Пролог [1]

Я сидел на жесткой койке и смотрел на свои руки. Приговор, услышанный вчера утром, не стал неожиданностью. «Смертная казнь через повешенье. С учетом прежних заслуг и воинского звания заменить на расстрел». По Высочайшему повелению. И на том спасибо…

Я снова посмотрел на свои натруженные руки, потом случайно перевел взгляд на китель. Было невыносимо горько, когда с него срывали ордена и эполеты. Ведь не на балах и не во дворцовых кулуарах заслужены, а потом и кровью… Трансильвания, Туртукай, Силистрия, Рущук… Я честно служил и честно воевал. Когда покойный император сделал меня военным министром, казалось, что впереди — долгая, счастливая дорога. Я знал, что могу многое сделать на своем посту и многого могу достичь. И достиг бы…

…Тогда в декабре на процессе… вот уж, действительно — процесс! Меня обвинили во всех смертных грехах. Шпионаж в пользу Британской империи, саботаж в армии, участие в покушении на священную особу государя императора… Я знал, что все это — ложь, и, что самое удивительное, судьи, прокурор, да и большая часть тех, кто сидел в зале, — разумеется тех, кто сидел в первых рядах, а не этой черни, которая орала «Смерть предателю!», — все они знали, что это ложь. Чушь и ересь! А о том, в чем я действительно виноват, никто и не упомянул. А ведь я виноват… или не виноват? Да, я искренне считал, да и по сю пору считаю: совершенно неважно, какое имя носит император, сидящий на троне, ибо не он — империя. Империя — это люди: министры, генералы, солдаты, крестьяне… А император — это всего лишь фасад, знамя, и какое кому дело до того, что на этом знамени начертано: «Владимир» или «Николай»?..

Да, я ошибся, выбирая сторону. Мой старый товарищ Федор Гейден сидел на процессе в первом ряду, в новом мундире, с созвездием орденов на груди. Не просто генерал свиты, а генерал-фельдмаршал. Новый император, надо отдать ему должное, оказался не глуп. Одной рукой жестоко карая тех, кто выступил против него, другой — ласкал и щедро одарял тех, кто верен… Я невольно усмехнулся: ротмистр Ренненкампф, лошадник, не знающий и не разбирающийся ни в чем, кроме седел и шпор, уже полный генерал, да еще и в свите. Духовский, мой однокашник, с которым некогда приятельствовали, — генерал от инфантерии. Васильчиков, который вряд ли добрался бы до четвертого [2]класса, — председатель всемогущего КГБ… А ведь все они не отличаются ничем особенным, кроме разве какой-то мистической, не человеческой, а прямо-таки собачьей преданности молодому императору. Вот только Гейден…

Вспоминаю свои телеграммы Гейдену, сначала уверенные, потом истерические и, наконец, умоляющие, в которых я приказывал, требовал, просил прислать войска генерал-губернатора Финляндии к Петербургу. Помнил и ответ — единственный ответ, которым старый друг и товарищ удостоил меня. Набор грязной площадной брани. Федор выбрал верную сторону, пожалуй, единственный раз в своей жизни. А я впервые в жизни поставил не на ту карту. И вот теперь несу за это кару. И не только я…

Мою просьбу выполнили. На столе стоит фотография семьи. Жена, двое сыновей. Борис [3]не дожил до позора — он погиб где-то под Тосно в бою с бронепоездом. Сергей… [4]

Сергей вышел подпоручиком в Преображенский полк. Я тогда не шевельнул пальцем для протекции сыну, но умница Сереженька все же был первым по выпуску. Пошел в лейб-гвардию… Это был единственный раз, когда я дал слабину на допросах. Я был готов присягнуть, что сын ни в чем не виноват, но следователь сказал мне, что, во-первых, по распоряжению императора сын за отца не отвечает, а во-вторых, это уже не имеет значения, так как, к сожалению, при уходе из Петербурга Преображенского полка озверевшие солдаты подняли Сергея на штыки. И сообщил это таким будничным, казенным тоном, словно говорил о поломанной табуретке или порванном ботинке, что я сначала и не понял, о чем идет речь…

…Да, про меня говорили — груб и деспотичен, но только так и можно командовать. Армия не место для сантиментов и нежностей. Я приказывал и требовал, чтобы мои приказания выполнялись, и разве это не мой долг? Разве не долг моих подчиненных выполнять приказы? Я привнес в армию много нужного, дельного — по-настоящему дельного, просто необходимого для реорганизации армии на новый лад. Да, до многого я не додумался, но кто бы мог предугадать появление в военной науке такой неучтенной величины, как Рукавишников?! Откуда можно было ожидать внедрения скорострельных автоматических картечниц, блиндированных мобилей, новых артиллерийских систем? Я не был ретроградом, но знать не знал, как применять подобное, нигде еще не виданное оружие. И никто не знал, разве что император… Вот уж кто в полной мере сумел распорядиться всеми новинками, так это Николай. Должно быть, он заранее был предупрежден об изобретениях своего друга и долго-долго обдумывал и рассчитывал, как применять это новое оружие. Возможно, ему помогали Гейден, Духовский, да тот же Васильчиков, который хоть и не был никогда особенным талантом, все же имел боевой опыт. И вот потом…

Потом было страшное. Но, несмотря на все эти новые штучки, мне все же удалось не допустить полного развала армии, части подчинялись моему командованию, фронт держался — пятился назад под ударами «Николаевского монстра» и чертовых броневиков, но держался! И вдруг — все сломалось. В одно мгновение, неуловимое, как солнечный зайчик, все рухнуло. Англичане побежали, русские части бросали оружие… Ренненкампф неожиданно провел уникальный обходной маневр и вломился в наши тылы, точно слон в посудную лавку. Сам он никогда не додумался бы до такого, но вместе с молодым императором оказались такие признанные стратеги, как Столетов, Алахазов, Драгомиров…

Великий князь Владимир мог бы еще что-то сделать, но император Николай… Этот мальчишка не пожелал быть просто вывеской или штандартом. Его иезуитский ум нашел новый способ ведения войны — убийство руководителей. Кто-то из приспешников, возможно, тот самый Васильчиков, который никогда не был особенно умен, но всегда славился своим снобизмом и… нет, не жестокостью, но жесткостью, набрал и подготовил убийц, которые застрелили великого князя на параде.

Я вздохнул. Конечно, это не самый благородный способ ведения войн, но… Император сберег жизнь своих солдат, сохранил силы. Приходится признать, что Николай абсолютно прав. Жаль, удивительно жаль, что я выбрал не ту сторону…

Лязгнули засовы на двери. Уже пора? A-а, это священник… Что? Да, святой отец, я хочу исповедаться…

…Вот и все. И путь земной окончен. Почти…

Я встал, выпрямился, поправил пенсне. И спокойно зашагал между конвоирами туда, где уже топтался полувзвод солдат возле исщербленной кирпичной стены…

Вот и пролетели первые полгода моего царствования. Завтра наступит новый, 1889 год. И сегодня, в последний день уходящего года, можно подвести промежуточные итоги. За эти месяцы было сделано и много и мало одновременно. Чертовски много, если сравнивать не то что с реальным Николаем II, а, пожалуй, и с любым русским императором. И чертовски мало по сравнению с тем, что еще предстоит сделать…