Пыль плотно заволокла воздух, и это вынудило меня приземлиться, чтобы случайно не врезаться. На слух ориентироваться бесполезно — всюду слышались крики, а впереди, на расстоянии полукилометра, что-то вспыхнуло. Лишь спустя долю секунды прогремел взрыв.

Свет быстрее звука, а страх быстрее смерти.

Мимо мчались люди, пытаясь убраться подальше от осколков огненных шаров. Осколки свистели у них над головами и разбивались об стены зданий огненными брызгами, люди вскрикивали, и вжимали головы в плечи, когда громыхало.

Запахло гарью. Воздух стал горячим, и пропитался леденящими эманациями человеческого ужаса.

— Не надо! — надрывно кричала женщина, вдалеке, но из-за пыли я не мог ее разглядеть. — Пожалуйста, не-крхл! — предсмертный хрип, кровь забурлила в перерезанном горле.

Повеяло холодом. Я выдохнул облачко пара, и стиснул кулаки. Мне не удавалось понять, ангелы напали, или архангел. Музыку я не слышал, а ритмичных колебаний айцура не чувствовал. Враг не был танцором или музыкантом, либо был, но замаскировал ауру.

Хотелось крикнуть "Маша!", позвать ее, но выдавать себя пока опасно. Всмотревшись, я увидел в пыли размытую тень шести крыльев. Мощный взмах. Ветром меня едва не сдуло, я прикрыл лицо руками, но песчинки все равно заскрипели на зубах и дробью стучали по щекам.

Облако развеялось, открыв взору маленькую торговую площадку.

К стенам домов прижимались люди, напуганные, затравленные до бледной кожи и застывших на лице гримас страха. Они боялись шевелиться, боялись дышать и моргать.

— Она мертва, — жалобно проговорила Маша, и всхлипнула. Она сидела в центре площадки, обломками здания. Лица я не видел — его скрывали грязные спутанные волосы. На коленях у нее лежала бездыханная девушка с разорванным горлом, и лишь краем глаза я заметил на пальце Маши окровавленный ледяной коготь. Шесть черных крыльев были за спиной Маши, и я не сразу поверил, что они принадлежали ей. Мне никогда не приходилось видеть такого. — Мертва…. — Маша обнимала девушку за плечо и гладила ее по голове.

— Маша? — осторожно спросил я, но шагнуть к ней не рискнул из-за внезапного приступа тревоги.

Рукой ей приходился протез в виде черной брони. Темный наруч, когтистая перчатка, и наплечник с демоническим рисунком. Маша была забрызгана кровью по самую макушку, и когда я не увидел на оголенных участках тела ни одной раны, с ужасом осознал — кровь чужая. "Андрюша, у меня кровь" — вспомнилась фраза Маши в концлагере, и сердце мое ухнуло в груди.

— Вы изуродовали меня, — голос Маши исказился темными силами, и она показала лицо. Хмурое лицо, изображавшее злобу. По щекам ее текли темные слезы, оставляя следы как размытой тушью. — Лишили меня красоты, лишили возможности танцевать. И ради кого я потеряла свою мечту? Ради них? — Маша с презрением оглядела людей. — Убирайся отсюда, ангел…. Вот что сказала девушка, которую мы спасли в Абрате, — Маша тихо засмеялась, нервно, вот-вот собираясь сойти с ума. — Все они ненавидят меня. Так почему я должна жертвовать чем-то ради этих алчных тварей?! — крикнула она в исступлении.

Я испугался. Машей овладела тьма. Она не стала грешником, но крылья ее почернели, а душа источала лютую ненависть. Как писал Лукьяненко: "Проще погасить в себе свет, чем развеять тьму вокруг". Для меня эта фраза обрела буквальный смысл.

— Маша, что ты делаешь? — спросил я, надеясь, что она ответит мне прежним голосом, теплым и добрым. — Ты убила ее? — я взглянул на горожанку. Ответ-то конечно очевиден, но мне не удавалось поверить глазам.

Она не ответила. Лишь взмахнула рукой, и попыталась ударить людей веером "ледяного лезвия". Я рефлекторно бросился наперерез, и подставился под удар. Крылья обожгло морозом, а предплечья вспыхнули болью. "Ледяное лезвие" едва не отрезало мне руки, оставив глубокие раны, покрытые инеем. Люди за спиной плакали и кричали, но не смели пошевелиться, боясь остаться без моей защиты.

— Остановись! — крикнул я на нее.

"Убей ее! Это больше не она!" — послышался внутренний голос.

Маша молчала. Ей овладели темные эмоции. Она растянула губы в злобной ухмылке, и швыряла в меня разрушительные заклинания. Перед глазами вспыхивали огненные шары, ноги кололо ледяными шипами, а крылья и руки резало плоскими бритвами свистевшего ветра.

Я вскрикнул и рухнул на колено. По штанам расползались алые пятна, из которых торчали ледяные шипы. Кровь капала с кончиков пальцев, и я не мог пошевелить ими — мне рассекло сухожилия. Больно. Сердце колотилось, едва не выламывая ребра, а по щекам струился холодный пот.

— Остановись!

Она не пела, и не танцевала, рассыпая заклинания. Я понимал, что в простом облике бессилен, но превращаться не хотел. "Отдай мне контроль, идиот! Иначе умрешь!" — требовал голос.

Проклятых никогда не видели, но о них говорили, и их боялись, пусть они существовали на уровне сказок и легенд. Это маги, которым для волшебства не требовалось ничего, кроме рук. Они мановением пальца могли задействовать такие мощные потоки айцура, что даже сильному волшебнику от них свело бы ум за разум.

Маша была Проклятой. И я знал, что ей завладели посторонние силы. Она бы никогда не поставила свою жизнь выше жизни других, не стала бы атаковать беззащитных. Маленькая крупица разочарования и руины разрушенной мечты стали дорогой для невидимых демонов, захвативших хрупкую человеческую душу.

— Ты лицемер, Андрей, — ухмыльнулась Маша, свесив руки плетьми, и распустив крылья. За ее спиной клубилась черная энергия. — Боишься меня тронуть, да? А сам хотел бросить умирать в лесу, когда я тебя нашла…. Бросил меня одну ради выгоды, и из-за этого я оказалась здесь! По твоей вине! Ты отнял у меня всё! — свирепо крикнула Маша, а затем прорычала сквозь зубы: — смотри, кто здесь, — она указала на тело горожанки.

У Машиных ног лежала моя мама. Мертвая, с лишенным осмысленности взглядом, с разорванным горлом, и я замер, затаив дыхание. Понятно, что провокация, понятно, что иллюзия, и мама никак не могла попасть сюда, но гнев застлал мне глаза.

— Плакса, — ухмыльнулась Маша, увидев мои слезы.

Я безумно улыбнулся, и взглянул на Машу с ненавистью.

— Ты меня провоцировать вздумала, сука? — проговорил я злобно, и губы мои задрожали. Я стал Мортусом. — Кем бы ты ни была тварь, это не Маша. И ничто не помешает оторвать тебе голову. Как ты посмела вмешать мою мать!? Как посмела?!

Я распустил крылья, меня охватило языком фиолетового пламени, и позади появился диск. Тряпичные навесы над торговыми лавками сорвало порывом ветра, камни задрожали, будто началось землетрясение, а люди бросились наутек.

Маша атаковала их. Взмахнула рукой и ударила в беглецов струями раскаленной лавы, но я отразил атаку. Зашумел диск, лава взорвалась и покрыла стены горячими брызгами.

Я изменился до неузнаваемости. На пальцах выросли длинные когти, руки стали костлявыми, а кожа черной, как зала. Кончиком языка я скользнул по острым зубам, выросшим у меня во рту в два ряда, вместо собачьей челюсти.

— Остановись! — крикнул я, и со слезами на щеках рванул к Маше, со всей силы впечатав кулак ей в скулу. Не хотел применять магию. Не хотел убивать ее. Надеялся вытащить, хоть и был зол. Кулак взорвался кровавыми брызгами и обломками костей, а Маша лишь отвернула голову. Удар показался мне крайне мощным — волной спрессованного воздуха ближайшие здания смело с фундаментов, а от звонкого шлепка заложило уши.

Но я не чувствовал боли. Отскочил назад, увидев, что переломанные пальцы торчали в разные стороны, но отступать не собирался. Это не та Маша. Не та счастливая девушка, которую я фотографировал на фоне Гундоровки. Не тот человек, которого я любил.

Иногда мы тянемся к призракам прошлого, но не понимаем, насколько сильно меняются люди и их характеры. Те, с кем пять лет назад было хорошо, в настоящем способны оказаться невыносимыми.

Я понимал, что Маша не виновата, понимал, что это не она, но не собирался допустить бойню.