Так, не случайно Славик попал в археологическую экспедицию и нашел золотую оправу горита. То была наживка, на которую он попался. Не случайно к нему попала и информация о кладе, будто кто-то, невидимо наблюдающий за ним, ему ее подбросил. А потом все пошло своим чередом: «Тот, кто однажды увидел блеск золота клада, никогда его не забудет», сказал Мэл Фишер, известный искатель кладов. Охота за кладом затягивает, начав однажды, не остановишься. Отныне жизнь Славика принадлежала не ему, а кладу. Но, разыскав заветный клад, с ним бывает невозможно расстаться. Некоторые кладоискатели настолько вожделенно жаждут найти золото, что отыскав клад, в бо́льшей степени принадлежат ему, чем он им.

Клад всегда представляет опасность для того, кто его ищет. Взяв клад, человек всегда оставляет взамен что-то свое. Чаще всего он платит за него своим здоровьем, либо за его находку расплачиваются родные и близкие. Того, кто занимается поисками клада ради наживы, неминуемо настигает кара. Недаром говорят, у клада двое родителей: отец, достаток, а мать, беда. Тот, кто прячет клад, оставляет на нем свое охранное заклятие и духи земли ревностно хранят, доверенный им заговоренный клад. Обычно хозяин клада произносит над ним свое заклинание ‒ зарок, в котором говорится о том, кто и когда сможет овладеть кладом.

Бывает, кладут зарок «на счастливого» либо «на первого встречного», но клад может быть заговорен и на человеческую голову, а то и на сорок голов, и только сорок первому искателю клада он достанется. Чтобы заполучить такой клад, нужно на месте, где он зарыт, произвести столько убийств, на сколько голов он заговорен. Только после этого он дастся в руки. Но чаще всего заговор касается всех подряд, и только хозяин клада может получить его обратно. Хорошо известны заклятия пиратов над своими кладами: «Пусть тот, кто нашел этот клад, знает, что его путь назад будет не длиннее лезвия ножа».

В старину часто нахаживали клады, а ныне, почти не находят, об этом писал еще Даль. Раньше кладоискательство было весьма распространенным явлением в крестьянской среде. Поиск клада порой охватывал целые деревни. Вместо того чтобы пахать или сеять, мужики собирались в артели (случалось до двухсот человек и более) и уходили на поиски клада. По полгода они бродили по лесам, копая землю денно и нощно. Как правило, затея заканчивалась неудачей.

Если же вдруг что-то и находилось, то мужики не могли разделить находку и хватались за топоры. Как гласит старая поговорка: «Клад найдешь, да домой не придешь». К тому же, как сообщают старинные сыскные дела, крестьяне, нашедшие клад и утаившие его, были «у пытки и у огня». Так что найденный клад редко кого делает счастливым и почти всегда приносит несчастья и пагубу. Ибо золото клада не дается бесплатно. У него есть своя цена. Всему есть своя цена, и лучшее приобретается не находкой, а ценою великих усилий.

Сергей это знал. Знал он и причину, почему люди всю свою жизнь посвящают поискам сокровищ. В основе страсти к кладоискательству лежит извечное стремление человека к легкому обогащению. Но, не у всех. Немало среди них и тех, кто ищет свою мечту. Действительность отвратительна. Что́ она ‒ против мечты? Но, отыскав заветный клад, и потеряв дорогих для себя людей, они становятся беднее, чем были.

Отчего-то ему вспомнился Крысолов и то, как чудовищно он проучил жителей Гамельна за их глупость и алчность. Тех, средневековых жлобов, не украинских, конечно, а немецких. Впрочем, жлобы интернациональны, ‒ одинаковы везде. А ведь Крысолов нашел, чем пронять их черствые сердца, раз слух о том дошел до нас чрез века. Откуда они берутся? Вспомнилась соответствующая притча. Рылась в земле свинья и вырыла ямку. Бежала курица, увидела ямку и снесла в ней яичко. Шел черт, смотрит, что такое? Свинячья ямка, а в ней куриное яйцо. Черт сел и высидел жлоба. И получился жлоб, глупый, как курица, хитрый, как черт и подлый, как свинья.

Сергей заскрипел пружинами дивана, собираясь сесть, но передумал, обвел взглядом темные углы комнаты, вздохнул и остался лежать в том же положении. Все-то он знал, но в последнее время он все чаще замечал, что воля его покрывается инеем бессилия. Воля?.. Чтобы иметь волю, надо желать. А были у него какие-то желания? Было ль у него хоть что-то в жизни, что бы заставило его действовать? Нет. Все, что он ни делал до сих пор, кончилось ничем. Все его усилия потрачены впустую, ушли, как вода в песок. И ему во всей своей горькой правде открылось, что в отличие от библейского Лота, ‒ в дверь к нему никогда не постучатся два странника в белых одеждах, и не выведут его из беззаконного Города. Он обречен пожизненно влачить жалкое существование в Киеве, здесь же, ему суждено умереть.

Теперь он никуда не стремился и смирился с тем, что он константная посредственность. В нем словно выгорел внутренний свет. Каждый день он просыпался с одной и той же мыслью, что ждать ему от жизни больше нечего. Так повторялось изо дня в день, и он заживо умирал от запустения в сердце и голове. В свои неполные тридцать три года, он считал свою жизнь завершенной, и не видел в ней дальнейшего смысла. Все свободное время он лежал на диване, почесывая разбитое сердце. Впадая в духовное одеревенение, он не мог, да и не хотел двигаться или вообще что-либо делать. Отсюда и ранняя старость, следствие бессилия души.

Да и откуда взяться силам, если все они уходят на борьбу за пропитание, за презренный кусок хлеба. Он, дипломированный врач, специалист своего дела, жил не то что в бедности, а в вопиющей нищете, едва сводя концы с концами, без надежды на лучшее. Денег нет, и не предвидится возможность их заработать, ни сегодня или завтра, а вообще, ‒ никогда. «Да, в карманах пусто, но и с деньгами я счастливей не стану, все равно когда-нибудь помру», ‒ утешал себя Сергей.

Но деньги вряд ли могут что-либо изменить. Сергей понимал, что ему в жизни не хватает ни денег, а любви. На свете нет ничего важнее любви, оттого мы такие бедные, что нам не хватает любви. Многие думают, что испытали любовь, но им это только кажется. Есть немало тех, кто от природы обделен способностью любить, это чувство им недоступно, как недоступно дальтоникам цветное зрение: они все о нем знают, но бессильны его ощутить. А способен ли я на любовь? Этого он не знал.

Так может, хватит наслаждаться прелестью одиночества и вкушать сладкую отраву мечтаний? Не пора ли подняться с дивана и отправиться на поиски клада? Быть может, это придаст хоть какой-то смысл моей бессмысленной жизни.

Сергей и Алексей решили осмотреть вход в пещеры.

На станции метро «Днепр» они вышла на открытую платформу моста Метро. Глядя с моста, вокруг, во всю ширь, простерлась река. Было затишье, ни одного дуновения ветерка, в недвижимом зеркале водной глади отражалась бездонная синева неба и белые облака.

Вверху, на высоком правом берегу, поднимались террасы киевских гор в густых зарослях деревьев, а над ними в благословенном величии над необъятным простором возвышалась белая с золотом Великая лаврская колокольня, ‒ твердыня Православной веры. Чуть поодаль, за нею застыл железный идол с занесенным ножом в руке. Этот истукан, прозванный киевлянами «кованой бабой», в воспаленном мозгу выдумавшего его, должен был представлять собой родину-мать.

Они спустились с моста, и пошли вдоль Набережного шоссе в сторону Выдубицкого монастыря. Слева через реку был виден луговой и отлогий берег пляжа «Гидропарк», за ним темнели далекие черниговские дали. Справа, высокими приднепровскими кручами вздымался гористый киевский берег.

Алексей привел Сергея к тому месту, где должен был быть вход. Но как они, ни старались его найти, ничего у них не получилось. Единственная примета — злополучная ветка, которую Алексей воткнул прямо в засыпанный вход, бесследно исчезла. Все это было довольно странно, они оба высказывали разные предположения наподобие того, что Алексей забыл, где (и куда…) воткнул ту ветку или, что здесь не обошлось без происков Гены Сифилитика.