В первых ячейках немецкой линии лица более старых солдат принимали озабоченное выражение. Они осматривались в поисках путей отхода, и при этом замечали, что плоская местность за ними не давала им защиту и укрытия. Были лишь отдельные деревья и только местами несколько кустов. Только далеко позади начинался лес. Но пока они добежали бы туда, минометы или «сталинские органы» точно бы кого-то из них достали. У солдат в продуваемых всеми ветрами ячейках не было больше сомнений, что наступление русских могло начаться в любое время. И это наступление означало отступление для них. Но на территории между фронтом и деревушкой Хазельгартен были очень плохие возможности для отступления.

В это время в разведывательной роте вряд ли был хоть кто-то, кто не знал, что в ближайшие дни предстоит крупная операция. Биндиг, который по вечерам задерживался в большинстве случаев у Анны, ничего не говорило ей об этом. Но Георгий знал наступательную тактику своей армии. Была глубокая зима, и ночью бывали большие снегопады. К этому добавлялись самолеты У-2, которые беспрерывно облетали территорию, и отдельные разрывы снарядов, которые Георгий в Хазельгартене мог слышать, так как было тихо, и не было другого шума, кроме этих отдельных взрывов.

Он сидел на ступеньках у входной двери, когда пришел Биндиг. Он хотел уклониться от него. Но Биндиг его удержал.

– Что происходит, Георгий? – спросил он его. – Почему вы сидите здесь снаружи? Русский только через некоторое время ответил. Он после той встречи в каморке очень мало разговаривал с Биндигом. Он избегал встреч с ним.

Биндиг как-то узнал, что Георгий был офицером. Это не особо его удивило, потому что не только то одно обстоятельство, что этот русский владел немецким языком, свидетельствовало об его высокой образованности.

– У меня здесь самая лучшая возможность подумать, – сказал он Биндигу. – Можно подумать кое о чем.

Биндиг вытащил из кармана брюк две пачки сигарет. Это были дешевые сигареты марки «Чайка», потому что с некоторого времени хороших сигарет на роту не выделяли. Он протянул Варасину одну пачку и сказал: – Возьмите. Или вы уже не курите?

Русский покачал головой. Он немного улыбнулся, когда сказал: – Нет, я все еще курю.

Он не схватил пачку, и Биндиг просто положил сигареты на выступ ступеньки возле него. Там он их взял. Они курили вместе, стоя перед домом. Анна еще не заметила прихода Биндига.

– О чем же вы размышляете? – спросил Биндиг. – О доме?

– И о доме тоже, – ответил Варасин односложно.

– Москва?

– Вы знаете, что я из Москвы?

– Я так подумал, – сказал Биндиг, – и случайно угадал. У вас есть семья?

– Я женат.

Биндиг посмотрел на него, и Варасин добавил: – Моя жена тоже в армии. Я не знаю, на каком фронте.

Гармонь, думал Биндиг, такая как та женщина, которая смотрит на тебя с глазами, которые ты таскаешь повсюду с тобой, до тех пор, пока ты не станешь старым и седым или пока ты не погибнешь молодым. Такие их женщины. Он нервно смахнул пепел сигареты и не знал, что ему сказать. Он хотел поговорить с этим русским, но всегда, когда он начинал, он чувствовал невидимую стену, которая громоздилась между ними.

Тут стоял Биндиг, который пришел к Анне, чтобы на пару часов найти у нее покой, пока ему снова не придется расстаться с нею, чтобы продолжать заниматься ремеслом, которому они его обучили. И тут напротив него стоял Варасин, который без особого волнения рассказал, что его жена служит в армии, и он даже не знает точно, на каком именно фронте. Он попытался сблизиться с Варасиным. Он сказал тихо: – Это не хорошо, что у вас женщин отправляют на войну. Это…

Он хотел сказать совсем другое, но ему это не удалось, потому что в этот момент он снова увидел перед собой, так же четко, как той ночью, эти большие черные глаза игравшей на гармони женщины, и он замолчал.

Варасин слегка двинул плечами. При этом он сказал: – Женщин не отправляют. Женщины идут сами. Очень нужно, чтобы шли все, у кого есть мужество.

– Но женщинам не место на фронте, – упрямо настаивал Биндиг, – это не женское ремесло. Они ведь гибнут при этом.

Варасин не спорил с ним. Только через некоторое время он сказал, смотря вслед дыму своей сигареты: – Я думаю, что у женщины, которая служит в армии, больше шансов остаться в живых, чем у той, которая вынуждена пережить немецкую оккупацию в ее родном городе.

– Вы так думаете?

– Это доказано, – сказал Варасин. – Не стоит спорить об этом, потому что достаточно людей видели то, что происходило на территориях, которые однажды были заняты немцами.

– Вы сами это видели?

– Я прошел через всю Белоруссию. У вас после войны будет возможность увидеть документы об этом.

– После войны? – сказал Биндиг. – Для вас конец войны уже решенное дело. Не слишком ли вы торопитесь?

Варасин слегка покачал головой. – Нет сомнения, что эта война подходит к концу. Немецкая армия будет сокрушена. Это конец войны и конец Гитлера. Я надеюсь, что доживу до этого. Я тяжело за это сражался.

– Вы можете подождать это здесь, – сказал Биндиг с некоторой долей насмешки. – Тогда вы можете быть уверены, что с вами ничего не случится. Или это правда, что в вашей армии приговаривают к смерти тех, кто сдался в плен?

Варасин бросил окурок во двор. Он взглянул на Биндига. – Я не сдавался в плен, – сказал он. – Я в любое время могу держать ответ перед моей родиной за то, что я сделал. И, кроме того, похоже, что ваши офицеры не много знают о нашей армии. Иначе они бы не рассказывали вам такой вздор.

Биндиг услышал, как Анна в прихожей громыхала ведрами из хлева. Он ждал, пока она снова не была на кухне. Тогда он сказал: – Меня это не особенно интересует. Но у вас, конечно, скоро будет возможность приветствовать ваших людей здесь. Или вы полагаете, что ваша армия собирается навечно устроиться на позициях, которые она здесь заняла?

Варасин впервые улыбнулся. – Я убежден, что они придут, – сказал он. – Я ни в чем в мире не уверен так, как в этом.

– Все у вас такое уверенное, – сказал Биндиг. – Нет ничего, чего вы не можете определенно знать и предсказывать. Иногда это кажется мне странным.

Варасин прислонился к двери и пожал плечами. Он сказал: – Это вовсе не так странно. У нас есть наша картина мира. Мы знаем, чего мы хотим, и мы также знаем, из-за чего погибнут наши противники.

– Вы имеете в виду Германию?

– Да, Германию. Через некоторое время Варасин добавил: – Гитлеровскую Германию.

– Она погибнет.

– Я уже это сказал.

– Из-за чего?

Варасин улыбнулся: – Из-за того, что мы ее победим. Мы сделаем это основательно.

Он не показывал удивления, когда Биндиг сказал: – Возможно. Я этого не знаю. У вас лучшее оружие. И у вас больше людей и больше выдержки.

– Это военный вопрос, – сказал Варасин спокойно. – Это, конечно, решающий вопрос, но он зависит от некоторых вещей, которые вы не учитываете. Или, может быть, вы и не хотите ничего знать о них. Вас не поддерживают люди.

– Вы имеете в виду, что Гитлера не поддерживают люди?

– Я соглашусь с вами, – ответил Варасин. – Кажется, вы хотите дистанцироваться от Гитлера.

– Послушайте, – сказал Биндиг, – вы русский, а я немец. Мы воюем друг с другом. Вопрос о Гитлере встанет лишь немного позже.

– Совершенно верно, но Гитлер начал войну.

– Может быть, что вы и в этом правы. Но почему вы решили, что наши люди не поддерживают Гитлера? В конце концов, ведь наши люди ведут эту войну.

– К сожалению. Но я все же полагаю, что большинство немцев не поддерживают Гитлера.

– Это рискованное утверждение, – сказал Биндиг. – Не предавайтесь иллюзиям.

Варасин кивнул. Потом он внезапно очень тихо спросил: – Поддерживаете ли вы за Гитлером? Биндиг молчал. Вопрос не был для него неожиданным. Он должен был прозвучать, их беседа сама подошла к этому. Но он все же не знал, как ему ответить. Наконец, он сказал: – Я солдат. Я воюю против вашей армии. Кого я поддерживаю, не играет при этом никакой роли.