– За постой? – Гость изобразил из себя оскорбленную невинность. – Это что же, получается – я, за то, что вас каждый день осматриваю, еще и деньги платить должен?

– Так ведь не за осмотр, за постой – а это вещи разные.

После долгих споров, все ж таки сговорились – баш на баш. Лешка бесплатно осматривает – и бесплатно живет. Вот в той самой зале.

– Ничего, – расхваливал Никомедис. – Прикажу слуге постелить на лавку матрас. Будете спать словно у Христа за пазухой. Э-э-э… А сколько вам лет, позвольте узнать?

– Тридцать восемь, – с ходу соврал Лешка.

– А выглядите вы моложе! Снадобья?

– Они самые.

Старший тавуллярий заночевал уже на новом месте, а перед тем, как улечься, еле сдержал смех, наблюдая, как старик Никомедис принимает любовные снадобья. Спать было жестковато – вместо обещанного набитого соломой матраса, гостю выделили лишь старую попону да не менее старое покрывало, во многих местах щедро траченное молью.

Правду сказать, «лекарь Александриус» и не собирался спать – за короткое время жития у Никомедиса нужно было попытаться установить доверительные отношения со слугами, коих, как успел заметить Алексей, в доме имелось всего-навсего три человека: старая, похожая на высохшую ведьму карга-экономка, одновременно исполнявшая обязанности уборщицы и поварихи, уже знакомый Лешке угрюмый привратник по имени Анкудин и некий молодой человек самого меланхоличного вида, сочетавший в себе обязанности прислуги за все. Звали молодого человека Фокой, что в переводе с греческого означало – тюлень и, в принципе, по своему характеру Фока вполне подходил к собственному имени – такой же ленивый, сонный, малоподвижный – словно разлегшийся на берегу моря тюлень. И как только этот парень успевал справляться со своими многочисленными обязанностями?

Вот с этого Фоки, как наиболее близкого к хозяину человека, и решил начать Алексей. Уже в первую же ночь старший тавуллярий, выждав некоторое время, бесшумно поднялся с лавки и, выскользнув в приоткрытую дверь, оказался в темном захламленном коридоре… где едва не упал, напоровшись на старый сундук.

– Ой! Кто здесь?! – тут же послышался слабый вскрик.

Лешка ухмыльнулся: судя по тембру, возглас этот уж никак не мог принадлежать ни карге-экономке, ни угрюмцу-привратнику. Очевидно, на этом самом сундуке как раз и спал Фока!

– Я это, лекарь Александриус, – негромко промолвил старший тавуллярий. – Уборную вот ищу. Не проводишь, отроче?

– П-провожу, – так же тихо отозвался слуга. – Идите за мной, только осторожнее, не споткнитесь.

Мог бы и не предупреждать – памятуя о склонности хозяина дома к собиранию всякого хлама – ну как есть Плюшкин! – Лешка и так продвигался со всей возможной осторожностью.

– Вон там, под лестницей – уборная, – останавливаясь, показал Фока.

Сквозь рассохшиеся ставни в коридор, а скорее – в небольшую анфиладу – проникали узкие лучи желтовато-медного лунного света, тускло освещавшие помещение. Алексей попросил было свечу, но Фока лишь отрицательно пробубнил что-то по поводу того, что господин не позволяет зря тратить свечи – ночью ведь спать нужно, а не со свечками по дому шастать. Ну, кто бы спорил…

– Слышь, Фока, – вернувшись из уборной, старший тавуллярий отнюдь не спешил уходить. – А что, хозяин твой человек бедный?

– Не бедный, а экономный, – через некоторое время шепотом отозвался слуга.

– А что ты шепчешь? – Алексей не отставал. – Боишься разбудить своего господина?

– Да нет, он обычно спит крепко. Да и вам, господин лекарь, думаю, тоже спать пора. Завтра день долгий.

– А может, выпьем завтра винца, а? – тут же предложил Лешка. – А то как-то скучновато у вас здесь.

– Винца?! – Фока переспросил с таким ужасом, словно бы гость предложил ему тут же ограбить хозяина, либо совершить какое-то самое гнусное святотатство. – Нет, нет, что вы! И не предлагайте мне больше! И прошу, не расспрашивайте о господине.

– А что ж такого в этих вопросах? – недоуменно пожал плечами гость. – Обычное любопытство.

– Идите-ка вы лучше спать, господин лекарь, – с неожиданной твердостью заявил слуга. – А расспросы ваши оставьте – хозяин очень не любит, когда кто-то сует нос в его дела!

– Ну, этого-то никто не любит! – Алексей махнул рукой и согласно хмыкнул. – Что ж, пойду-ка и впрямь спать.

Ушел, а куда деться? Фока откровенно не шел ни на какие контакты – видать, либо был сильно предан своему хозяину, либо не менее сильно от него зависел. Скорее – второе.

Решив оставить несговорчивого слугу на потом, уже с утра Алексей пристальней присмотрелся к привратнику – больше уж просто некого было разрабатывать, ну не старую же каргу-экономку?

Колоритнейший оказался тип привратник Анкудин! Здоровенный, угрюмый, неразговорчивый… И тоже, как и слуга, не поддающийся ни на какие Лешкины провокации. Отказался и от вина, и от посиделок, и даже от игры в кости! Старший тавуллярий даже сплюнул с досады – это что же за мужики такие, что вина совсем не пьют! Алексей потом присмотрелся – было время – а ведь и в самом деле, не пили! В рот даже не брали ни капли – похоже на то. Что же, выходит, оба либо уж совсем пропойцы, которым капля попади, так пустятся во все тяжкие, либо – какие-нибудь больные, язвенники, либо – самые гнусные сволочи. Честно говоря, через пару-тройку деньков Лешка стал склоняться к третьему варианту.

К тому же кто-то из них – а, скорее всего, оба – доложил хозяину о Лешкиных расспросах.

– Любопытны вы, господин лекарь, – гнусно прищурился тот во время очередного сеанса приема снадобий. – Ох, любопытны…

– Да, – тут же признался молодой человек. – Есть за мной такой грех – я же все-таки врач! А как же врачу да без любопытства?

– Я вот вам бы посоветовал любопытство свое попридержать. – Старик зло осклабился. – Очень, очень советую. Прямо-таки – настоятельно.

– Как скажете! – Старший тавуллярий развел руками и улыбнулся самой широкой улыбкой, после чего откланялся до очередного сеанса – сиречь до вечера.

И сразу же, как только вышел на улицу, заметил за собой слежку! Надо сказать, довольно неумелую, дилетантскую – черная бородища Анкудина была уж слишком приметна. Да и вел он себя так, как в детских фильмах про шпионов – постоянно прятался, выглядывал из-за угла, вытягивал шею.

Алексей, конечно, и виду не подал, что заметил слежку. Наоборот! Зашагал себе, не торопясь – благо денек выдался хороший, солнечный – в направлении Пятибашенных ворот, где, согласно легенде, и проживал в одном из постоялых дворов. Шел нарочно самым длинным путем, не пользуясь ни проулками, ни нахоженными вдоль старой стены Константина тропками – как-никак, а все же лекарь Александриус был приезжим, жителем Никополя, откуда же он мог знать все хитросплетения Константинопольских улиц? Даже пару раз останавливался, спрашивал у прохожих дорогу. И примечал – незадачливый топотун привратник все никак не хотел отстать.

Ну и хорошо, ну и ладненько!

Старший тавуллярий и сам был не прочь пройтись, разогнать кровь – вот только не встретить бы кого из новых (да и старых) знакомых. Хотя, конечно, старые-то его вряд ли узнают, если не столкнутся нос к носу, а вот что касается новых…

И ведь сам себе накаркал, не доглядел!

Близ ворот Святого Романа свернул к небольшой харчевне – слегка подкрепиться, и на тебе! Там же, оказывается, обедал и Епифан! И каким только ветром занесло туда этого парня? Впрочем, не так уж и далеко от церкви Апостолов – три-четыре квартала.

Анкудин, между прочим, сопел позади, в дверях. А сразу заметивший Алексея Епифан, разулыбался, замахал рукою:

– Садись, садись, винца выпьем! Ты где хоть был-то?

Ну, что делать?

– А, господин Епифан!!! – радостно на всю харчевню заорал Лешка. – Как ваша спина? Больше не болит?

– Спина? Какая спина?

– А горло? Горло не беспокоит? А ну-ка, откройте рот! Да пошире!

Пару секунд помигав глазами, Епифан быстро сообразил, что происходит что-то не совсем обычное, а потому послушно открыл рот.