— Дети мои, безнадежно заплутавшие, потерявшие память о своей истинной сути и назначении дети! Вы, не ведая, что творите, травите друг друга злобой, страхом, и прячетесь от жизни за серыми стенами и молитвами в убогих склепах, что именуете моими храмами. Возносите хвалу мне, не замечая, что в пустоту летят ваши тщетные мольбы. Как вы можете надеяться, что зло минует вас, забудет дорогу в ваши души, если сами торите ему путь своими деяниями. Когда-то я даровал вам радость жизни и свободу, умение понимать друг друга, жить в свете и мире. Но вы забыли мой дар, добровольно отрекшись от него! Ваша память мертва, дети, вы закрыли для моего взора ваши сердца, оттого и поселилась в них яростная злоба и нетерпимость, — печально продолжил бог. — Но помнящие об истине воззвали ко мне и в сердце и в душе, мольба их была услышана и я пришел. Пришел, чтобы воскресить в вас память об истинной сути, вывести из мрака заблуждений на яркий свет. Волею моею, владыки Вашего, защитника и покровителя — Доримана, прозванного Черным Драконом, ныне вы обретете себя! Зрите, заблудшие чада, свой подлинный лик в Зерцале Истины, даре великих Сил! Лик кельмитор — народа драконов-оборотней!

Бог воздел руки и воспарил над костром, так и не дождавшимся своей добычи. По взмаху его правой длани в небе начал изливаться широким потоком пульсирующий зеркальный свет. Он бил вверх волшебным фонтаном, чьи струи застывали гигантским куполообразным зеркалом над замершими в благоговейном недоумении, растерявшимися от слов божества людьми, запрокинувшими головы. Далекий и близкий одновременно, отражающий каждого мелкого человечка в плотной толпе купол накрыл всю площадь и все продолжал расти.

— Лукас, это просто потрясно! Ты гений! — восхищенно прошептала Элька, понимая, что даже ори она во весь голос, ее все равно никто не услышит. Даже "перетрудивший связки" Авандус замер, как все, задрав голову вверх.

— Это не я, мадемуазель, — перепугано прошептал в ответ маг, нервно комкая к руке платочек. — Почти все не я! Кто-то дергает за нитки моих чар и сплетает в свои!

— А кто? — изумилась Элька.

— Чтоб я знал, — вздрогнул Лукас. — Но силы у него, как…как у бога.

— Сам Дориман? Но если это ОН, то где Гал? — быстро спросила девушка, начиная беспокоиться.

— Не спрашивай, Элька, не знаю, — тихонько ответил маг, помотав головой.

— Зрите! — звучно провозгласил Дориман или Гал, голос-то во всяком случае точно было голосом воина, только в нем появилась какая-то прежде невиданная сила и глубина, он захлестывал беспомощное сознание как морская волна.

Покорная воле божества толпа, ища свои отражения, послушно всматривалась в странное зеркало, нисколько не искажавшее очертаний в своей странной форме. Сначала люди видели только лица, свои собственные лица, не раз виданные в лужах или тазу, и лица соседей, но потом сквозь эти привычные отражения начали проступать другие. Зеркало Истинного Зрения являло истинные обличья смотрящихся.

Люди стояли абсолютно неподвижно. Не было ни криков паники, недоумения или восторга, но молчание, физически ощущаемая напряженная тишина, разлившаяся по площади, была красноречивее любых слов. Кельмитор-люди смотрели на себя и видели подлинные обличья драконов. Тишина длилась, и чем дольше люди вглядывались в свои отражения, тем ярче разгорались радуга в волшебных глазах оборотней, узревших свою истинную суть.

— Вспоминайте! — снова велел Дориман или Гал, Элька уже не знала, кто.

И, повинуясь магической власти голоса, мощь которого поглощала души, взметнулось из глубин памяти старинное, давно похороненное под грудой наслоений сотен лет священное знание. Древнее знание — родовая память кельмитор — дар и проклятие народа драконов-оборотней — вновь пробудилось, найдя дорогу в разум людей.

— Прости нас, Великий! — воскликнул король, по велению своей души оглашая волю народа. — В беспамятстве своем жестоко оскорбили мы тебя, восстав против своей истиной сути, сочтя ее черным проклятьем! Но лишь по неведению, не было злого умысла в нашем стремлении к твоему свету!

— Прости! Прости! — взмолился народ, подхватив смиренную просьбу юного монарха.

— А если ты гневаешься на нас, ничтожных, то позволь мне искупить вину народа, ибо в ответе я за их деяния, совершенные во мраке неведения! — горячечно продолжил юноша уже совсем не по сценарию. — Карай меня!

— Карать тебя, чадо, пекущееся о благе народа? Единственного, кто отчаянно искал выход и нашел его? О нет, — улыбнулся Дориман и радужный ореол затанцевал вокруг мощного тела бога с новой силой, а тень, отброшенная им на землю, стала черной тенью благородного дракона. — Нет на тебе печати гнева моего!

Толпа облегченно вздохнула. Если б разгневанный и оскорбленный бог проклял монарха, значит, он проклял бы и всю страну! А ведь Шарль оставался единственным в королевском роду.

— Но иной, чьим призванием было в сердце и душе своей зреть волю мою и ей следовать, кары не избегнет, — черные глаза божества, горящие мрачным огнем, пригвоздили к месту беспомощно разевавшего рот, буквально раздавленного всем происходящим Авандуса. Рушился храм веры, воздвигаемый архижрецом всю жизнь. Впервые за годы ношения серой, а затем и черной рясы, он не знал, что сказать, да, собственно, и не мог говорить.

— Ненавидя жизнь и радости, что дарит она, именем моим погрузил ты во тьму боли и проклятий страну, пролил кровь невинных, разжег огонь ненависти! Никогда не был ты жрецом моим, лишь своей гордыне служил, не сможешь и называться им отныне и впредь! Только тот достоин, кто искренне славит меня в сердце своем и любит людей, кто слабости в себе видя, готов простить их и другим, кто любит свет жизни и может направить чад моих по истинному пути! Архижрец Форо!

— Да, великий? — спросил потрясенный толстячок, робко, как первоклассник, впервые отвечающий урок.

— Отныне ты — уста мои! — торжественно провозгласил Дориман.

— Достоин ли я, великий? — переспросил Форо, нервно перебирая пальчиками-колбасками.

— Первый из служителей, узревший мой Истинный Храм, готовый отважно биться ради истины, конечно, обликом телесным ты не герой, зато не нуждаешься в бритье головы. Иного жреца мне не нужно, — улыбнулся бог, позволив себе легкую шутку, и милостиво кивнул. — Благословляю тебя, глашатай воли моей, архижрец — покровитель Дорим-Аверона!

В то же мгновение серая ряса Форо стала черной, а черная ряса Авандуса выцвела до какого-то серого, убого-мышиного цвета. Закрыв лицо руками, бывший властитель дум народа, ныне ставший ничтожным, жалким и смешным, провожаемый свистом и тем, что толпа еще не успела кинуть в оборотней и жрецов, ринулся с помоста прочь. Толстенький жрец улыбнулся, не пряча льющихся по щекам слез.

— Бедняга Плинтус, какой конец карьеры! Ну ничего, он еще сможет стать бродячим менестрелем, когда голос вернется, — тихонько хмыкнула Элька.

— Ты, король, будь благословен, как рука моя, народ на путь направляющая! — переведя по-отечески теплый взгляд на Шарля, вновь заговорил Дориман. — Новая радость, но и новые труды суждены тебе отныне. Милость моя с тобой, но в делах государственных пусть опорой тебе будет разумный наставник — Адрин Дрэй!

Прожектор сияния бога высветил в толпе лорда Дрэя, давно уже сорвавшего с себя повязку слепого, скрывавшую радужные глаза.

Адрин низко поклонился божеству, был поднят в воздух сильным порывом ветра и перенесен на помост к королю. Лорд опустился перед монархом на одно колено и поцеловал его руку, Шарль положил ладони на плечи Дрэя и, подняв с колен, сердечно обнял своего любимого наставника. Толпа, легко бросающаяся от кровожадности к сентиментальности, разразилась ликующими криками. Глава Собрания Лордов был весьма популярен в народе, благодаря анекдотам о его плодовитости и изворотливости, а так же байкам о многочисленных приключениях, но пользовался уважением и авторитетом.

— Благословен будь отважный, спасший многих детей моих от жестокой смерти, познавший правду раньше других и не убоявшийся выступить один против всех! — приветствовал Дориман мужчину.