Нажала на вызов, продолжая исступлённо шептать: Олег, умоляю, пусть это будешь не ты. Будь кем угодно, я всё равно тебя люблю. Любым тебя буду любить. Но только не предавай меня! Это же меня просто… убьёт.

Длинные гудки оборвались, и я услышала его голос:

– Да.

В горле встал ком. Никогда я ещё так не боялась услышать правду, как сейчас. До паники. До нестерпимой рези где-то за рёбрами.

– Олег, – плач изнурил меня, и голос звучал сдавленно и сипло. – Это сделал ты?

Я не стала объяснять, да и он всё понял, без сомнений.

Помолчав, он ответил:

– Да…

Кажется, Олег ещё что-то говорил, но я больше не слышала. Телефон выскользнул из рук, с глухим стуком упал на пол. Я закрыла глаза и по стенке сползла на корточки. Вот и всё. Это конец.

Я впала в какое-то беспробудное оцепенение. Так бывало со мной. Несколько раз бывало. Когда вот мама умерла было. И ещё когда-то.

В такие моменты я переставала что-либо чувствовать, мозг как будто отказывался воспринимать действительность и отключался. Отключился и сейчас, заодно обесточив все синапсы, все нервы, все рецепторы.

Сколько я так просидела – не знаю. Очнулась я от долгого и громкого стука в дверь.

Кто-то настойчиво пытался пробиться ко мне, но у него ничего не получится – я не хочу никого видеть.

А потом я услышала голос. Его голос.

– Маша, открой!

И спасительный анабиоз, как яичная скорлупа, побежал трещинами, раскололся и осыпался. И боль, такая невыносимая, что хоть на стену лезь, взвыла во мне с новой силой, разрывая все внутренности. Нет, его я больше всего не хочу видеть, не хочу слышать!

– Маша!

Уходи! Убирайся! Даже имя моё забудь! Как ты вообще посмел после всего сюда явиться?

И вдруг дверь с грохотом резко распахнулась. Я вздрогнула, не понимая, что случилось. На пороге стоял Олег. Ненавистный Олег. Чёртов Миллер.

Выбил дверь. И как я теперь буду с раскуроченной дверью, мелькнула на секунду вялая мысль.

Он подошёл ко мне, присел на корточки напротив.

– Маша, просто выслушай меня.

– Уходи, – прошептала я, не в силах даже взглянуть на него.

– Я уйду, но сначала выслушай.

– Не хочу.

Он тронул меня за руку, а я дёрнулась как от удара током. Вскинула голову, посмотрела ему прямо в глаза.

– Я не хочу тебя слушать. И видеть тебя не хочу. Я не могу тебя видеть!

– Я знаю.

– А я не знаю. Не понимаю, как можно было так поступить! Я не знаю, как мне жить дальше после того, что сделал ты. Ты! Кому я верила безоглядно. Я не знаю, куда мне завтра утром идти… что мне теперь вообще делать… Ты не понимаешь, что ты убил меня?

Господи, он ещё и смотрел на меня так, будто ему действительно больно. Будто не меня, а его корежит и ломает внутри.

– Маша, я не мог поступить иначе. У меня не было выбора. Не было другого выхода. Мне надо было просто, чтобы ты осталась жива. Любой ценой жива.

– Жива? Ты думаешь, это жизнь?

– Это жизнь, – не отводя взгляда, ответил он. – И больше тебя никто не тронет.

– Да не жизнь это! Это ад!

– Я понимаю, что тебе сейчас очень плохо. Но тем не менее ты жива. И у тебя ещё всё будет.

– У меня уже ничего не будет. Ты меня всего лишил. Чести, уважения, имени, карьеры, будущего. Всего! Даже мои студенты меня возненавидели. Ты всё разрушил. Растоптал. Ты уничтожил меня. Так что радуйся – вы победили, – я срывалась в истерику, но не могла остановиться. – Поздравляю! Завод ваш будет работать, убивая других людей. А сколько ещё вы таких заводов построите? Сколько еще жизней сломаете, загубите? Но что вам чужие жизни? Кому они дороги? Чего они стоят, когда на кону миллионы… миллиарды…

Олег вздохнул, поднялся. Я тоже встала, хотя ноги меня, если честно, едва держали, пришлось облокотиться о стену. Но не хотелось сидеть у его ног.

– Для меня дорога только твоя жизнь.

– Уходи, Олег. Я вообще не понимаю, зачем ты пришёл. Ты же знал, ведь наверняка знал, что я тебя никогда не прощу.

– Знал.

– И всё равно сделал…

Он стоял несколько секунд молча, пристально смотрел на меня. Потом подался ко мне, я отшатнулась.

– Маша, поверь, – заговорил он горячо, – был бы у меня хоть один шанс вывести тебя из-под удара другим способом, не таким… жестоким, я бы так и сделал. Но его не было. Просто не было. И времени у меня тоже совсем не было. Я знаю, что ты меня никогда не простишь. Знаю, что никогда не захочешь видеть. Я и сам себя никогда не прощу. И потерять тебя снова… хуже только, если б тебя вообще не стало...

– Меня и не стало. Уходи, Олег. Я действительно больше не хочу тебя видеть. Никогда. Уходи прямо сейчас.

Господи, ну сколько он ещё будет так стоять? Зачем он смотрит так, будто это не он меня убил, а его убивают? Я отвернулась и твёрдо произнесла:

– Я прошу тебя, уйди немедленно.

А сама зажмурилась, чтоб сдержать подступившие слёзы. Наконец он ушёл. Ушёл навсегда.

 Шатаясь, я подошла к двери. Замок был сломан. Пришлось подпереть дверь обувной полкой. Голова кружилась так, что я еле передвигалась и едва не наступила на сотовый.

Снова открыла фейсбук и снесла к чертям всю страницу. А заодно удалила свои аккаунты из всех соцсетей, где была зарегистрирована. Всё, нет меня ни для кого. Как жить дальше, я подумаю потом, а пока надо разорвать все связи с настоящим и как-то перетерпеть эту жуткую ночь.

Я вычищала всю свою жизнь, а из головы никак не шли слова Олега. Я не верила ему больше. Он же сам говорил, что это просто его работа. Вот он и делал свою работу. Защищал их интересы, изображая любовь. Хотя, если уж честно, о любви он никогда не говорил. Ни разу не сказал, что любит.

 Я сама всё придумала. Глупо было даже надеяться, что он откажется от всего, что имеет, ради какой-то любви. Зачем ему эта любовь? Таких любовей у него может быть сколько угодно. С любой, какую ни пожелает. А я ему понадобилась только тогда, когда стала им мешать. Он очень ловко всё просчитал и устроил. Он так виртуозно мною манипулировал, так искусно играл на моих слабостях, на моей страсти, заставляя верить ему безоглядно. Единственное, что не укладывалось – зачем он пришёл сейчас? Зачем изображал раскаяние и горечь? Хотя, может быть, и не изображал, потому что сейчас-то уже незачем было притворяться. Может, ему и впрямь стало меня жалко. Но что это меняет? Ничего.

В дверь снова постучали. От неожиданности я вздрогнула и замерла. Кто там ещё?

Стук повторился, а затем дверь приоткрылась. Полка с обувью лишь противно заскрипела по линолеуму, отъезжая в сторону. Надо было придавить чем-нибудь посерьёзнее.

– Мария Алексеевна! – позвали из прихожей. Грачёв! Вот только его сейчас не хватало!

– Паша, ты не вовремя, – подала я голос, затем всё же встала с дивана и вышла в коридор.

Он топтался на пороге. Быстро взглянул на меня и опустил глаза в пол. Выглядел Грачёв непривычно смущённым. Даже уши у него пылали. Надо же, подумалось вдруг, с виду взрослый совсем мужчина, верзила такой под два метра ростом, а на деле ещё совсем ребёнок.

– Мария Алексеевна, простите, пожалуйста. Мы не должны были так себя с вами вести, – пробормотал он, не поднимая головы.

Я молчала. Я не знала, что сказать. Я теперь вообще ничего не знала.

– Мария Алексеевна… – наконец он осмелился посмотреть на меня. – Как вы?

– Плохо, – честно сказала я.

– Я могу вам чем-нибудь помочь? – в лице его сквозила жалость.

– Я как-нибудь сама справлюсь, – покачала я головой. – Иди домой, Паша.

– Я завтра в деканат пойду… скажу, что мы были неправы… и с нашими поговорю…

– Не стоит. Я всё равно здесь не останусь теперь.

– Как это? – захлопал он глазами.

– Уволюсь, уеду. Здесь меня больше ничто не держит. Начну с чистого листа.

– Но как же…? Как же мы? Как же тот чёртов завод?

– Паша, мы проиграли. Вернее, я проиграла. Всё.

– Нет, не надо так…