Орда погибла.

Вира'ни застонала, но Элена не сдвинулась с места, все еще опасаясь ее.

Женщина покачнулась и упала на колени в грязь и кровь. Пепельное лицо побледнело еще больше, словно дух покинул ее тело. Она подняла глаза на Элену. Безумный блеск исчез.

— Все закончилось? — спросила она дрожащим голосом.

Неожиданно кто-то схватил девушку за плечо и оттащил назад. Она задохнулась от страха, но уже в следующий миг поняла, что это Эр'рил. Он встал между нею и Вира'ни.

— Назад! — рявкнул воин.

Железный амулет парил в воздухе, раскрытые холодные пальцы тянулись к горлу Вира'ни.

— Нет, — вскричала Элена и дернула его за здоровую руку. — Оставь ее. Она больше не опасна, чернота исчезла.

— Куда же? — прищурившись, спросил он, его плечи подергивались от ярости.

— Она владела магией стихии. Темный Властелин каким-то образом слил черную силу с ее магией земли. Но, когда светлое пламя потухло, ему стало не за что цепляться, и он ушел.

Воин молча опустил железный кулак.

— Все кончено, — тихо проговорила Элена.

Эр'рил понял, что девушка права, гнев отступил.

— Вира'ни? — ласково позвал он.

Та подняла к нему лицо, и боль утраты в глазах сменилась печалью. Ее кожа побелела, как снег, и облепила кости. Она умирала.

Он шагнул к женщине, и Элена попыталась остановить его, решив, что воин намеревается напасть на несчастную, но он отмахнулся и опустился рядом с ней. Поколебавшись всего мгновение, станди обнял ее единственной рукой — Вира'ни, не в силах держаться прямо, обмякла. Он нежно уложил ее себе на колени и отвел со лба черные пряди — ему и прежде не нравилось, когда волосы скрывали голубые глаза.

Глядя на нее, он вспоминал лицо, которое покрывал поцелуями, и женщину, которую любил.

Вира'ни не отрываясь смотрела на него.

— Мне так жаль, Эр'рил. — Слезы на щеках блестели в свете костров. — То, что я творила…

Воин приложил палец к ее губам.

— Тише, тише. Это была не ты.

Вира'ни задрожала от прикосновения, теперь она ослабла так, что не могла говорить. Она потянулась к его руке трепещущими, словно птицы, пальцами, но на полпути бессильно уронила кисть.

Эр'рил знал, что она умирает. Он прижался щекой к ее щеке и прошептал:

— Прости, что все так вышло, Вира'ни. Я не должен был оставлять тебя.

Пытаясь что-то сказать, она хватала ртом воздух.

— Я любила тебя.

Склонившись еще ниже, воин поцеловал холодеющие губы и почувствовал, как тело расслабилось в его руках.

— Я тоже любил тебя, — прошептал он, выпрямляясь.

Она была мертва. Несколько мгновений, не поднимая головы, Эр'рил держал ее холодную руку. Железный кулак скатился на землю, снова превратившись в искусную поделку, но воин этого не заметил. Он надеялся только, что Вира'ни услышала его последние слова. Потому что он действительно любил ее.

Утром на третий дня Элена стояла у могилы Ни'лан, похороненной на опушке, в тени мертвых деревьев. Пауки исчезли из чащи, растаяв вместе со скорпионами, когда Темный Властелин отступил.

Девушка опустилась на колени. Свежевскопанная земля грязным пятном выделялась на зеленом поле. Путники собирались сегодня же отправиться к равнинам, но у Элены еще были здесь дела.

Она посмотрела на небольшой камень у изголовья, и внутри мучительно засаднило. Еще один человек пожертвовал собой, чтобы она шла дальше. Казалось, ее путь всегда будет отмечен кровью и слезами. Всхлипывая, она выкопала неглубокую ямку в мягкой почве и вынула из нагрудного кармана желудь, подаренный Могвидом; затем положила в лунку и аккуратно присыпала.

— Я не могу воскресить твой отчий лес, Ни'лан, — прошептала она, — но попробую возродить хоть одно дерево.

Элена встала и вытерла ладони о серые штаны.

— Пусть из смерти восстанет жизнь и ее росток отметит место, где ты нашла свой покой.

Смахнув слезы, она отвернулась от могилы и посмотрела вдаль, на рассветное солнце. Пора в дорогу.

Товарищи заждались, фургон был нагружен и запряжен лошадьми, взятыми в лагере взамен погибших. Радовало только, что нашлась Дымка. Крал отправился за Роршафом и увидел, что кобылка как ни в чем не бывало пощипывает травку неподалеку. Элена, не чаявшая вновь увидеть свою любимицу, принялась обнимать и ласкать ее, а та только рвалась к ведру с кормом.

Все остальное время путники копали могилы и собирались в дорогу. Они похоронили охотников, демоницу и ее детище. Не позволив никому прикоснуться к Вира'ни, Эр'рил сам нежно опустил ее в яму, а потом, словно успокаивая увидевшего кошмар ребенка, поцеловал в лоб. Никто, кроме Элены, не заметил слез воина, когда тот засыпал женщину холодной землей.

Пережитое еще больше сплотило отряд. Товарищи поддерживали друг друга, создавая связи там, где их до сих пор не было. Даже Могвида похвалили за смекалку, благодаря которой удалось победить крылатое чудовище, и тот расхаживал по лагерю, гордо выпятив грудь. Мерик, проникшийся к оборотню особенно теплым чувством, даже предложил ему свою лошадь.

Только Эр'рил был подавлен и держался в стороне. Похоронив Вира'ни, он не знал, куда деться. В подготовке станди почти не участвовал и только время от времени отдавал короткий приказ и снова замолкал.

Элена вздохнула. На этих полях каждый из них выстрадал немало, и чем скорее они отправятся в путь, тем лучше. Однако ей предстояло еще одно дело. Глядя на залитые розовым рассветным сиянием луга, она высоко подняла правую кисть, и утреннее солнце коснулось ее лучами. Девушка всем сердцем возжелала, чтобы дар вернулся, и ответом ей была ослепительная вспышка.

Глубоко вздохнув, Элена тихонько опустила руку — по ней снова кружили алые завихрения.

Она отступила от могилы Ни'лан и вдруг поняла, что именно этот шаг — первый на трудном пути к повелителю гал'готалов. Сжав багряный кулак, Элена пошла навстречу восходу. Черное Сердце поплатится за кровь, боль и слезы.

Девушка пробиралась сквозь залитую розовым светом траву, чувствуя, как яростно магия мечется вокруг кисти.

— Я иду, — сказала она нарождавшимся лучам и мраку, лежащему за горизонтом. — И ничто меня не остановит.

Разум Джоака был пленен собственным телом.

Оно стояло в большой кухне Чертога, дожидаясь ужина для своего господина, а Джоак выглядывал из двух отверстий в черепе, словно из резной праздничной тыквы. Он видел, как шевелятся его руки и шаркают ноги, а мозг беззвучно взывал о помощи. Губы висели вялыми лопухами, по подбородку тянулась слюна, а он даже не мог заставить себя утереться.

— Эй, приятель! — прикрикнул поваренок с жирными волосами, ткнув его в плечо грязной ложкой. — Тебя в детстве на голову уронили? Сгинь отсюда, пока не напускал соплей в суп.

Джоак по инерции попятился.

— Отстань от мальчика, Брант, — сказал коротышка, возившийся у очага.

У него был солидный поварской животик; грязный передник, перевязанный на поясе шарфом, закрывал его от шеи до самых пяток. Постоянный жар выкрасил щеки кирпично-красным.

— Ты же знаешь, у парнишки не все дома.

— Я слышал, будто родители оставили его в лесу на съедение волкам.

Брант щелкнул зубами, скривив страшную рожу.

— Г-г-господин х-х-хочет ужин, — услышал Джоак собственный неверный голос.

Кроме нескольких слов, обрисовывавших поручения хозяина, он ничего сказать не мог. Никто не обратил на него внимания, словно он был ложкой или кастрюлей.

— Вовсе нет, — возразил старший. — Его лошадь лягнула в голову. Все решили, что бедолага помер, и уже собрались похоронить! А потом пришел тот старый хромой брат и тряхнул его хорошенько. Привел сюда, спас слюнявого олуха. Вот это доброта!

Он плюнул в сковороду, проверяя, достаточно ли та нагрелась, и продолжал:

— Кстати, о доброте и олухах. Если не хочешь остаться без работы, помешай похлебку, пока не пригорела!