Когда-то он мечтал с ней снова встретиться, снова увидеть её улыбку, поймать смущённый взгляд.  Когда-то это было его самое сильное желание, даже нет, единственное.

Он вспоминал, как впервые увидел её, такую нежную, в троллейбусе. А ещё ту дурацкую свадьбу вспоминал и особенно – их ночь, после которой Маша исчезла.

Потом наоборот запретил себе вспоминать. Зачем ворошить прошлое? От этого только в груди болело. Хотя совсем выкинуть её из головы не получилось, но со временем чувства угасли – это главное.

И вот спустя семь лет эта встреча всё же состоялась, но совсем не так, как ему хотелось когда-то. Так, как он даже предположить не мог.

Маша тоже его узнала. Этот шок в её глазах – хоть на месте провались… В общем-то, такую реакцию Миллер и ожидал, а всё равно стало не по себе. Очень не хотел он предстать перед ней при таких обстоятельствах. Но и не остаться не мог – мало ли что взбрело бы в голову Шубину.

Её взгляд преследовал его потом неотступно весь день и даже ночью не выходил из головы.

Олег поехал к ней. Знал, что не надо, что ничего он ей предложить не может, ради её же блага. Да вообще, от такого, каким он стал сейчас, ей лучше держаться подальше. И всё равно не смог сдержаться. Поехал. Но даже тогда не думал, что всё у них так закрутится. Думал, просто поговорят. Думал, узнает наконец, почему она сбежала тогда. Но его как прорвало. Всегда собранный до предела, никогда не теряющий самообладания, хладнокровный и не только внешне, он ничего не мог с собой поделать.

Ничего, оказывается, не угасло, просто затаилось и теперь полыхнуло с новой силой.

И эта вынужденная необходимость скрывать их связь, постоянный страх за неё и мучительное понимание, что вместе им всё равно не быть – обострило его чувства до предела. Дышать было больно, смотреть на неё было больно, и как он будет потом без неё – даже думать не хотелось.

Ну будет как-нибудь, говорил себе. Однажды он уже такое перетерпел, значит, перетерпит и ещё раз. Хотя сейчас, чувствовал, будет в сто крат больнее, чем тогда. Потому что тогда его снедала, наверное, одна лишь страсть, а теперь было и что-то ещё, совсем другое. Теперь ломило грудь от нестерпимой нежности. Тепреь Маша вросла в него, накрепко, и отдирать придётся с кровью.

Его слабое место никто не должен знать. Потому что тогда, несомненно, пострадает она. Потому что Шубин первый же этим и воспользуется.

Шубин его уважает – ещё бы не уважать, если столько раз Олег помогал ему выпутаться из тупиковых ситуаций. С виду они даже дружны. Но Шубин с ним всегда напряжён. Олег это чувствует. Шубину нравится держать всех на коротком поводке, держать в страхе, даже своих, а Олег… он его сам иной раз пугает. На то нет причин, во всяком случае пока, просто Шубин привык к такому раскладу: либо тебя кто-то боится, либо ты боишься кого-то.

Уйти от Шубина – это был бы выход, если бы это было возможно. Но Олег прекрасно знал, что от Шубина по своей воле уходят только в последний путь. А в его случае – так тем более не на что рассчитывать, когда он столько всего знает…

Понятно, что отношения с Машей не получится скрывать от Шубина долго, как бы ему ни хотелось. Такое всегда всплывает и всегда в самый неудачный момент. И ничем хорошим для обоих это не закончится.

Они расстанутся с ней, решил Олег для себя, сразу же, как только он что-нибудь придумает по этому заводу. А пока… пока он жадно ловил мгновения, пытаясь хоть чуть-чуть утолить разъедавшую его изнутри тоску.

Он найдёт вариант, чтобы производство в итоге не запустилось, раз это для неё так важно. Но вариант нужен такой, чтобы на него даже тень не упала. Ведь Шубин не дурак, сложит быстро два и два и догадается, что к чему и почему. А он мстительный – Олег уже не раз убеждался в этом. И отыграется он, конечно же, на Маше.

Надо было придумать вариант, многоходовый, не явный и никак не связанный с ним или с Машей. До апреля, когда по плану запуск производства, время есть. У него уже кое-какие появились намётки, надо было только всё тщательно продумать, просчитать разные пути на случай, если вдруг что-то пойдёт не так.

А заодно и её как-то обезопасить. Вот только Маша, как назло, лезла на рожон. И рассказать он ей ничего не мог, потому что пока и не о чем рассказывать, и остановить её не получалось.

Миллер не совсем понимал её мотивы и стремления, но ему это и не требовалось. Раз важно ей, значит, это просто важно. Правда, её активность очень мешала.

А в итоге, не просто оказалась помехой, но сорвала все планы.

После митинга Шубин рвал и метал.

– Эту сучку, эту назойливую журналюшку, надо было ещё тогда задавить. Ты же сказал, – кипятился он, – не трогать её. Надо, сказал, по-другому. А как по-другому? Скажи, а? Как ей рот заткнуть? Она уже совсем оборзела. Всякий страх потеряла. Эх… были б у неё дети… или, на худой конец, родители… мы бы быстро договорились. А так… Ты разве не видишь? Она ж повёрнутая фанатичка! Таким вообще всё по барабану, она как эти… как их? Камикадзе. Ей рот не заткнуть. Говорили же ей, что с ней будет – без толку. Ради идеи такие хоть на смерть запросто… Так что кончать надо с этой сучкой, пока ещё не поздно. Ты же видал сам, какую она толпу в интернете собрала. Я не хочу, чтоб получилось так же, как с целлюлозным заводом! И Паламарчук уже нервничает…

Миллер сам договаривался с Паламарчуком, мэром района, где строится завод. Договаривался, чтобы тот передал им в аренду здание бывшей птицефермы. Хотя это громко сказано – договаривался. Просто приехал, заплатил – и договор готов.

– На Паламарчука мне плевать. Но эта сучка у меня уже в печёнках сидит. Кончать её надо!

– Не паникуй, я всё улажу без этих твоих крайних мер, – говорил ему Олег. И говорил абсолютно спокойно, голосом он владел. Но, взглянув в его глаза, Шубин мгновенно стих и отшатнулся. На несколько секунд на его лице явственно проступили недоумение и страх. И это было плохо. Очень плохо.

Ни о чём конкретном Шубин пока не мог догадываться, но сразу же почуял неладное. Интуиция у него всегда работала отменно.

Больше наедине они не оставались. Постоянно кто-то ещё находился рядом. Шубин объяснял это всякими неотложными деловыми вопросами, но Олег знал – врёт. Шубин опасается и подозревает, а значит – скоро всё может кончиться очень-очень плохо.

И точно. Так и случилось.

Пока Олег просчитывал варианты с заводом и с Машей, Шубин отдал распоряжение её устранить.

– Я же сказал – не паникуй, – сдерживая себя изо всех сил, произнёс Миллер, примчавшись к нему сразу, как узнал. – Я сам с ней разберусь.

– Олег, – деланно округлил глаза Шубин, пряча нервозность. – Ты слишком долго с ней возишься. Я знаю, ты можешь любого загнать в угол, если захочешь, но это же… всего лишь надоедливая девка, которая не понимает ничего. Это не какая-то там значимая фигура, а так… прыщ. Но она меня достала! А главное, эта сучка собралась слить нас в этот… не помню, заграничный какой-то журнал. Известный. Ребята инфу передали. Так что времени на твои стратегические игры нет. Ты не заморачивайся, у тебя есть дела поважнее. А тут мальчики организуют всё под несчастный случай. Я уже им сказал.

Сердце каменно бухало в груди.

«Я могу его убить прямо сейчас», – пришла мысль. Одними руками. Это легко. Но это не отменит его приказа. Кому там он вообще приказал? Своим? Или залётным? Скорее всего, залётным. Подобное случалось нечасто, но если уж – то Шубин всегда поручал такие дела каким-то левым, чтобы, в случае чего, никаких с ним связей не обнаружилось.

– Дай мне один день, я всё сделаю и без... всего этого, – сказал Олег.

– Что сделаешь?

– Не будь дураком Ну, убьют её – это только всколыхнёт народ.

– Как всколыхнёт, так и отпустит, – упрямился Шубин. – Люди у нас бараны. Им нужно, чтобы кто-то их вёл за собой. Её не станет, все поохают и кинутся поддерживать кого-то другого, живого, который к нам никакого отношения не имеет.