На тебе, ‒ все беды до кучи! Сергея поджидал новый сюрприз. Дверь его квартиры была взломана. Содержимое шифоньера вместе с сорванными полками, одежда вперемешку с книгами, все валялось на полу. Даже обшивку на диване вспороли, вылезшие наружу пружины напоминали внутренности вскрытого трупа. На кухне, тоже все перевернули вверх дном. Электрический будильник, лежа на боку, встревожено тикал. Какая же падла, могла это сделать? Недоумевал Сергей. Хотите красть — крадите, зачем же устраивать погром?

Обессиленный, он стоял, привалившись плечом к косяку дверей, и невидящим взглядом смотрел в одну, случайно попавшуюся на глаза точку, пытаясь сосредоточиться, понимая, что ему необходимо обдумать что-то важное. Но, что́?.. Мысли разбредались и исчезали, и ни одну из них ему не удавалось удержать. Вот ведь чертовщина! Ничего конкретного, какая-то невнятица, но понятно одно, что-то вокруг него происходит.

Смутная догадка, еще не обретшая четкость, подсказывала ему, что вокруг него витает нечто странное, липкое, как паутина и непонятно опасное. Он что-то предчувствовал, но медлительный разум отставал от интуиции. Во всем этом есть какая-то нестыковка, разобщенный набор малообъяснимых неожиданностей, которые выстраиваются в смущающую цепь хорошо организованных случайностей. Однако все эти случайности не случайны, он догадывался, что за всем, что происходит, стоит чья-то воля.

Вон оно что! Из обрывков, приключившихся с ним происшествий, обозначилось нечто вразумительное. Сергею на ум пришло, что когда все по отдельности, то оно, вроде бы и ничего, ‒ обычные житейские неурядицы, а когда все вместе, то вырисовывается очень даже нехорошая история. Некто «инкогнито́», стал принимать активное участие в его жизни, на его суверенную территорию проникают супостаты, и ведут себя там, как шкодливые коты, с ним самим, фамильярно обращаются какие-то совершенно незнакомые индивиды, позволяя себе распоряжаться его деньгами, как своими собственными. Знать бы, что будет дальше и чем все кончится? Но думать об этом дальше не было, ни желания, ни сил. И он поскорее отвернулся от столь неприятной темы размышлений.

Сергей наскоро осмотрел свои вещи, как будто ничего не пропало. Да и что у него могло пропасть? Главное его богатство, его неотъемлемое достояние, всегда было при нем, и никто бы на свете не смог бы его украсть, ‒ он оставался полновластным хозяином своих мыслей. Ведь самые важные события происходят в твоем сознании, а не в дикой реальности, в обессмысленной до абсурда клоаке бытия.

«Золотые ворота» не зря называют золотыми.

В назначенное время Ирина и Ярик стояли неподалеку от входа в метро «Золотые ворота» возле увековеченного в бронзе кота Пантюши в натуральную величину. Днем его пушистый хвост легко заметить на углу Золотоворотского сквера. Мало кому известно, что это единственный в Европе памятник пушистому Цап-Царапычу. Если загадать желание и потереть его хвост (как лампу Аладдина), загаданное непременно сбудется.

Вокруг было темно, редкие прохожие, торопясь, выходили и заходили в метро. В десять к ним в развалку подошел Сява и предложил сесть в машину. У него был черный «Фольксваген», на заднем сидении кто-то сидел. Ирина села рядом с Сявой впереди, а Ярик, на заднее сидение, рядом со вторым, неизвестным пассажиром. Обогнув «Золотые ворота», они поехали по улице Владимирской в сторону Софиевского собора.

Сяве было лет двадцать пять, от силы, двадцать семь, не больше. В его внешности обращала на себя внимание какая-то несуразность. Он был невысокого роста, щуплый и невзрачный на вид. Зато он был замечательно мордаст и губаст с мясистым щекастым лицом, отчего его голова казалась непомерно большой для его тела. В народе таких называют «лобас», с намеком на частое соотношение низкого интеллекта с чрезмерным размером лба или же «бевзом», хотя бевз, на самом деле означает блуждающий огонек. В любом случае, такие типы всегда тяготеют к криминальной среде, их внешность там используют, как инструмент устрашения. Подобные экземпляры пользовались спросом в девяностые годы, во время расцвета рэкета. Теперь же, это был исчезающий вид.

У Сявы были рыжеватые волосы, подстриженные челкой и нос пуговкой. Его широкий рот с большими губами, если не кривился набок в хитровато придурковатой ухмылке, то был постоянно полуоткрыт. А глаза, с поросячьими ресницами, были какого-то неопределенного туманно голубоватого цвета. С бездумным любопытством он блуждал ими по сторонам, отчего его лицо имело совершенно глупое выражение. Ирина все это сразу оценила и поежилась, брезгливо передернув плечами.

Они проехали мимо хорошо знакомого Ирине здания СБУ, растянувшегося почти на квартал. Весь вид этого дома напоминал, что здесь обитает дух зла. До войны в нем помещался НКВД УССР, а при немецкой оккупации — гестапо. На перекрестке Сява свернул налево в узкий и кривой Георгиевский переулок. Сява остановил машину у дома № 7 с чернеющими зарешеченными окнами какого-то государственного учреждения. Без всяких сомнений чувствовалось, что внутри учреждения никого нет.

Было темно и ни души, кривобокий переулок сворачивал куда-то вниз, где вдалеке на столбе тускло светился одинокий глаз фонаря. Сява достал из перчаточного ящика пистолет Макарова и протянул его Ирине. Прикинув пистолет на ладони, она поняла, что он не снаряжен обоймой. Ирина много раз стреляла из Макара и он ей никогда не нравился. В нем было что-то «недоделанное», его вид не внушал страха, а дуло напоминало обсосанную сосульку.

— Мне не нравится, как он щелкает, — несколько раз нажав на спуск, недовольно сказала Ирина, прикидываясь капризной дилетанткой. — И вообще, он какой-то поцарапанный…

Воронение ствола у него местами стерлось, и он выглядел, как в белых заплатах.

‒ У тебя есть что-то более серьезное? — Ирина догадывалась, что у него ничего больше нет, но, чтобы сбить цену, приходилось притворяться привередливой.

— Нет. Бери этот и не морочь мне голову! — резко оборвал ее Сява.

— О, сынок, так у нас взаимной любви не получится, — медлительно проговорила Ирина, рассматривая его своими загоревшимися глазами. Избыточно насыщенный макияж придавал ее лицу что-то инфернальное. — А ну-ка, покажи к нему патроны.

— Будешь брать, покажу, а не будешь, выметайся, — недовольно пробурчал Сява. — Может, тебе вот этот продать? — и он с угрозой и хвастовством достал из-под мышки пистолет «ТТ».

— Дай-ка взглянуть, — воркующим голосом ласково попросила Ирина. Ее брови гневно сошлись в вертикальной складке, а глаза сделались узкими и злыми.

Спору нет, тэтэшник реально убойная пушка и выглядит впечатляюще: грозен и прост, ни то что обсос Макаров. Ирина не раз стреляла в тире из «ТТ» и знала, что пуля из тэтэхи с двадцати метров пробивает бронежилет, а инкассаторы, до чего странный народ, так любят наряжаться в бронежилеты… У них есть и еще одна дурная привычка, разгуливать с автоматами и, чуть что не так, начинают из них палить.

— Ой, ладно, отвали! У тебя денег на него не хватит, — отмахнулся от нее Сява, любуясь своим пистолетом.

— Да что ты говоришь?.. — промурлыкала Ирина, томно ворохнув длинными ресницами.

Неожиданно она вывернула дуло пистолета, прижав его к Сявиной груди, и нажала на его палец, лежащий на курке. Грянул оглушительный выстрел! В замкнутом пространстве кабины он прозвучал, как гром средь ясного неба, будто крыша на голову рухнула. Ирина на мгновенье оглохла, но это продолжалось не более долей секунды, как она, вырвав пистолет из руки бьющегося в агонии Сявы, нависла над задним сидением. Но второй пассажир уже скачками удалялся по узкому переулку. Свернуть ему было некуда, и он все равно был в ее руках.

Но быстро открыть дверь не удалось. Ирина на несколько мгновений замешкалась, не сразу отыскав ручку. Выскочив из машины, она успела два раза выстрелить по убегавшему. Первый раз, с одной руки, навскидку от бедра, а второй, наскоро прицелившись, фиксируя ствол двумя руками. Но ему все же удалось добежать до угла и скрыться за ним, свернув на улицу Рейтарскую. Там неподалеку находилось здание Администрации пограничной службы, где могла быть вооруженная охрана, и Ирина не стала его преследовать. Было слишком темно, и она не видела, попала в него или нет. В ушах звенело эхо выстрелов. Она потерла висок, за которым снежным комом нарастала головная боль.