Шагнув в прохладный подъезд, Шевелева поднялась на третий, и отперла дверь своим ключом. Надеясь, что баба Аня задержалась на даче… Присутствие хозяйки Свету напрягало — остро чувствовалась чуждость стен.

«Нет, не задержалась…» — кисло улыбнулась она.

В прихожей девушку окатил разваристый дух свежего борща. С кухни доносилась невнятная болтовня квартиранток, перебиваемая звяканьем ложек и голодным хлюпаньем.

— Света, это ты? — послышался дребезжащий голос бабы Ани.

— Я, Анна Алексеевна!

— Раздевайся скорей, а то эти проглотки всё съедят!

— Так вкусно же! — затянула Нина, подлащиваясь.

Светлана заулыбалась, поправляя прическу перед старым трюмо, и решила, что жизнь не так уж плоха, если хорошенько подумать. Или не думать вовсе.

Глава 2.

Воскресенье, 9 октября. Утро

Псков, улица Профсоюзная

Я бы мог идти и побыстрее, но Рита постоянно вертелась, обозревая достопримечательности. Держа меня за руку, она то останавливалась, задирая голову, то оглядывалась, шагая бочком или вовсе спиной вперед.

— Твое поведение не подобает замужней даме, — у меня получилось очень назидательно. — Последний раз я так Настю в садик водил…

— Зану-уда! — ласково протянула девушка, и вспорхнула на высокий бордюр, прошлась, сгибаясь в талии и ловя баланс. — Держи меня!

— Девчонка совсем! — залучился я, крепко сжимая тонкое запястье.

Рита спрыгнула и мимолетно прижалась, не решаясь целоваться на улице. Чопорно взяла меня под ручку, и зашагала рядом, приноравливаясь к моей походке.

— С ума сойти… — тихонько пробормотала она. — Шестнадцатый век… Это же царствование Ивана Грозного! А у твоего предка уже тут дом стоял, «палаты каменныя»… Далеко еще?

— Скоро узришь, — я переплел свои мосластые пальцы с тонкими, изящными пальчиками Риты. Так и просится на язык: «перстами»…

…Вайткус бережно развернул хрустящую папиросную бумагу, открывая изжелта-белый пергамент, исписанный старинной вязью.

— Етта… — начал он глубокомысленно. — Ирмочка проследила твою родословную, закопалась в прошлое — и нарыла сей любопытный документ. Етто не из музея. Есть тут один старичок-коллекционер… Доверил внучечке реставрировать царскую грамоту… М-м… Что-то вроде наградного листа. Царь всея Руси Иоанн Васильевич дарует «целителю своему Олександру Гарину палаты каменныя противу церкви Одигитрии, что на Печерском подворье», — Ромуальдыч припечатал ладонью харатью из былых времен. — Всё точно, Миша! Проверено. Твое родовое гнездо!

— Смешно вам, — заворчал я, дотрагиваясь кончиками пальцев до шершавой дарственной. — Может, там всё уже тыщу раз застроено и перестроено…

— Нет-нет! — энергично замотал головой Ромуальдыч. — Всё на месте, я тебе говорю! Просто хозяева менялись. Сначала епископ те палаты «отжал», как ты выражаешься. Потом они купцу какой-то гильдии достались… При Николае Первом к губернскому ведомству перешли… А до войны там склад стеклотары держали. Я смотрел уже. Если собрать ребят порукастей, да навалиться разом, можно всё за месяц разгрести, расчистить — и откапиталить! Етта… Откроем Центр НТТМ в торжественной обстановке, а мой знакомый из обкома пусть алую ленточку режет!

— Годится для зачина, — улыбнулся я, повторяя сразу обе любимые присказки товарища Андропова…

…Уголок губ дрогнул, провожая воспоминание. А ведь дед Семен однажды выхвалялся перед бабушкой: «Да мы из бояр! Да у нас во Пскове палаты стояли каменные!»

Я тогда еще и в школу не ходил, а уж древность рода меня точно не волновала. Но вот сейчас припекло.

А что, если старый проговорился, хлебнув лишку? Знал, да помалкивал, чтобы те, кому положено, не сомневались в его пролетарском происхождении? Да меня и самого горячило любопытство, я нутром чуял некую тайну. Ну, не зря же подсознание, что мое, что дедово, так притягивается к месту жительства царёва целителя…

— Вон там! — воскликнула Рита. — Вон, в переулке!

— И что бы я без тебя делал, — улыбнулся я, тиская девушку.

— Пропал бы! — засияла женушка.

«Родовое гнездо» меня разочаровало. Низкое здание, сложенное из плитняка, напоминало брошенный барак. С осевшей крышей, чернея провалами крохотных окон, оно навевало тоску.

— Как все запущенно… — я оглянулся в надежде, что ошибся, но нет — вон она, обшарпанная колокольня-звонница. Всё, как в той грамотке: «Полата каменная, а рядком колоколница каменна ж, а на колоколницы звону два колокола невелики…»

Рита вздохнула, поглядывая на меня изучающе и виновато.

— Шестнадцатый век, — вытолкнул я, натягивая улыбку, — что ты хочешь…

С торца мы обнаружили железную дверь, заржавевшую навек полуоткрытой, и проникли внутрь. Судя по штабелям трухлявых поддонов, здесь действительно был склад. Загаженные цементные полы упрятали даже сход в подвалы. Скуренные «бычки», битые бутылки из-под пива… Щербатые колонны, облезлые своды с дурацкими откровениями, выведенными копотью…

— А крыша не обвалится? — боязливо спросила девушка.

— Да кто ж ее знает… — сказал я в утешенье.

Хотел продолжить мысль чем-то значительным — и замер, глядя на два окошка. Небольших, стрельчатых, разделенных обколотой колонкой. От них тянуло сквозняком, но это задувала Вечность…

За окнами бурел пустырь, где носилась ребятня, однако воинственные кличи почти не залетали в палаты. А у меня сразу поднялось настроение.

Грязь — это пустяки. Берешь веник, совок — и вперед. Сдолбить растрескавшуюся корку бетона? Да не вопрос! Было бы желание.

И где-нибудь под залежами мусора, под наплывами грязно-серого раствора мне откроется тайна… А иначе — обидно!

Пятница, 14 октября. День

Йемен, Сана, район Ас-Сабин

На экране телевизора бесновались бородатые личности в офицерской форме. Роняя фуражки, тараща глаза, они размахивали черными пистолетами в приемной, тщась вломиться в кабинет президента, но четверо парней в спортивной форме ловко отражали атаки. Они крушили челюсти направо и налево, заламывали руки и укладывали наемных убийц мордой в ковер.

С гортанным криком в приемную ворвался еще один бородач с «Узи», ударил хлесткой очередью, но вот рука одного из «спортсменов» мелькнула в неуловимом движении, и крик оборвался клекотом — нож вошел в шею, как зубочистка в канапе.

— Есть еще служебная съемка, ваше величество, но, вы уж поверьте мне, смотреть на то, как на допросе разваливаются эти саудиты, просто неприятно, — Аль-Хамди выключил телевизор, и внимательно посмотрел на своего гостя. Молодой король Хусейн, достойный потомок Хашима ибн Абд Манафа, выбрал для встречи европейский темный костюм, белую рубашку и галстук.

— Вы правы, — согласился монарх. Перебирая четки в опущенной руке, он проговорил, будто в задумчивости: — Благодарю вас за честность и откровенность. Картина в целом ясна, кроме, разве что, пары моментов. Почему именно одиннадцатого числа саудовцы решились на крайние меры? И как во всем этом замешан Израиль?

— О, мне известна ваша нелюбовь к иудеям, — улыбнулся президент, — но здесь как раз тот случай, когда… — его улыбка утончилась. — Враг моего врага…

— …Мой друг, — кивнул правитель Хашимитского Королевства Иордании.

— Хотя все немного сложнее, — на переносице Аль-Хамди залегла складочка. — Попытка переворота в Сане застигла официальный Тель-Авив врасплох точно так же, как и Амман. На меня вышел частным порядком «серый кардинал» Моссада, полковник и раввин Рехавам Алон. Но не сам, а через русских. Их поручительство решило всё.

— Вы доверяете Советскому Союзу? — его величество задал вопрос без оттенка удивления или неодобрения.

— Полностью, — твердо сказал Аль-Хамди. — Почему? Потому что русские не предадут. У них есть такая пословица: «Договор дороже денег». У тех же американцев всё с точностью до наоборот — они с легкостью откажутся от своих обязательств, как только те станут им не выгодны. А что касается времени, выбранного саудитами для покушения… Видите ли, я по-прежнему привержен идее воссоединения йеменцев. И тринадцатого числа мы должны были сделать первый шаг по пути единства — создать военный союз между Саной и Аденом.