Цацики очень скучал по Ловцу Каракатиц, но за все каникулы так и не съездил в Грецию. В то лето произошло столько разных событий! Во-первых, Мамаша выходила замуж за Йорана, и Цацики никак не мог это пропустить. Перенести свадьбу Йоран отказался наотрез, несмотря на уговоры Цацики и Мамаши.

— Куда спешить? — спрашивала Мамаша.

— Иначе мы никогда не поженимся, — отвечал Йоран.

Бабушка была согласна с Йораном. Ей не терпелось поскорее начать приготовления.

— Сыграем маленькую скромную свадьбу, — говорила Мамаша.

Но Йорана и бабушку такой подход никак не устраивал. В результате они закатили пир горой и созвали всех знакомых. Цацики наконец-то купили фрак. Еще никогда он не выглядел так стильно. Огорчало его только то, что фрак нельзя носить почаще.

— Тебе надо было родиться в другом столетии, — говорила Мамаша. — А может, станешь пианистом и будешь выступать на сцене?

Пианистом Цацики становиться не собирался. Он будет ударником в рок-группе. А Пер Хаммар — гитаристом, он начал учиться играть на гитаре. Цацики хотел, чтобы группа называлась «Фраки» и чтобы они всегда выступали во фраках. Но Пер Хаммар считал, что они должны выглядеть как крутые рокеры. «Ладно, тогда я буду крутым рокером во фраке», — говорил Цацики.

После свадьбы Мамаша и Йоран отправились в путешествие, и Цацики, конечно же, поехал с ними. Он никогда не был в свадебных путешествиях и к тому же посчитал нелишним присматривать за молодой парочкой, на случай, если Мамаша вдруг забудет, что у нее есть сын, и о начнет любить Йорана больше, чем Цацики.

Не то чтобы Мамаше запрещалось любить Йорана — пусть любит сколько хочет, только Цацики она должна любить больше всех. Потому что он так привык — четыре раза вокруг Земли и обратно. Мамаша всегда повторяла это, целуя Цацики перед сном.

Единственное, что отличало свадебное путешествие от любого другого, это то, что новобрачные без конца целовались. Даже в ресторанах и на пляжах. Цацики делал вид, что с ними не знаком, что просто случайно оказался рядом.

— Понимаешь, нам нужно многое наверстать, — смеялась Мамаша, когда Цацики возмущался их поведением. — И почему мы сразу не поженились?

— Потому что ты не сделала мне предложение, — отвечал Йоран и снова целовал Мамашу. Настоящим поцелуем, с открытым ртом, как в кино.

«Вот мерзость», — думал Цацики и закрывал глаза руками.

— Я же не знала, что буду с тобой так счастлива, — вздыхала Мамаша. — Если бы знала, сделала бы тебе предложение, как только ты у нас поселился.

И так вот они кривлялись постоянно, и Цацики почти пожалел, что поехал с ними. В придачу ко всему его поселили в отдельном номере. В этом пункте Мамаша была непреклонна.

— Во время медового месяца детей не пускают в постель к родителям, — сказала она.

Цацики был уже взрослый и, конечно, знал, почему это так, но он не ожидал от Мамаши такойпошлости.

По возвращении из свадебного путешествия Мамаша и Йоран снова начали работать, а Цацики поехал в деревню к дедушке. Потом лето кончилось, и Цацики пошел в третий класс.

— Подумать только, третий класс, — вздыхал дедушка. — Время летит так, что дух захватывает!

— Разве это плохо? — говорил Цацики. — Представь себе, что время остановится. Тогда я никогда не повзрослею, не оволосею, никогда не начну пить, и курить, и…

— Что ты такое говоришь? — ужаснулся дедушка.

— Я пошутил, — рассмеялся Цацики. — Просто до конца школы еще так далеко.

— Нет. Время быстро пройдет. Во всяком случае, для меня.

Взрослые часто говорили такую вот нелепицу. Можно подумать, для кого-то время должно идти быстрее, чем для других. Секунда есть секунда, как тут ни считай.

Цацики сбегал за калькулятором, который лежал на письменном столе.

— Посчитай, сколько пройдет времени, — попросил он дедушку.

— Примерно три тысячи шестьсот дней, — ответил дедушка, когда закончил нажимать на кнопки.

— Фуф, — с облегчением выдохнул Цацики. Он был уверен, что три тысячи шестьсот дней — это очень много, и быстро они никак не пройдут.

В третьем классе не полагалось признаваться, что тебе нравится ходить в школу. Полагалось ныть и вздыхать от скуки.

— Достало, — зевая, говорил Фреддан.

— Конец свободе, — стонал Виктор.

— Целый год до следующих каникул, — вторил им Цацики, хотя ему в школе очень нравилось.

Он, между прочим, за лето даже соскучился. Не столько по урокам шведского и математики, сколько по учительнице и одноклассникам. Даже по девчонкам. Когда он встретил в коридоре Марию Грюнваль, его сердце застучало быстрее.

Цацики поскорее отвернулся и пихнул Пера Хаммара в бок:

— Прикинь, третий класс уже!

Переминаясь с ноги на ногу возле своих родителей, в коридоре стояли два новых мальчика. Вот бедолаги! Цацики ни за что бы не перешел в другую школу, даже если бы ему предложили миллион крон. Нет, вот его школа, его одноклассники и его учительница, которая только что открыла дверь в класс. Фрёкен была похожа на лето — загорелая, веселая, в цветастом платье.

Кто-то из девочек обнял ее. Мальчики, конечно, нет. Хотя Цацики с удовольствием бы тоже ее обнял — так он рад был встрече. Вместо этого он решил улыбаться. Он улыбался так, что у него разболелись щеки.

— Здравствуй, Цацики, — сказала фрёкен, улыбнувшись в ответ. — Как же ты вырос!

— Правда? — спросил Цацики.

Хесус и Хассан — так звали новых мальчиков. Они пришли к ним из школы, где не смогли как следует выучить шведский. Шведский всегда пригодится, если живешь в Швеции, и Цацики считал, что они правильно сделали, что перешли в его школу.

У Хассана никогда не было шведских друзей, хотя он родился в Швеции. Он даже не бывал ни в одной шведской семье. Поначалу все в классе хотели позвать его к себе в гости, но вскоре его лучшим другом стал Виктор. А Мария Грюнваль в него даже втюрилась, это было видно невооруженным взглядом. Бедный Хассан!

С Хесусом их классу тоже очень повезло. Благодаря ему они выиграли соревнования по хоккею с мячом, банди. Хесус оказался совсем не похож на Иисуса из Библии, который всем подряд подставлял свои щеки. Их Хесус был горячий парень и, разозлившись, бросался на обидчика, даже если тот был старше. В банди это отлично срабатывало, потому что никто не смел его атаковать. Но вообще это было не очень удобно, так как из-за своего темперамента Хесус вечно попадал в драки.

— Хесус, — говорила фрёкен, — держи себя в руках.

— Я стараюсь, — отвечал Хесус и печально смотрел на нее. — Я правда стараюсь, но всё происходит так быстро. Секунда — и я срываюсь.

Сегодня Хесус сорвался на Никласа из пятого класса, когда они играли в петанк. Никлас стоял рядом, обзывался и кричал «Отстой!» всякий раз, когда подходила очередь Хесуса бросать, и Хесус поэтому промазывал. Под конец он не выдержал и так разозлился, что двинул мешком с шарами Никласу по башке. Шары разлетелись во все стороны, а Никлас в отместку разбил Хесусу губу.

— Так ему и надо, — считал Никлас: он не жалел ни о разлетевшихся шарах, ни о том, что дал сдачи. Хесус отказывался просить прощения, несмотря на уговоры фрёкен и дежурных по перемене.

— Ни за что! — крикнул он, и слезы обиды прыснули у него из глаз. — Он нарочно мешал мне. Я никому не позволю безнаказанно меня доводить.

Уже скоро все привыкли к новичкам, и казалось, что они всегда учились вместе.