Здесь, на пригорке у небольшой дубравы, парни остановились: палач Емеля остался, а Алексей, таясь, пробрался в селение.

Вопли, крики и плач слышались уже совсем рядом, и так же рядом носились на неподкованных приземистых коньках – бакеманах – татары:

– Хэй, бачка, хэй!

Затаившись за чьей-то банькой возле еще не сгоревшей избы, протокуратор внимательно следил за всадниками. Вот сразу трое из них подскочили к крыльцу, спешились, обнажив сабли, ворвались в избу – словно бы ожидали наткнуться там на чье-то сопротивление. Ага, как же – максимум, что там могло быть, так это испуганные, спрятавшиеся где-нибудь за печкой дети.

Ну так и есть!

Сквозь распахнутую дверь и оконца из избы донесся визг. Затем послышался звук удара, плач… вот все стихло… Мародеры конечно же уходить не спешили, надеясь на хоть какую-то поживу. Надеяться можно было – изба казалась просторной, зажиточной: хоть сундуки, пожалуй, уже и были вывернуты допрежь, а все ж лучше поискать повнимательней – печку проверить, подклеть… Это и делали, выставив у дверей копье с бунчуком – показать другим, что местечко занято. Чтоб не мешали!

Проезжавший мимо татарин – смешной кривоногий парень, губастик с оттопыренными ушами – завистливо посмотрел на избу и облизнулся. И такая тоска стояла в его взгляде, что можно было подумать – не простая крестьянская изба перед ним, а дворец, доверху набитый несметными сокровищами Шахерезады! Впрочем, для этого губошлепа, похоже, и медная монетка – сокровище.

Ишь, сидит, облизывается, шакал! Ремеслу б лучше какому-нибудь полезному обучился, волчина позорная, так ведь нет! Уж конечно, разбоем-то куда веселей промышлять, ни пахать, ни сеять не надобно.

Хороший парень! И появился вовремя!

– Эй, друг! – возникнув, словно тень отца Гамлета, протокуратор с широкой улыбкой поманил татарчонка пальцем. – Там, в избе, Ахмет с Бахтияром… Тебя зовут – помочь надо!

Естественно, говорил Алексей по-татарски. Язык этот он освоил еще четырнадцать лет тому назад, находясь в рабстве в Крыму, откуда бежал в Константинополь с рыжим пройдохой Владосом Костадиносом.

– Помочь? Ва, алла! – Узкие глаза татарчонка вспыхнули самым искренним счастьем!

Спешившись, он быстро привязал коня к плетню.

– Только ты это, тихо… – подмигнув, предупредил Алексей. – Не надо тут лишних.

– Ага, ага, не надо, – радостно согласился парень.

Настороженно зыркнув по сторонам, протокуратор ловко, без замаха, ударил его кулаком в живот. Татарчонок округлил глаза и, широко раскрыв рот, начал хватать воздух, словно вытащенная на берег рыба. Алексей пожалел его, не стал убивать, просто треснул кулаком в лоб, и охотник за чужим добром, закатив глаза, повалился в крапиву.

Быстро оттащив татарина за избу, протокуратор проворно связал его поясом и, сунув в рот наскоро скрученный из обрывка рубахи кляп, нахлобучил себе на голову лисью шапку и, прихватив саблю, побежал к коню.

Отвязал, вскочил в седло и, объехав избу, поскакал к церкви, вроде как со стороны Литовского шляха.

Немного не доскакав до шмыгавших у церкви воинов, осадил коня на пригорке, заорал, размахивая саблей:

– Литовцы! Литовцы! Там, там, за лесом!

Он показал рукой на дубраву, вполне справедливо полагая, что сей жест оттуда очень хорошо виден. Так и есть! Почти сразу же из дубравы послышались громкие крики.

– Окружают! Окружают! – поднимая панику, громко закричал Алексей. – Спасаться надо! Спасаться!

И сам первый поскакал наперерез площади, той, что у церкви… Оглянулся, с удовлетворением увидев, как бросились следом остальные татары, не все, но многие. Как, увидев такое дело, побежали к лесу полоняники.

Алексей счастливо улыбнулся и, поворотив в ольховник, спешился, пропустил скачущих татар и, бросив коня, оврагами и перелесками побежал к дубраве. Слышал, как, крича и ругаясь, скакал за бегущими татарами их предводитель:

– Стойте! Стойте, трусы! Куда? Ради Аллаха, стойте!

Вот остановился один, другой…

Алексей этого уже не видел – добежав до дубравы, прислонился к высокому дубу, устало утерев со лба пот.

– Ну как? – выбрался из молодой поросли палач Емельян.

Протокуратор улыбнулся:

– Ускакали! Не знаю, надолго ли. Но полон разбежался – теперь уж не сыщешь его по здешним лесам!

– Да, леса здесь знатные, до самой Эрьзи тянутся, – Емеля согласно кивнул и вопросительно посмотрел на своего спутника. – Ну а мы-то куда сейчас? Предлагаю в Мценск.

– А кто там сейчас?

– А черт его знает! Вроде бы, под Казимиром Литовским город.

– Хорошо, пойдем. – Алексей усмехнулся и запрокинул голову.

Густо-голубое, еще по сути своей, летнее небо темнело от наползающей откуда-то с запада огромной фиолетово-черной тучи, озаряемой синими сполохами молний. Ветер доносил отдаленные раскаты грома.

Это было здорово, черт побери, здорово!

Словно как по заказу! Словно будто бы рояль в кустах!

Замечательно! Отлично! Классно!

Уж теперь-то…

Теперь-то можно уйти! Успеть бы только к грозе на болото.

– В Литву так в Литву, – протокуратор повернулся к приятелю – наверное, палача Емельяна можно уже было именовать именно так. – Я согласен. Только вот хорошо бы чуть выждать, пересидеть, покуда все уляжется. Знаю тут одно надежное место – туда сейчас и пойдем, если не против.

– Да не против, – ухмыльнулся палач. – Все ж таки хорошо, что мы с тобой вместе.

Пройдя по Литовскому шляху версты две, беглецы свернули в лес и долго пробирались буреломами вдоль узкого бурного ручья. Лес вокруг становился все непроходимее, гуще, а почти незримо скользящая берегом тропка скоро совсем скрылась, растворяясь в черно-зеленом мрачном подлеске среди кустов и папоротников.

Палач Емельян бросал на своего спутника тревожные взгляды, но, надо отдать ему должное, вслух ничего не говорил, не спрашивал – доверял, видел, что Алексей держался вполне уверенно, как человек, в здешних глухих местах уже бывавший, знающий.

На редких полянах попадались красные россыпи брусники, а под деревьями, на кочках, путники не раз и не два замечали уже крепенькие аппетитные боровики. Голодная смерть им сейчас в лесу не грозила – начало осени, самое благодатное время. И тепло было пока, даже жарко. Единственно, что досаждало – комары, злобные, словно оголодавшие волки. Последние осенние комарики. И хорошо, что уже не было мошки.

Емельян не спрашивал – долго ль еще? – шагал молча, упрямо, лишь посапывал и, казалось, ничуточки не устал.

Наконец, впереди, за деревьями, показался просвет – резануло по глазам яркое солнце, вспыхнуло и исчезло, поглощенное наползавшей тучей.

– Верно, гроза будет, – подняв голову, наконец подал голос палач. – И как бы не дождь. Надобно шалаш ладить.

– Давай, – покосившись на болото, кивнул протокуратор.

И, взяв саблю, принялся рубить ею лапник, сбрасывая его в кучу. Емельян бросился помогать, и вдвоем беглецы быстро соорудили укрытие.

Резко стемнело. В небе над головой громыхнуло, тяжело ударили по кронам деревьев первые капли. Емеля поспешно полез в шалаш.

– Пойду, водички попью, – усмехнулся Алексей.

– Водички?! – высунув голову наружу, удивленно переспросил палач. – Так ее вон, сейчас, и с неба накапает – только подставляй ладони. Эй, эй, ты куда? Там же трясина!

– Я гать знаю, – не оглядываясь, отозвался протокуратор. – Вернусь скоро. Ты жди.

И тут ливануло, да так, что буквально за каких-то пару секунд молодой человек вымок до нитки, насквозь. И грянул гром, и яростно сверкнула молния, ударив в росшую неподалеку сосну-сушину – дерево вспыхнуло с сухим треском. А гром загремел снова, и гремел уже, не переставая, и лил дождь, и хлестали молнии, яростно и гулко, словно желая угробить в этом лесу все живое.

– Пусть! Пусть сильнее грянет буря! – углядев наконец старый пень, радостно закричал Алексей.

Вот, сейчас… Вот, еще чуть-чуть…

Спрямляя путь, он почти до пояса ухнул в трясину, но выбрался, уцепился за гать – и вот он пень! Родной, близкий… Дверь в свой мир.