Леденея от помрачающего рассудок страха, Вера старалась не дышать, чтобы не привлечь к себе внимания. Напряженно прислушиваясь к тишине, она вся превратилась в испуганный слух. Ей слышался кандальный звон цепей и хныканье ребенка, и все тот же, отрывистый ехидный смешок, то приближающиеся, то удаляющиеся голоса людей, визгливая женская перебранка, отдаленная музыка и бубнящие причитания старухи, просившую не тревожить ее. Но впереди удалялся Алексей, а Сергей отставал все дальше, что-то рассматривая по сторонам, и она поневоле опять шла вперед, уверяя себя в том, что мы сами населяем тьму всякими ужасами, а в ней нет ничего страшного, ничего, кроме темноты.
Пройдя несколько поворотов, Вера поняла, что она никогда сама не найдет дороги обратно. На каждом перекрестке перед ними открывалось несколько ходов, как знать, по какому из них продолжать свой путь? Как после выбраться, не потерявшись в лабиринте подземелья? Умрешь, никто не сыщет. Тихий ужас окутывал ее своею липкою тиной. До спуска под землю Вера была уверена, что смерть может произойти с кем угодно, но только не с ней. Теперь, она была в этом не уверена. Чтобы не чувствовать себя совсем беспомощной, она, как Мальчик с пальчик хотела делать какие-то пометки, чтобы иметь хоть какой-нибудь шанс вернуться, хотя бы знаки помадой на стене. Да, но помада осталась дома.
На каждом шагу ей казалось, что фонарик вот-вот потухнет и каждое изменение его яркости бросало ее в дрожь. О том, что в фонарике может сесть батарейка, она вообще старалась не думать. Что может сравниться со страхом оказаться в ловушке, в темном тупике, откуда нет выхода. А еще она боялась встретить в этих узких переходах полчища голодных крыс. Ей постоянно мерещилось, что позади нее кто-то перебегает, прячась, от одной стены к другой. От этого холодящая дрожь сотрясала ее, и волосы дыбились на голове, будто кто-то их гладил рукой. «Все это глупости, там никого нет. Темнота, да и только. Я не боюсь темноты, ‒ стараясь придать себе смелости, повторяла она, как заклинание. ‒ О, Господи, если б я могла ее не бояться!»
Свернув в очередную галерею, Вера почувствовала какой-то неизъяснимый трепет, здесь был какой-то враждебно агрессивный фон. Тишина стала такой напряженной, словно вот-вот должно было что-то случиться. Ощущение чужого присутствия превратилось в уверенность, кто-то здесь есть, прямо за спиной! Вера остановилась и замерла, природный инстинкт самосохранения предупреждал ее о надвигающейся опасности.
На нее накатил необъяснимый, сжимающий сердце страх, который перешел в безрассудно дикий ужас. Она пыталась взять себя в руки, но не могла, ужас, охвативший ее, туманил ее сознание. В ее голове с бешеной скоростью проносились искаженные страхом непонятые мысли, она пыталась успокоить себя, но их уже нельзя было остановить! Вера отчаянно боролась с подступающим безумием, цеплялась за обрывки недодуманных мыслей, перед глазами у нее замелькали всполохи, в ушах стояла какофония звуков, и она из последних сил сдерживалась, чтобы не броситься наутек.
Да-да-да! ‒ с каждым ударом сердца у нее росло и крепло одно единственное желание: бежать! Бежать сломя голову, бежать без памяти, не важно куда, лишь бы поскорей убежать отсюда прочь и как можно дальше. К людям, к свету, куда-нибудь, лишь бы не оставаться здесь! Бежать… Но, ноги не слушались ее, она и шагу не могла ступить. Будь это возможно, она бы все на свете отдала, чтобы никогда сюда не лезть. Но ничего изменить было нельзя, и она это поняла. Некоторые события происходят потому, что должны произойти. Теперь все должно идти своим чередом. Она с этим смирилась, и могильная сырость обняла ее своими холодными объятиями.
Оглянувшись, Вера успела разглядеть как что-то черное, силуэтом напоминающее карлика, переваливаясь на несоразмерно коротких ногах, пересекло коридор и гадко извиваясь, влезло в стену. Она закричала, но из горла вырвался не вопль ужаса, а жалкий хрип. Она долго вглядывалась в темноту, но коротыш больше не появлялся, лишь мрак поглощал свет ее фонаря. Ей смутно чудилось, что кто-то зовет ее по имени жалобно и однообразно. Ее блуждающий взгляд наткнулся на одну из боковых земляных нор. Там, в дальнем углу в вязкой темноте копошилось что-то живое.
Вера едва успела сдержать рвущийся из горла крик, как вдруг заметила прямо у своего плеча углубление в стене, откуда из развалившихся досок гроба на нее смотрит лицо мертвеца. Он глядел на нее выеденными червями пустыми глазницами, высохшая темно-коричневая кожа ссохлась и сморщилась, обнажив в страшной улыбке желтые зубы. Он будто смеялся над ней, зная, что будет дальше.
Казалось, все суеверные страхи, гнездившиеся в ее памяти, ожили, чтобы поглотить ее. Но главный ее страх был не в злобных бесах, призраках и оживших мертвецах. У большинства людей есть какой-то один страх, у Веры их было много: страх боли, издевательств и множество других. Но больше всего она страшилась проникновения в себя полового члена мужчины, вопреки ее воле и желанию. Больше всего ее униженная душа страшилась надругательства не над ее телом, а поругания сущности женщины и образа человеческого.
Застыв, Вера стояла, будто на носках и чувствовала себя на краю бездны. Сзади подошел Сергей и странный паралич, охвативший ее, прошел. Миновав этот страшный участок подземелья, кошмар калейдоскопа ужасов разом прекратился. У Веры появилось ощущение, будто стопудовая волна, окатив ее с головы до пят, отхлынула, оставшись позади. Вместе с ней ушло и мучившее ее напряжение и она почувствовала колоссальное облегчение. И даже встречающиеся по пути тут и там мумифицированные тела мертвецов не вызывали у нее ни страха, ни терзающей ее брезгливости.
Вера не знала, сколько времени они шли. Под землей всегда одинаково темно. У нее не было часов, и определить, сколько времени прошло, двадцать минут или два часа было невозможно, время исчезло. То есть оно было, но его течение стало совсем иным, чем она привыкла ощущать. Время шло, но вместе с тем, стояло на месте, и она очутилась вне времени. Ей подумалось, что под землей человек лишен всего, что есть на поверхности, здесь нет солнца, неба, дуновений ветерка, звуков и красок. И от этого у человека под землей сужается ощущение пространства, и он невольно обращается внутрь себя. Замыкаясь в себе, он сосредотачивается на своем внутреннем мире и этот мир прекрасен.
Вслед за паникой пришел покой, а затем она ощутила такое безгранично полное душевное спокойствие, какое никогда ранее не испытывала. Ей нравилось, что здесь не надо никуда спешить, и она попросила Алексея сбавить темп. Ее фонарь освещал стены подземных галерей, на которых всюду были видны следы, оставленные орудиями древних копателей киевских катакомб. Эти следы были такие четкие, словно их сделали не тысячу лет назад, а вчера.
Свет фонаря осветил небольшую арочную нишу с крестом вверху, нарисованным копотью свечи. Вера невольно остановилась, залюбовавшись ее красотой. Стены ниши светло-желтой глины были прочерчены множеством горизонтальных красноватых прожилок. Сколько миллионов лет понадобилось природе, чтобы создать это чудо, и кем был тот, кто так же, как она, остановился здесь, очарованный этой красотой?
Идя по длинной прямой галерее, она ощутила прилив какой-то освежающей радостно живительной энергии. Она почувствовала, как положительная энергетика этого места чуть ли не приподымая, несет ее над землей, омывая ее теплыми ласковыми волнами. Ощущения, которые она испытывала, не могли сравниться ни с чем, даже с теми упоительными грезами, в которых она витала, слушая сказки в детском саду. Глаза ее горели, щеки покрылись румянцем, грудь высоко вздымалась.
Это состояние сразу прошло, когда они свернули в другой коридор. На смену ее приподнятому настроению, наверное, от недостатка кислорода, пришло блаженство увядания, и душу наполнил мир и покой. Сознание ее стало тягуче-вязким, в теле появилась расслабленность, на лице умиротворенная улыбка, а мысли путались, и лишь одна преобладала над остальными, ‒ «Я попала в другую реальность. Как здесь покойно и тихо. Здесь господствует такой же покой, который ждет меня после смерти».
