— Ты голодный? — спросил парень. — Меня Уильям зовут, — он протянул мне руку.

К новым знакомствам я относился с осторожностью. Темные глаза Уильяма доверие не вызывали, но, все же, пришлось пожать крепкую мозолистую ладонь. Кто ты такой, и чего от меня хочешь? Эти вопросы у меня возникали, когда кто-то пытался со мной общаться. Пять лет в бегах, да и не совсем легкая жизнь в целом, научили относиться к людям с недоверием. Хотя Уильям не выглядел подлецом. Даже показался простоватым.

— Да не смотри ты на меня так, вот, — он вытащил из-под сена на своей койке тарелку, и поставил ее передо мной. — Я просто ищу себе друга. Я не страшный. Эй, ты, — Уильям обратился к соседу, который еще не притронулся к похлебке. — Делись едой.

— Я? — напрягся сосед. Лицо его чем-то напоминало крысиную морду. Он мне сразу стал противен, и непонятно, почему. — Почему я?

— Ну, тебя же хорошо накормят на кухне, а новенькому не дали тарелку.

— Слышишь, придурок, да мне плевать на этого грешника, — разозлился сосед, и нос у него стал красный. — Пусть хоть с голоду сдохнет. Я тебе сейчас….

— Он мой новый друг, — вдруг разозлился Уильям, схватил соседа за загривок, и с такой силой швырнул его в стену, что тот аж тапки под столом потерял. Сосед грохнулся в стену и повалился на пол без сознания. — Не надо грубить моему другу.

Очаровательная простота. Уильям вел себя так, будто мы пятьсот лет знакомы, а соседа запустил в полет с такой легкостью и невинностью, точно нашел деревянную куклу. Похоже, что он был не совсем сообразительным, или, проще говоря, дураком.

Но возражать ему никто не стал. Все молча продолжили есть. Видимо, дурака побаивались. Вроде человек, но природной дури в нем было мама не горюй.

Уильям подвинул ко мне тарелку похлебки, и очарованно впился в меня взглядом. Глаза его источали такое огромное счастье, будто бы он нашел смысл жизни.

— Ты не пытайся меня вокруг пальца обвести, — я приблизил свое лицо к лицу Уильяма. — Я знаю, кто ты такой, и вижу тебя на сквозь.

М-да. Скорей всего дурак.

— Ты ешь, ешь, — вдруг встрепенулся Уильям, пододвинув ко мне тарелку соседской похлебки. — Тебе понадобятся силы. И тебе надо быть осторожнее с местными. Они не любят крыльев. А вот я люблю крылья. Знаешь, я в родной деревне ухаживал за больной курочкой, Елизаветой, и у нее красивые крылья. Как у тебя.

— Что? — сощурился я от непонимания.

— Крылья, — Уильям бросил взгляд на мои цепи. — Крылья у тебя красивые. Из цепей. Это выглядит круто. И ты никому ничего плохого не сделал. Я не понимаю, почему тебя не любят.

Святая простота. Меня изумило поведение Уильяма. Никакой предвзятости. Никаких стереотипов. Чистое восприятие и счастье в таких ужасных условиях…. Стало завидно, что я не мог видеть мир так, как он. Ладно. Классно, конечно, но мне надо было думать, как вытащить Машу.

Только я сосредоточился, и погрузился в мысли, как Уильям тут же:

— О чем думаешь?

Я его проигнорировал, и продолжил смотреть в стену.

— А как ты сюда попал? — продолжал он, и у меня внутри закипала злоба. — Один или с подружкой? Если с подружкой, то тебе повезло. В женские бараки ходить можно. Но там ангелы делают женщинам плохо.

— Можно ходить в женские бараки? — я постарался задать вопрос спокойно, хотя эта новость меня взбодрила. Интерес к личности Уильяма тут же возрос. Судя по-всему, он был тут давно.

— Да. Я тут еще с тех пор, как лагерь открыли. Год назад меня взяли в плен. Я тут хорошо все знаю. Посты знаю. Сколько ангелов лагерь охраняют. Но отсюда не убежать. Хотя мне тут нравится. Кормят иногда, работать можно. Что еще для счастья надо?

— У меня подруга в плену, здесь. Она танцор.

— Тан…. — громко произнес Уильям, и чуть с лавочки не вскочил, но опомнился, увидев любопытные взгляды сокамерников. Он пододвинулся ко мне вплотную, раздражающе близко, будто не имел представления о личном пространстве. — Танцор? — энергично прошептал он, улыбнулся, и глаза выпучил от радости. — Ты, — он потрусил головой. Ему едва удавалось сдерживать эмоции. — А нам повезло, — он стал пританцовывать, — а нам повезло.

— Хватит, — прошипел я, и Уильям тут же вжал голову в плечи, улыбнулся, и сказал:

— Извини. Я просто обрадовался. Ангелы тут редко бывают. За год всего пять. А тут ангел, еще и танцор. Она же сможет показать нам волшебство! Сможет делать нам театр из огня по вечерам перед сном. Это же так здорово! Твоя подружка. Ты можешь попросить у нее поколдовать.

— Точно! Уильям, да ты гений, — от радости я схватил Уильяма за плечо.

— Правда? — улыбнулся Уильям. — Мне еще никто так не говорил.

Танцоры и музыканты имели приблизительно одинаковые магические характеристики. У музыкантов на силу магии влиял музыкальный инструмент и умение играть, а у танцоров — исключительно вены айцура и уровень хореографических навыков. Другими словами — Маша могла колдовать без приспособлений, и никак нельзя понять, музыкант она, или танцор. Разве что тест целенаправленно устроить могли, но ангелы настолько уверовали в себя и свои силаы, что таких формальностей избегали.

— Андрей, — на радостях я решил представится.

— Диковинное имя, — нахмурился Уильям. — Ну, ничего. Ты тоже диковинный.

Так. Уильям мог пригодиться мне как гид и исполнитель. Его я решил взять с собой на дело, а после бегства мы могли где-нибудь разойтись.

Дверь с грохотом распахнулась, и стукнулась об стену, чуть не треснув. На пороге выросло двое берсерков. Без шлемов. Рожи страшные, протокольные, а взгляды непомерно злые. Мечи на перевес, окровавленные клинки, холодный дух — все как положено.

— Наелись, выродки? — сурово спросил берсерк. — Собираемся. Пора приносить пользу обществу.

— Черт, как не вовремя, — обреченно шепнул Уильям. — Сегодня снова умрут люди. Как не время, как плохо…. — твердил он.

— Тихо ты, — я мягко приложил его локтем в ребро. Очень импульсивный. Пробивной. Но глупый. Дров такой компаньон мог наломать немало. Но кроме него доверять кому-то было опасно. — Придумаем что-нибудь.

Похлебку пришлось выпивать залпом, пока остальные вставали из-за стола и резво прятали посуду. Вкус у еды был кислотный, будто повар постирал в ней грязную одежду или носки. Меня едва не вырвало, но рвотный ком я проглотил, чтобы мне не вскрыли глотку.

Нас построили на улице, пересчитали, а потом повели в северную часть лагеря по размытой дождем дороге. Шагать приходилось босиком по грязи. Иногда пальцы кололо острыми камушками, и я тихо изрыгал ругательства, желая остановиться и передохнуть. Но отдыхать нельзя.

Один смельчак решил отдышаться. Новенький. Так берсерки быстро ему голову с плеч снесли.

Нас довели до большого амбара, выдали каждому по большой деревянной лопате, а потом погнали в сторону крематория.

На сожжение перед "Долиной печей", так местные называли крематорий, выстроились очереди. Люди плакали, обнимались, некоторые пытались сбежать, но их тут же убивали без суда и следствия. Рассекали их мечами, или, в редких случаях, сжигали магией живьем на глазах у всех. Охрана кругом собралась внушительная, так что куда не пойди — смерть.

Мы остановились перед большими воротами у задней части здания. Берсерк отодвинул скрипучую створку, и я увидел просторное помещение цеха переработки. Жуткое зрелище. На полу высилась гора пепла, который сыпался из труб, идущих с противоположной стороны крематория.

— Ваша задача несложная, — сказал берсерк и оглядел нас. — Лопатами пепел вы высыпаете вот в эти большие и красивые урны, — берсерк указал на белые урны, с половину человеческого роста. Покрытые синими магическими рунами. — А потом урны оставляете там, — указал в сторону амбара с толстой деревянной дверью и большим навесным замком. — Дальше маги забирают их и оставляют новые, чтобы вы могли продолжить работу. Перерывов нет. Отдыха нет. Пашете до самого вечера. Кто остановится — умрет. Кто будет плохо работать — умрет. Всем все ясно? Приступайте. Мы будем неподалеку, наблюдать за вами.