спасибо вам за помощь. Я пойду к нему.

— Я буду рядом.

Анжи на цыпочках вошла в маленькую каюту. Ее отец лежал с закрытыми глазами, его изможденное лицо было мертвенно-бледным, а худое тело накрыто белой простыней. Нежность и любовь наполнили сердце девушки, когда она увидела его, такого больного и беспомощного. Проглотив комок в горле, Анжи взяла стул и поставила его вплотную к кровати.

— Папа, — прошептала она, — это я, Анжи.

Усталые водянистые глаза открылись, и он медленно повернул к ней голову. Он узнал дочь, и исхудавшая рука потянулась к ней. Анжи взяла эту руку в свою, и слезы хлынули у нее из глаз, скатываясь вниз по щекам.

— Не надо, Анжи, не плачь, — сказал Джереми едва слышно. — Сейчас не время проливать слезы. Ты должна меня выслушать.

— Да, папа, — кивнула Анжи. — Я здесь и слушаю тебя.

— Анжи, — произнес отец, сжав пальцами ее руку. — Я должен кое-что тебе сказать.

— Все, что хочешь, папочка, — сказала она, едва сдерживая рыдания.

— Я хочу сказать тебе, что… я люблю тебя, девочка. Я люблю тебя, Анжи. И я думаю, что ты такая хорошенькая молодая девушка… Я всегда гордился твоей красотой и интеллигентностью.

Широко открытые зеленые глаза смотрели на бледное лицо умирающего. Не веря своим ушам, Анжи слушала, как ее отец бормочет слова, которые она так жаждала услышать всю свою жизнь и никогда не слышала прежде. Пораженная, она смотрела на него, пока он повторял, что всегда ею гордился.

— Папа, — воскликнула она, — ты действительно думаешь, что я красивая?

— Да. И если я никогда не говорил тебе об этом, то только потому, что боялся, как бы ты… Есть вещи, которых ты… о которых я не могу…

— Скажи мне все, папа, — Анжи наклонилась ближе, — что ты имеешь в виду… Скажи.

— У тебя есть… — Джереми закашлялся глубоким болезненным кашлем, и Анжи похлопала его по худому плечу. — Нет времени, Анжи. Слушай меня внимательно и обещай, что выполнишь все, что я скажу.

— Да, папа, — торопливо заверила она его.

— Ты должна торжественно поклясться, что выйдешь замуж за моего друга Баррета МакКлэйна. Ты обещаешь?

— Да, клянусь. — Она увидела, как он облегченно вздохнул, и радостно повторила снова:

— Да, папа, да, я выйду замуж за мистера МакКлэйна, если ты так этого хочешь.

— Я очень хочу этого, дитя. Я должен вознестись на небеса спокойным, зная, что ты в безопасности. Он хороший человек, Анжи. Ты будешь за ним, как за каменной стеной, окруженная заботой и вниманием.

— Надеюсь, — кивнула она. — Это ведь наилучший выход, не так ли?

— Именно так. А я и на небесах буду ограждать тебя и Баррета от жестокостей этого мира. Повтори, Анжи, скажи еще раз, что ты выйдешь замуж за Баррета.

— Я выйду за него, папа. Клянусь, что стану миссис Баррет МакКлэйн и буду повиноваться ему, как должно доброй жене.

Джереми Уэбстер умер на рассвете. Анжи находилась рядом до его последнего вздоха. Оставалась там, и когда доктор объявил, что он скончался, и накрыл ему лицо простыней. Она сидела тихонько в каюте, в то время как пароход медленно приближался все ближе к Техасу, к порту города Галвестон. Она оставалась там и тогда, когда солнце поднялось высоко в небе, и на палубе появились пассажиры.